— Знаете, я тоже изучала историю. Конечно, Мюнхен был ошибкой, и мы это признали. Но, во-первых, это было давно…
— Остерегайтесь слова "давно". Простите, — тут же поправился он. — Как знать, может быть, о решениях, принятых в наши десятилетия, и о том, что мы решим сегодня, ваш коллега лет через пятьдесят скажет: "Конечно, решения были ошибочные, но это было так давно…" История любит смеяться над самонадеянностью, и вы только что сами привели этому доказательство.
— Господин президент, к вам председатель начальников штабов. — Голос из селектора нарушил тишину. Тайлер, явно сожалея о прерванном разговоре, осторожно ступая по мягкому ковру, направился в глубь кабинета.
— Разве он не знает, что встреча перенесена на завтра?
— Мы ему сообщили об этом еще вчера. Он настаивает на аудиенции сегодня.
— Ну, хорошо. Проводите его в зал для совещаний, я сейчас выйду… Простите мэм, я с вашего разрешения ненадолго вас покину.
Маргарет согласно кивнула. Она вовсе была не против паузы в их разговоре. Ведь он пошел совсем не так, как ей представлялось всего несколько часов назад. Тайлер был намного ее старше, да и два срока президентства, хотя и подходили к концу, были весомым аргументом в пользу его опыта. Но то, что она услышала сейчас, выходило за рамки основополагающих принципов международной политики, которые она считала незыблемыми. Так ее учили, она так была воспитана. Сейчас человек, считавшийся несомненным авторитетом в мировой политике и в западной системе ценностей, ставил их под сомнение. К авторитету ее собеседника прислушивалась и другая часть мира, исповедовавшая другие ценности. Уважение, с которым везде относились к нему, было несомненным. Она даже подумала, что скепсис Тайлера — просто игра. И вдруг ее осенило: возможно, ей не известно то, о чем прекрасно осведомлен ее собеседник. Неужели что-то произошло за эти несколько часов? Но что? Что могло произойти, что вынудило его говорить такие вещи? "Гадать бесполезно, — подумала она. — Он сам скажет, когда сочтет необходимым. Какую же позицию занять мне? Ведь без решения я отсюда уйти не могу. Что ж, пожалуй, выбор невелик. Очевидно, нужно потратить время на такую фазу переговоров, как выслушивание ничего не значащих реплик. А там посмотрим".
Дверь бесшумно открылась, и Тайлер поспешно, как ей показалось, прошел к своему столу. Он явно был чем-то озабочен. Сделав пометку на одном из документов, он поднял на нее глаза.
— Еще раз простите. Так на чем мы остановились? Ах да. На тезисе "мы всегда правы!"
Маргарет молча смотрела на него.
— Давайте слегка отвлечемся, госпожа премьер-министр. Сегодня, обсуждая адекватность мер, мы будем опираться на понятия "морально" и "не морально". — Он сделал ударение на слове "будем".
— Безусловно, господин президент. Ведь это и есть наша главная ценность — моральность действий.
— А как вы определите, морален ли поступок? Или мы всегда правы? Тогда я возражаю против использования этого постулата в принятии решения.
— Я удивлена, господин президент. Простите, но вы рассуждаете, как адвокат другой стороны. — Она с трудом избежала слова "противник". — И я вынуждена напомнить вам, что по другую сторону стола сидят представители коммунистов. У них вместе с Россией сегодня одна задача! Еще во время учебы я побывала в Шанхае и прослушала курс лекций известного апологета этой теории. Знаете, меня он не вдохновил.
— Вы были плохой ученицей, если так оцениваете мои рассуждения. Знаете, у русских есть детская книжка "Что такое хорошо и что такое плохо?". Советую прочесть. Вы убедитесь, что их идеология пользуется теми же понятиями "плохо" и "хорошо", что и наша.
— Я не буду этого делать, но отвечу на ваш вопрос. Для человека, воспитанного на наших ценностях, совершенно ясно, что их главное мерило — человеческая жизнь. Коммунисты, погубившие огромное количество людей в лагерях, такие же чудовища, как Гитлер.
— Человеческая жизнь? Отлично, кто может поспорить? — Тайлер встал и, сделав несколько шагов к окну, обернулся.
— Мы, конечно так и думали, сбрасывая ядерную бомбу на Хиросиму. Осмелюсь напомнить, что в мировой истории Америка навсегда останется первой державой, применившей ядерное оружие против мирного населения. Между прочим, там были женщины и дети. За несколько секунд от них остались лишь тени на асфальте. Назовите мне ценности, оправдывающие подобные жертвы. Или это тоже "хотя и было ошибкой, но было так давно"?
— Мы это сделали, чтобы быстрее закончилась война, чтобы исключить ненужные потери среди наших солдат.
— Значит, дети — нужные потери? Вы хотите сказать, что для решения поставленной перед вами задачи — избежать ненужных потерь — оправдано убийство сотен тысяч ни в чем не повинных людей? Тогда это и впрямь западная ценность. Гитлер тоже хотел побыстрее закончить войну и уничтожал в лагерях миллионы военнопленных. А чтобы решить другую задачу, сжигал евреев. И все это он делал у нас, на Западе.
— Эти задачи нельзя ставить на одну доску! — Маргарет резко встала.
— Вот суть ваших убеждений, госпожа премьер-министр. Есть цели, не оправдывающие массовое уничтожение, а есть другие, ради которых можно отправить на тот свет тысячи женщин и детей. Так это вы — коммунист, мэм. Вы забыли, что я историк. Коммунисты первыми провозгласили: "Морально только то, что способствует победе пролетариата". И освободили своих сторонников от такого досадного понятия, как совесть. Неужели вы, женщина, не чувствуете, что разницы здесь нет? — уже тихо добавил он.
— Я не пацифистка, господин президент. Я — премьер-министр своей страны и обязана защищать ее интересы.
— А я не желаю быть ястребом. Знаете, так спокойнее на душе. С возрастом понимаешь, что гармония с собой неразрывна с твоим отношением к человеческой жизни. К жизни своих детей. С этого надо начинать в своих рассуждениях и заканчивать жизнью всех людей на земле. Это от многого удерживает. Ну, еще страх.
— Страх? Перед чем?
— Перед Богом. Мне известны вопросы, которые нам будут задавать там. — Он выразительно показал пальцем вверх. — А теперь давайте приступим к делу, — он вернулся к столу.
Маргарет Мэй Олсон, премьер-министр Великобритании, облегченно вздохнув, достала из папки еще несколько листов и положила их перед Тайлером.
— Вот наши предложения.
Несколько минут Тайлер молча изучал документ. Наконец поднял голову.
— Они не пойдут на это, — слишком спокойно, как ей показалось, сказал он.
— Что же нам делать? Мы не можем не принять никакого решения.
— Мне это ясно вот уже восемь месяцев. Знаете, Маргарет…
Она с удивлением посмотрела на него: он впервые назвал ее по имени.
— Не сегодня, а гораздо раньше я понял, что решение здесь возможно только в одном случае.
— В каком?
— Только в случае, если мы будем исходить из двух простых и понятных вещей. Первое. Решим для себя, что мы, как и они, всегда делали ошибки и, как и они, были много раз не правы. С другой стороны, они часто поступали правильно, хотя мы так не считали.
— Пусть будет так. А второе?
— А второе — это закон. Любое наше предложение должно учитывать их интересы чуть больше, чем наши собственные. Тогда есть какой-то шанс прийти к согласию.
— Но почему? — Маргарет показалось, что ее голос перешел на высокий тон.
— Здесь все очень просто. Прежде мы всегда поступали наоборот и свои интересы учитывали больше, чем их. Несравненно больше, думаю, вы согласны. А сейчас нам нужно их понимание. И этот шаг они бы оценили. Есть и другой момент. — Тайлер сделал паузу. — Они сильнее.
— Сильнее? Я вас не понимаю, господин президент.
— А я вам поясню. Вы ведь женщина и исходите из того, кто сколько раз сможет уничтожить друг друга. К этому мы еще вернемся. Я же исхожу из способности и готовности воевать. И здесь, к сожалению, счет не в нашу пользу.
— Вы считаете, наши способности ниже?
— Способность — не только умение, но и готовность. И если свою способность вы оцениваете выше, а каждая из сторон так и поступает, то готовность воевать всегда разная.
— Я что-то не улавливаю разницы.
— Понимаете, история России всегда была связана с большими человеческими жертвами. Вам известна жестокость их царя Петра: только на строительстве Санкт-Петербурга погибли сотни тысяч человек. Далее — бесконечные войны. Я думаю, вам небезынтересно будет узнать об одной великой тайне. Она тщательно охраняется нами, ибо способна перевернуть представления о нашем противнике.
— Интересно узнать, в чем она.
— А тайна в том, что, начиная с девятнадцатого века, русские ни на кого никогда не нападали первыми, а только защищались. Угадайте, от кого? От нас, европейцев. Они никогда не выходили за свои границы, за исключением трех случаев. Первый раз, когда в девятнадцатом веке освобождали Балканы от турецкой оккупации. Затем они сделали то же самое на Кавказе, сохранив армян как нацию. Любой неангажированный историк подтвердит это. И, наконец, Афганистан в двадцатом веке. Но у нас нет точной информации о том, что происходило там. Они утверждают, что был договор и просьба о введении войск. Мы таких документов не находим.
