Но только когда Горячев пожал руки Громыко, Шеварднадзе, Рыжкову, Слюнькову и прочим членам правительства, Лариса коротко стукнула пальцами в перегородку, отделяющую салон ее лимузина от кабины шофера. Шофер тут же выскочил из кабины, открыл Ларисе дверцу, и она вышла навстречу мужу и всему развернувшемуся к ней правительству. Так в театре после премьеры режиссер спектакля выходит на сцену последним – после актеров и даже после автора пьесы…
Она шла к Горячеву – прямая, в сером деловом костюме, с аккуратной короткой стрижкой и с чистым спокойным лицом без всякого следа недавней истерики. Прямо как Нэнси Рейган к своему мужу…
И Горячев, пройдя сквозь строй членов правительства, вышел из их компании навстречу ей – с лучистой улыбкой. На фоне старого Громыко с его лицом, сделанным из мятого папье-маше, на фоне седого Шеварднадзе и серо-усталого лица Председателя Совета Министров Николая Рыжкова Горячев выглядел молодым, динамичным, современным. И я вдруг подумала, что, всюду рекламируя выдвижение молодых кадров и сменив почти всех членов Политбюро, Горячев не допустил в правительство никого, кто был бы моложе его… Но эта мысль пришла и тут же отлетела, потому что как раз в тот миг, когда Горячев развел руки, чтобы обнять Ларису, на летное поле с визгом тормозов выскочил еще один черный «ЗиЛ». Пролетев юзом на визжащих покрышках метров пять, «ЗиЛ» замер, из него тут же выскочил генерал Власов, и я увидела, как на лице Ларисы появилась короткая самодовольная улыбка…
16.40
Вы когда-нибудь видели осеннюю Москву на закате? Да еще с Ленинских гор?
Странный гигантский оранжево-красный диск солнца садится у вас за спиной за шпиль МГУ – словно незнакомая оранжевая планета из романов Брэдбери. И вы уже невольно смотрите на Москву другими глазами – не буднично и привычно, а как бы глазами новоприбывшего марсианина. И вы видите золотую осеннюю пену парка имени Горького и желто-красную бахрому набережных вдоль сиренево-закатной Москвы-реки, и маленький усатый речной трамвай, и чашу стадиона, забитую народом по случаю футбольного матча, и голубые поезда метро, выкатывающие из-под земли на гигантские метромосты, и прямые стрелы новых проспектов, и мягкие изгибы старых желто-багряных бульваров, и многоцветную чешую шифера на крышах домов – сотни тысяч крыш до самого горизонта… Отсюда, с высоты, вам не видны будничные проблемы этих маленьких фигурок, населяющих город: очереди за съестным, носильным и читабельным, озлобленность, преступность, наркомания, самогоноварение, разбитые мостовые и осыпающаяся с фасадов домов штукатурка… Нет, вы не видите этих мелочей ни из окон правительственных дач на Ленинских горах, ни с гаревых, посыпанных желтым песочком дорожек в парке, который окружает эти дачи и спускается к Москве-реке. Вы видите только мирную желто-зелено-багряную панораму древнего города с золотыми куполами старинных церквей и монастырских соборов, с рубиновыми звездами Кремля и шпилями высотных зданий, с россыпью современных микрорайонов и зеркальными стенами модерновых архитектурных гигантов – в этих зеркальных стенах, куполах и шпилях дрожит и сияет оплавленное золото солнечного заката…
И вам хочется жить в этом городе вечно.
Вам хочется ходить по золотой осенней листве, хрупко, как вафли, шуршащей под ногами, вам хочется трогать теплые, как круп лошади, перила чугунных мостов, вам хочется держать кого-то за руку и говорить какие-то странные слова…
Может быть, и Лариса с Михаилом Сергеевичем ходили когда-то вот так по осенней Москве – держась за руки, останавливаясь на мостах через Москву-реку, покупая сливочное эскимо на Кропоткинской или громко болея за «Спартак» на стадионе у Ленинских гор…
Но теперь…
– Я хочу жить! Понимаешь – жить! – Лариса резко забежала вперед и остановилась перед мужем на гаревой дорожке парка.
– Лариса… – сказал Горячев успокаивающе-укоризненно. Конечно, ему было неловко, что она разыгрывает семейную сцену при нас – при мне и генерале Власове.
И она тоже понимала это, но только отмахнулась:
– Ерунда! Они свои люди! Если он не может найти эту американку, мы должны уехать! Почему я должна умирать? Мне пятьдесят лет!..
– Пятьдесят? – улыбнулся Горячев и приобнял ее левой рукой.
– Пусть пятьдесят пять! Ну и что? – Она как будто обмякла под его рукой, и даже голос стал не таким жестким: – Эта актриса… как ее? Ну, из «Династии»… Или вот эта еще – Тэйлор…
– У них в твои годы – новые мужья и любовники? Да? – Он опять улыбнулся.
– При чем тут это! – сказала Лариса. – Просто я хочу жить!
– Но нельзя же из-за какого-то предсказания бросать все дела, страну и – бежать. Это смешно, Лариса…
Мне было странно видеть Горячева живьем, так близко и таким мягким. Сколько раз я видела его по телику, самоуверенно произносящим речи и даже грубым и властным, когда он перебивал на партконференции выступающих делегатов или обрывал армян на сессии Верховного Совета, посвященной Нагорному Карабаху. Помню, как меня (и не только меня одну!) покоробило, когда он публично, на всю страну «тыкал» знаменитому актеру Ульянову и хамил старому армянскому академику Амбарцумяну – совсем как мой полтавский милицейский начальник Тимощук. А тут… Поразительно, как умеет меняться Горячев, когда хочет быть обаятельным: вы мгновенно забываете о родимом пятне, брошенном на его залысину, а видите только его глаза, в которых светятся ум, спокойствие, пытливость. Странно, почему Лариса родила ему только одного ребенка, да и то дочку. Такому мужику можно родить и дюжину сыновей…
Но Лариса, конечно, знала его лучше и не уступала.
– Ничего не смешно! – сказала она. – Это не «какое-то» предсказание! Это реально! Она прилетела рассказать мне, кто совершит на нас покушение, а ее похитили! И значит, есть заговор, она права! Нас хотят убить…
– Но откуда ты знаешь, что ее похитили? – мягко, но уже не столь насмешливо возразил Горячев. – Молодая девчонка – может, просто влюбилась тут в кого-нибудь и пьет с ним водку или… А мы – «заговор», «покушение»! Нужно взвешенно подходить к событиям…
– Да пойми ты! – с нотой отчаяния воскликнула Лариса. – «Взвешенно» – это ты можешь с Рейганом разговаривать! Или с армянами! А тут – все ее пророчества сбылись, понимаешь! Польша, Нагорный Карабах, гибель этого пакистанца – как его? Зия… А следующие – мы, мы! Я и ты!
– Михаил Сергеевич, – осторожно вмешался Власов. – Если бы эта Стефания Грилл просто спуталась с кем-то из русских, мы бы их давно нашли. Весь МУР четвертые сутки не спит, всю Москву перевернули…
«А ведь Лариса выполняет то, что я ей внушила! – подумала я с гордостью. – А Власов ей подпевает, и, выходит, они стали союзниками хотя бы на эти несколько минут – убедить Горячева уехать. Но тогда… Тогда отпадает версия, что Власов по поручению Горячева хочет довести Ларису до психушки!..»
– А Чебриков от меня просто сбежал за границу! – запальчиво продолжала атаку Лариса. – Да! Что ты так смотришь, Михаил? В тот же день, как эта гадалка исчезла – Лигачев ушел в отпуск, а Чебриков сбежал в Китай! Тебе это ни о чем не говорит?
– Ну почему сбежал? – ответил Горячев. – Поехал во главе делегации на годовщину китайской революции…
– Конечно! Как раз когда исчезла американка! Больше некому было поехать, да? С каких это пор КГБ представляет нашу страну на годовщинах революции? Это что – теперь символика такая? Или это новый курс правительства Горячева? А? Ты открой глаза! Стоило тебе уйти в отпуск, как Лигачев открыто заговорил об обострении классовой борьбы, «Правда» по его приказу печатает письма населения против гласности – ты почитай, почитай! – а Чебриков поехал пугать китайцев. Опять!
– Лариса, при чем тут политика? Почему сразу «пугать»?.. – с досадой сказал Горячев.
Но Лариса не отступала, нет!
– При том! – воскликнула она. – Тебя же нет, ты в отпуске! А кто командует в Кремле? Лигачев, Демичев, Чебриков, Соломенцев – вот кто! Это ж надо додуматься – послать в Китай главу КГБ! При наших отношениях с китайцами! Ну? Но это еще не все! Я проверила, сегодня вся делегация вернулась из Китая, все, кроме Чебрикова! Товарищ Чебриков вместо Москвы поехал во Владивосток! На встречу с избирателями! – В ее тоне была издевка, и она повернулась ко мне и Власову за поддержкой. – Как вам нравится? В Москве антиправительственный заговор, готовится покушение на главу правительства, исчезает единственный свидетель, Михаил Сергеевич прерывает свой отпуск и прилетает, чтобы разобраться, что происходит, а глава КГБ – в отъезде! – И повернулась к мужу: – Почему? Чего он прячется? Сначала от меня! А теперь от тебя! Почему?
– Ну, хорошо, хорошо… Не нужно нервничать… – Горячев остановился, посмотрел на Власова, и я вдруг увидела совершенно другого Горячева – Горячева, который принял решение. В его лице все мгновенно изменилось. Оно стало жестким и холодным. – Значит, так, – сказал он Власову. – Я не склонен поддаваться панике, но… В КГБ есть один человек, которому я абсолютно доверяю. Он ездил со мной в Вашингтон. Генерал Курков. Обсудите с ним эту ситуацию. Скажите от моего имени, что я прилетел из отпуска на неделю раньше, потому что исчезновение этой американки мне не нравится. Пока были всякие предсказания – это одно, а когда человек исчез – это уже другое. Так что подключите Куркова и взвешенно все обсудите. Но если через двадцать четыре часа ни он, ни вы не найдете эту американку… Что ж, тогда будем решать…
