Если она скажет: ты нужен мне, Хокан, приходи! — тогда только он придет, и не раньше того. Ведь он домогается Мэрит не для короткой утехи, ему нужно куда больше. Поняла ли она, нет ли, но только она нужна ему на весь его век. Он уведет ее отсюда. Но это он скажет ей не теперь, а лишь после того, как она позовет его.
Хокан ушел, и Мэрит глядит на вмятину от его сапог в раскисшей грязи у ручья.
На этот раз, возвращаясь домой, она не чувствует страха. Она убедилась, что Хокан не желает ей зла. Он не хочет сделать из нее прелюбодейку. Он придет лишь тогда, когда понадобится ей. Бояться ей нечего. Хокан ничего не сделает против ее воли.
Так убеждает она себя в том, что страхи ее пустые. Притом у нее есть муж, который будет ей защитой. Она станет ему доброй и верной женой и таким путем избавится от греховного влечения. Она хочет, чтобы Хокан „был ей другом и добрым соседом, а не полюбовником. До блуда она себя не допустит никогда.
* * *
Повель получил весть из Юдера. Отцу стало хуже, и он велел передать сыну, что ему, видно, уже не подняться с постели. Если сын управился с севом, пускай приезжает к нему.
Повелю ясно, раз отец прислал такой наказ, стало быть, дни его сочтены. «Приезжай, если управился с севом». Само собой, первым делом надо думать о земле. Но, несмотря на эти слова, Повель понимает, что у отца до него крайняя нужда. Ему, должно быть, надо потолковать с сыном о каком-то важном деле, и он хочет повидать его перед смертью.
Повель вспоминает слова, которые сказал ему на прощание отец, когда они виделись в последний раз на рождество:
— Теперь небось мы с тобой на крестинах свидимся!
Это было сказано вроде как в шутку, но на самом деле отец не шутил. Этими словами он предлагал себя в крестные отцы. Ему хотелось крестить дитя у своего единственного сына.
Мать, которая смотрела на Мэрит более сведущим взглядом, ничего не прибавила к словам отца. Видно, догадывалась, что до крестин еще далеко. Хотя могли бы они с Мэрит уж и спроворить это дело. После брачной ночи времени прошло довольно. Но и нынче все так же, как в первый день, ничего такого и в помине нет.
Повель никогда не заговаривал про это с женой. О чем тут толковать? Это дело улаживается само собой. И у них в свое время уладится. Иные бабы скоро поспевают, а иные долго раскачиваются. Один мудрый крестьянин сказал как-то Повелю: «Иной бабе и мужнины портки сгодятся, чтобы дитя понести, а иной всего мужика подавай, да притом усердного и терпеливого». Так что тут всяко бывает, и горевать особенно не о чем.
Но Повель сокрушается из-за отца. Видно, не дожить родителю до крестин. И это было горько, потому что ему хотелось показать отцу отпрыска их рода. Отец бы этому порадовался. Только это и заботит Повеля, а так спешить ему некуда. Будут у него и сыновья и дочки — всему свое время. Дети — это рабочие руки, а стало быть, и достаток в крестьянском дому.
Но много детей тоже не расчет иметь, потому что тогда приходится дробить наследство. Земля делится на много частей. Повель вовсе не сетует на то, что у них в семье всего трое детей, он да две сестры, и наследство будут делить только на троих. Свою долю он уже получил — отец купил ему эту усадьбу в Хэгербеке. Но за свой век отец много добра нажил, в сундуках у него кое-что припрятано. И Повель невольно думает о том, какой будет капитал, когда подсчитают все до единого гроша. Верно, и на его долю еще немало достанется при дележе.
Отец был хозяин умелый и работящий и упрочил добрую славу их рода. Семья его одна из самых почитаемых в Юдере. Повель уважает своего отца и печется лишь о том, чтобы во всем походить на него. Он старается снискать уважение односельчан здесь, в деревне, где он человек новый. Он сделает все, что в его силах, чтобы худая молва — или хула не коснулись ни его, ни его домочадцев.
А теперь, когда Повель понял, что кончина отца близка, он еще более рьяно станет заботиться об этом. Ведь теперь ему самому предстоит приумножать богатство семьи и блюсти ее доброе имя.
Он сказал жене, что отец зовет его к себе. Если он отправится в путь в следующую субботу, то сможет пробыть в Юдере все воскресенье.
Мэрит кинуло в жар. Ноги у нее подкосились, и ей пришлось ухватиться за притолоку, чтобы не упасть. Повель спросил, уж не захворала ли она. Да нет, ничего, просто у нее иной раз в глазах темнеет и голова кружится.
Повель испытующе посмотрел на нее, словно догадался о чем-то. И он тоже полагает, что это ничего. Только теперь ей надобно поберечь себя, не надрываться, ничего тяжелого не поднимать. Пускай всю трудную работу служанка делает.
Отец Повеля, может, лежит при последнем издыхании, а она, негодная, радуется этому. От радости-то ведь у нее и закружилась голова и в глазах потемнело. Но обрадовалась она не тому, что человек умирает, а тому, что Повель уедет со двора в субботу. Для нее это весть не о смерти, а о жизни — на двое суток останется она одна…
Из-за этого у нее так стеснило грудь, что сердце чуть не выскочило. Сладкая надежда, таившаяся для нее в этой вести, отшибла у нее память, и она позабыла, что весть была о тяжкой болезни свекра. Повель едет со двора… Хокан… Хокан…
Вот до чего она дошла. Еще прошлым летом юная невеста, она теперь готова впустить в дом другого мужчину, как только муж ступит за порог.
А ведь всего несколько дней назад она не была такая. Что же это сталось с ней?
Плотское желание больше не борется в ее душе со страхом. Страха как не бывало. Ведь Хокан сказал, что бояться ей нечего. Все, что слышала она о блуде, о геенне огненной, не пугает больше, потому что ее это не касается. Все, что ей внушали о грехе и вечной погибели, она выкинет вон из головы. Все это лишь слова, прочитанные и услышанные, и речь в них не про нее. Она-то не собирается грешить, так какое ей дело до этих слов? Хокан не причинит ей зла. Он не раз это повторял. Чего же бояться? Она позовет Хокана, потому что ей без него жизнь не в жизнь. Сегодня вечером она шепнет ему словечко. Он теперь снова сам приходит за молоком вместо Элин. Она скажет: «В субботу Повель едет со двора! Приходи к окну, как стемнеет. Как стемнеет, слышишь?..»
Но ничего непоправимого не должно случиться. Хокан твердо обещал, что она сама будет решать, чему быть меж ними, а чему не быть. Он не тронет ее без ее согласия. А уж этого ему долго придется дожидаться. Надо будет только поостеречься и держаться подальше от его губ, которые ее всякой воли лишают. Нет, ничего не случится между ними, потому что случись такое — и чести уже не воротить.
У них все будет по-доброму. Он придет, и они посидят рядышком в темноте часок-другой. Может, он возьмет ее за руку, а может, они сядут потеснее друг к дружке, чтобы говорить шепотом. Но этим все и кончится. Она ему так напрямик и скажет, когда он придет. Он послушается ее, потому что не захочет сделать из нее потаскуху. И всего-то ей надо побыть с ним часок, и это внесет покой в ее душу на много дней. А когда она успокоится, он уйдет. Уйдет, оставив ее нетронутой.
Вот так все будет.
Хорошо, что между спальней и каморкой служанки есть еще горница. А у Туры сон крепок. Хорошо и то, что перед окном спальни растут развесистые яблони. Оттуда он и может прийти. Под тенью яблоневых веток можно незаметно пробраться к окну. Этак будет всего лучше. Никто ничего не увидит и не услышит.
И как только у нее духу хватает обманывать Повеля? Муж за порог, а она тут же пускает в дом другого мужчину. До сих пор ей еще не приходилось ничего таить от него. Но он уезжает, бросает ее одну. Не след бы ему этого делать!
Вдруг ей понадобится его помощь, а его не случится тут. И во сне, когда она звала его, он не шел. Ни во сне, ни наяву нет от него помощи. И какая удача для них обоих, что ей не надо опасаться за свою честь. А ведь могло быть иначе. Оттого-то Повелю и не следовало бы покидать ее одну.
Он предает ее, уезжает из дому. Она не станет отвечать ему изменой, но, случись такое, пускай бы на себя и пенял!
Повель спрашивает: может, служанке лучше ночевать в спальне, пока он в отлучке? Не боязно ли спать одной? Может, ей поспокойнее будет, если они поночуют вдвоем? Его ведь две ночи не будет дома. Хотя лихих людей бояться теперь нечего. Правда, воров в округе довольно, но в светлые ночи они не решаются близко к деревне подходить.
Но Мэрит просит мужа не тревожиться понапрасну. У них ведь и ружье в сенях наготове стоит. Брат когда-то научил ее стрелять из него. Так что в случае чего она не сробеет. На том дело и кончилось. Но почему сегодня только четверг? Мэрит хочет поторопить время, которое вдруг застыло на месте, точно наперекор ей. Она придумывает себе все новую работу, садится подрубать простыни из своего холста, хотя это вовсе не к спеху. Она делает множество дел, с которыми можно было бы и обождать. А время — ни с места!
