– Дэниел! – В голосе Роберта звучала тревога. – С тобой все в порядке? Дэнни! Дэнни!
Пол содрогнулся, и я упал.
Вокруг была мерцающая тьма.
Из эфира соткался голос – легкий, как осиновый лист.
– Что случилось?
Мелькнул силуэт в дверном проеме: голова и плечи в медном ореоле.
– Где Дэниел? Кто вы такой? – Голос задрожал, в нем прорывались сдерживаемые истерические нотки.
Роберт ответил:
– Значит, вы и есть Розмари.
А затем я провалился во тьму и увидел огромные колеса. Они вращались.
Музыканты на сцене готовились к выступлению. Когда Элис вошла, Джо помахал ей, улыбнулся и вернулся к делу, в котором чувствовал себя как рыба в воде: ловко расставлял микрофоны и усилители, разворачивал провода без единого лишнего движения. Джинни еще не пришла.
Элис приблизилась к барной стойке и заказала выпивку, потом уселась за столик сбоку от сцены, откуда могла все видеть и слышать. Мало-помалу зал наполнялся разношерстными обитателями ночного Кембриджа, слетавшимися на неоновые огни. Элис привстала и огляделась – Джинни по-прежнему не было.
Заиграла первая группа, и толпа притихла. Сидящие возле бара негромко переговаривались, а остальные просто двигались под музыку, как водоросли в потоке. В глубине зала раскурили пару «косяков», и запах травки заполнял зал. Элис заказала еще напиток. Первая группа покинула сцену, и вышли ребята Джо. Элис даже прогулялась по залу в надежде отыскать Джинни, но тщетно. Едва она вернулась на свое место, как девушка появилась – тоненькая, застенчивая, в светлом платье. Элис помахала ей, и Джинни кивнула в ответ, однако не сделала ни малейшей попытки пересечь зал. Свет померк, и группа заиграла вступление к медленной старинной песне, которую Элис хорошо знала. Любимая песня Джо, «Плач уроженца холмов Дейлз»[15]. Джо вышел вперед и запел. Бас-гитара висела у него на шее, одинокий софит озарял лицо. Голос звучал сильнее, чем помнилось Элис, северный акцент никуда не делся, но слегка смягчился. Ей это понравилось.
Как тяжко, когда для тебя нет работы
В краю, где ты родился и рос…[16]
Элис прошла в глубь зала, где опоздавшие потягивали пиво из банок. Она вглядывалась в темноту, отыскивая Джинни. Софит выключили, мягкая подсветка сквозь зеленые и синие фильтры подчеркивала тихую печаль музыки. Лица слушателей как будто выглядывали из-под воды.
Пока я был молод, мечтал, буду жить
Привольно среди полей и садов…
Джинни стояла на другой стороне зала, заполненного людьми. Элис видела ее лицо, похожее на лик утопленницы, светлое платье, волосы, почерневшие в сине-зеленом свете. Глаза девушки казались неестественно огромными.
Но чтоб на хлеб заработать, подался я в город,
О том мой печальный рассказ…
На мгновение Джинни обратила взгляд на Элис. Возможно, виной всему мерцание огней, но Элис почудилось, что печально сжатые губы девушки искривились в гримасе невыразимой злобы, и это полностью преобразило Джинни, наполнило ее изнутри призрачным сиянием, похожим на радиоактивное свечение.
Из Гулля, Галифакса, самой преисподней
Спаси меня, Господь…
Затем странное выражение лица исчезло, вернулась прежняя Джинни, с почти безмятежным спокойствием взирающая на сцену. Но то, что Элис увидела (или то, что ей померещилось), отбило всякое желание подходить ближе. Она постояла у стенки, сжимая в руке стакан. Ей снова показалось или атмосфера и вправду резко изменилась? Эти люди у двери – они стояли там и раньше? Это легкое возбуждение – оно появилось только сейчас? Музыканты играли инструментальное соло, скрипка стонала и взвизгивала, вела свою партию через все регистры. Для Элис это было слишком, она чувствовала себя парализованной, распластанной, тонула в потоке эмоций, струившихся от зрителей к сцене и обратно. Инстинктивно она стала пробираться к двери, чтобы отделиться от толпы и свободно вздохнуть. Не только Элис пришла в голову эта идея – там уже стояла, поглядывая на сцену, компания: девушка с очень длинными, почти до колен, локонами, подсвеченная отблесками неонового табло «ВЫХОД», юнец с рыжими крашеными волосами и татуировкой в виде птицы на щеке, блондинка, доверительно склонившая голову на его плечо, и мужчина в темном плаще, чье лицо скрывала тень…
По коже Элис побежали мурашки. Знакомая манера – эдакое непринужденное высокомерие. И отражения огней на металлическом носке тяжелого башмака. Ну и что, подумала Элис сердито и сделала еще шаг к двери. Десятки парней выглядят так же. Нет никаких причин считать, что именно этот приходил к Джинни прошлой ночью. Надо забыть тот сон – от воспоминания о нем пересохло в горле, бросило в жар. Еще один шаг… Неожиданно все четверо посмотрели на Элис, даже блондинка подняла голову с плеча рыжего типа. Правда, оказалось, это вовсе не девушка, а юноша, почти мальчик, обладающий сказочной, тревожной красотой. Рыжий усмехнулся, глядя на Элис, сверкнул золотым зубом… и она вдруг отчетливо осознала, что красота этих людей порочна. Элис отступила назад, снова слилась с толпой и попыталась сосредоточиться на музыке. Но чары были разрушены, словно в зале остались лишь четыре человека, смотревшие ей в спину, так что волосы на затылке вставали дыбом. Зрители тоже нервничали, как овцы, почуявшие хищника.
Элис взглянула налево и увидела Джинни – девушка была почти у двери. Те четверо окружили ее, словно защищали. Джинни закурила, и до противоположной стены, где стояла Элис, долетел сладкий запах марихуаны. Даже дух пота и пива, сгустившийся в зале, не мог его перебить.
За спиной раздался чей-то сердитый голос. По толпе пробежала рябь, словно дрожь предвкушения. Элис обернулась и увидела, что к странной компании приближается немолодой мужчина. Он что-то говорил, его лицо исказилось от гнева. Мужчина не выглядел ни силачом, ни красавцем, в особенности рядом с этими странными прекрасными хищниками. Лысеющую голову прикрывала кожаная шляпа, из-под нее на спину падали длинные прямые волосы. Элис он показался до странности уязвимым: тонул в бликах сине-зеленых огней, захлебывался отчаянной яростью. Слов не было слышно, но высокий парень улыбнулся и что-то ответил. Джинни смотрела на них не мигая. Мужчина гневно махнул рукой, повернулся и слился с толпой. Элис не заметила, как началась драка, но увидела ее следствие. Сначала в волнующейся толпе возникло нечто вроде воронки – круг склоненных голов. Потом этот круг раздался в стороны, рябь покатилась к внешнему краю. Кто-то упал. Музыка сбилась, но не умолкла; раздался женский крик, как голос птицы во тьме. Со сцены что-то произнесли в микрофон, но реплика утонула в протяжном скрипе ненастроенного усилителя. Элис оглянулась на дверь – они все еще стояли там, отрешенные, и она чувствовала исходящую от них силу. То, что творилось вокруг, явно развлекало их. Элис двигалась к ним – сзади напирала толпа. Совсем рядом упал мужчина, какая-то женщина отлетела к стене от случайного удара. Музыка оборвалась. У одного инструмента заклинило усилитель, и он издавал невыносимый гул.
Для толпы это послужило сигналом: голоса тоже загудели, слились воедино. Когда Элис оказалась у двери, послышался крик. Кто-то метнул на сцену стакан, и осколки стекла взвились фейерверком. Кто-то с силой толкнул Элис в спину, и она полетела прямо на мужчину, стоящего у двери. Он подхватил ее, не дав упасть под ноги толпе, и шепнул что-то на ухо очень тихим, почти интимным голосом. У него был сладкий, почти карамельный запах, а руки холодные, как и дыхание у самой щеки Элис. Одно бесконечно долгое мгновение она не сомневалась: сейчас мужчина ее поцелует, и она умрет. Однако уверенность не пугала, словно об этом вещал далекий голос из-под толщи воды. Элис боялась потерять сознание и пыталась заговорить, но язык не повиновался. Она беспомощно покачнулась и провалилась во внезапно обрушившуюся тишину.
Только через минуту, уже находясь снаружи – лежала на влажной траве, а над ней склонилось встревоженное лицо врача, – она вспомнила слово, которое прошептал ей на ухо тот мужчина.
«Избранная».
Я болел очень долго, достаточно долго, чтобы Розмари успела сделать свое дело. Почти две недели я метался в горячке и видел такие яркие сны, что они заслоняли реальность. Я бредил и обливался потом на одре болезни, оставив моего друга наедине с Розмари, и тем самым предал Роберта в первый раз. Наконец я пришел в себя, но было уже слишком поздно.
Я впервые что-то заподозрил, когда миссис Браун принесла мне бульон. Я вспомнил, что она приходила и раньше, когда я ненадолго приходил в себя, но ее образ соединялся с множеством других образов, и я не мог заговорить с нею. Однако в тот день в голове у меня прояснилось, несмотря на физическую слабость, и я сразу подумал о Розмари.
– Где она? – спросил я у миссис Браун между двумя глотками бульона. – С ней все в порядке? Она не заболела?
