Поутру довольный проделанным манёвром Лёлик тихонечко собрал свои учебники, сложил халат и убыл на занятия. «Приятных снов», — прошептал вслух сокурсникам наш психиатр (будущий), бережно прикрыв за собой дверь. Соседи мирно похрапывали и ответного пожелания Лёлику никоим образом не выразили.
В пятницу, как по закону жанра (и наш друг об этом знал), проходила проверка убытия курсантов на занятия. Шмон стоял грандиозный. Показателем высокой степени шмона являлись несколько описываемых ниже моментов.
Во-первых, закрытые двери выламывались без сострадания к замкам и петлям. Во-вторых, неубранная посуда летела на пол, вслед за которой катились шмотки и не заправленные шконки. И в-третьих, вдогонку к шмоткам швырялись неаккуратно застеленные простыни и разбросанные книги. Притихшая дневальная служба в тихом ужасе наблюдала за всем этим в перископ из-за расположения тумбочки. При этом она бы и помечтала схорониться вообще где-нибудь подальше, но позади лишь гальюн, и исчезнуть совершенно и абсолютно негде.
Кубрик № 46. Там спит Васька. Вскрывается и объявляется:
— Дневальный, ведро воды сюда! — жесток начальник курса в порыве.
— Есть! — Тут же слышны бегущие по палубе шаги.
— Спасибо, Евгений Евгеньевич, — уже мягче благодарит начкур.
Через минуту весь мокрый и взъерошенный зайка Василий вяло лепечет раскатистые извинения и заверения в осознании себя как последнего негодяя. Кончается его монолог клятвой неповторения подобных ошибок в дальнейшем. На лице ИА Газонова удовлетворение — этот «белый воротничок» своё получил. Пока.
Кубрик № 21. Там спит Акула (это как лодка — 941 проект). После вчерашней игры в «очко» и ненужности его на первой паре он разложил себя в беспамятстве. Вскрывается и объявляется:
— Дневальный, ведро воды сюда!
— Так в ведре нет больше воды, тащ командир!
— Форманов, сейчас вода должна быть ВСЕГДА!
— Есть! — молодцевато отвечает Форманов и со словами: «Простите, пацаны» тащит очередную порцию освежающей жидкости.
Пока происходит расправа, начкур замечает на стене плакат с жирной надписью. На плакате изображена миловидная девушка в синем купальнике. Надпись в рамочке гласит:
НЕ ВСЕ ДЕВУШКИ ОДИНАКОВО ПОЛЕЗНЫ
— Отодрать! — командует капитан, и дневальный тянет покорно свои руки к красавице, вновь изобилуя извинениями.
На звук вскрываемых залежей, колющихся замков и улетающих в небытие петель прибегает замначфак по воспитательной работе и присоединяется к экзекуции. Всё-таки так мало настоящей радости у вышестоящего командования.
Очередное ведро воды выливается на сонного Сашку Глыбу. Несмотря на свои сто два килограмма и всё ещё действующее зелье «От Лёлика», он вскакивает за секунду как ошпаренный и, не открывая глаз, выдает прямо в лицо зама (из-за цензуры его речь чуть-чуть скорригирована):
— Ты чё, п-ОХУ-д-ЕЛ? Я ща пи… тебе вломлю!
Зам хоть и занимался в своё время боксом, но на всякий пожарный назад, на пару метров, отскочил. Потом подождал, когда Саша откроет глаза. А потом.
Потом вылезло много мата и слюней, а ещё больше соплей и испуганных глаз. Тут ещё вскочил Ванька и с совершенно одурманенной головой раскачивался, будто после девятибалльного шторма (снотворное на всех по-разному действует). Зам, хоть и значился в разделе «люди метр с кепкой», наплевал на Кобаленко и понёс Глыбу к себе в кабинет воспитывать во всех известных позах. Общался он с ним долго, и Саша понял, что зама тоже надо будет как-нибудь отпеть. При подходящем случае.
А начкур остался с Кобаленко и долго выяснял, зачем же тот выпил столько алкоголя. Ваня отвечал, что вроде и не пил, но речь его лилась как-то путанно, а сознание выглядело затуманенным. Вследствие последнего начальник и имел его по полной, вспоминая все «положительные» качества нерадивого подопечного.
Вы меня должны по телефону в лицо узнавать.
Из речей начальства
Александр Глыба оказался истерзан замом по полной программе, но, несмотря на громоздкий монолог о вреде чрезмерного сна, всё же на вторую пару успел. А если бы не успел, то мог уже никуда не спешить и спокойно бы остался в нашей памяти вечным второкурсником. Но Саша в те времена ещё до конца не опопел (опопеть — это как опупеть, только в три раза круче и с законченной Духовной семинарией), посему испытывать судьбу не стал. На вторую пару он явился ровно за десять минут до её начала.
Второй парой в учебном расписании значилась стандартная лекция по гистологии. Одурманенному снотворным зельем Саньку она представилась совсем непосильной ношей. Лекция упорно клонила его в сон, беспощадно плющила о парту и нагло вырывала ручку из рук. На пятнадцатой минуте занятия будущий поп А. Глыба встретился с лакированной поверхностью столешницы и убыл в долгожданное небытие.
Естественно, всем нам ясно, что и без снотворных таблеток будние учебные дни медиков тяжелы, как Авгиевы конюшни. К тому же их ещё и шесть. Учебных дней этих. И протекают они с раннего утра и до позднего вечера. Тянутся, словно им завтра надо. Понедельник, вторник, среда. И вот уже к субботе кажется, что сил совсем не осталось. И лишь предстоящее воскресенье греет душу и холит тело: наконец-то есть возможность по-настоящему расслабиться и отдохнуть.
В воскресенье утром вы просыпаетесь, тянетесь во все стороны и думаете: «Вот оно, счастье». Затем вальяжно переворачиваетесь на другой бок и продолжаете смотреть дальнейшие сны. Через час, когда отработанная жидкость подпирает к горлу, вам приходится встать. Встав, вы плетётесь в гальюн и, стоя у писсуара, думаете: «Нет, вот это — счастье». И каждая клеточка вашего усталого организма радуется. Она пляшет и посылает в головной мозг эндорфины, как бы подтверждая: да — это Истинное Счастье!..
Воскресное, не совсем раннее утро. Умывальник. Свет от недавно взошедшего сентябрьского солнца мягко отражается в зеркалах, пробуждая на полу, стенах и потолке множество солнечных зайчиков. Рядом с последними пробуждаются и слоники, и прочие доселе невидимые зверушки. Они бегут по плитке, перескакивают через пороги и запрыгивают в расположенный по соседству гальюн. Воздух в умывальнике свеж и чист: почти весь курс в очередном увольнении.
Спозаранку в храме умывальников и смесителей находятся всего два человека: Саня Забирский и Вадимыч. Саня намылился, словно как в бане, и клочья пены с лица, ушей и волос падают хлопьями, разбиваясь об старую фарфоровую раковину. Подвальный душ опять закрыли, поэтому вновь пришлось мыться на родимом курсе. Саня трёт себе спину, моет брюхо и снова пенит голову. Он — парень здоровый и крепкий, как и большинство на нашем славном морском факультете.
Вадимыч чистит зубы, периодически сплёвывая ночной налёт в умывальник. Кто-кто, а он твёрдо помнит, что каждый зуб, дабы освободиться от всякого рода гадости, должен непременно получить не менее сорока чистящих движений. Именно поэтому Вадимыч снова мочит щётку и продолжает полировать челюсти. Помассировав подобным образом во рту минуты три, он скалит зубы и, довольный проделанной работой, будто Нарцисс, любуется на них в зеркало.
В какой-то момент в умывальник заходит начальник курса, находившийся с утра в расположении по случаю стояния в наряде ответственным по факультету. Заходит в майке, штанах и тапках на босу ногу, что прямо говорит о совсем недавнем его пробуждении. Глаза начкура ещё не до конца раскрылись, как и мысли ото сна отойти не успели.
Тот факт, что начальник курса присутствует в расположении курса, знали немногие. Остаток субботы прошёл в наряде по камбузу, а рано утром на курсе только господа овощники: им всё равно до завтрака работы нет, если с вечера всю картошку почистили; поэтому они пока всё ещё давят лица (и другие части тела) о подушки. Саня как раз и значился в тех овощниках.
Вадимыч, увидевший начкура, разумеется, не замедлил поздороваться с ним. Однако поскольку рот его продолжал полироваться и вымачиваться зубной пастой, сделал он это более чем почтительным кивком. Газонов одобрительно кивнул в ответ и сделал начальнический жест номер два, разрешающий дальнейшее существование всем присутствующим. Затем, примостившись у противоположной раковины, капитан открыл кран с водой.
Немного продрав глаза при помощи извергающейся из крана жидкости, Газонов огляделся в поисках мыла. Не найдя оного поблизости, начальник обратился заспанным, абсолютно не похожим на свой (будто когда-то занимался пародией), голосом к Сашке Забирскому:
— Юноша, не будете ли вы так любезны угостить меня мылом?
Смурной, уставший после двух тонн (четыре штуки в ванном эквиваленте) картошки (мелкая, сволочуга, пока почистили — обалдели вконец) и отбившийся после трёх часов ночи, Санёк моментально бурчит в ответ:
