Миссис Гивин было за восемьдесят, но держалась она гордо и с достоинством. Я интуитивно чувствовала, что она одинока, и между нами установились особые доверительные отношения, как это часто бывает между старым и малым. После ланча я помогала матери убрать со стола и вымыть посуду. Потом я выходила на улицу вместе со всеми собаками. Мы играли в кустах рододендронов, которые были настолько высокими, что за ними можно было прятаться не пригибаясь, или навещали стареньких пони. Если я угощала их сладким, они разрешали мне потрогать свои теплые носы и погладить холку.
В те дни я чувствовала себя защищенной, и это было связано, прежде всего, с местонахождением моей спальни. Отец не осмеливался приближаться к моей двери, зная, что спальня миссис Гивин находится через стенку.
В дождливые дни я исследовала дом. В шкафах у миссис Гивин хранилось много реликвий времен американских войн, и она с удовольствием рассказывала мне о своем деде и показывала его сувениры.
А еще я любила забираться с книгой в просторную кухню, где всегда вкусно пахло свежим хлебом и тортами, которые пекла моя мама. В доме готовили на торфяной плите. Прежде чем я успевала пуститься в авантюры с «Великолепной пятеркой» или погрузиться в воду вместе с «Водяными детьми», мне давали самые разнообразные поручения. Накачать питьевой воды из колонки. Принести торфяные брикеты для плиты и корзины с дровами для каминов в комнатах. В солнечные дни, редкие для североирландской зимы, я ходила в лес, чтобы собрать сухие ветки. Мы складывали их за плитой, чтобы они подсыхали, а потом использовали для розжига. Мама прочитала где-то, что чай из жгучей крапивы полезен для здоровья, и я, надев садовые перчатки, отправлялась собирать зеленую траву, которую мама отваривала на медленном огне, наполняя кухню горьким ароматом.
Зимними утрами, когда нужно было собираться в школу, я со свечой в руке брела по коридорам за водой и слышала, как возятся по углам мыши. Я не боялась, просто видела в них лишнее неудобство, ведь присутствие в доме грызунов означало, что каждую крошку еды нужно было хранить в жестяных банках или другой закрытой посуде. Однажды утром я обнаружила открытый пакет с сахаром, который отец, вернувшийся домой поздно вечером, оставил на столе. В пакете сидела упитанная мышь с глазками-бусинками и шевелила усами. Я прогнала ее и выбросила остатки сахара. Хотя в Кулдараге была целая армия кошек, каждое утро появлялись свежие следы мышиной жизнедеятельности, и моей обязанностью было убирать их.
Наступила Пасха, а с ней и улучшение погоды. Теперь я могла проводить большую часть времени в прогулках по лесу с собаками. Я бродила по ковру из опавших листьев, нежилась под лучами солнца, которые пробивались сквозь молодую зеленую листву. Слушала счастливое пение птиц, круживших вокруг своих насиженных гнезд. Скамп, уже ослепший, был слишком стар для таких прогулок, но остальные три собаки с радостью сопровождали меня, носились вокруг, рыли землю. Джуди частенько отрывалась от меня, увлекшись охотой на кроликов. Бруно по моей команде «Искать!» отправлялся на ее поиски и приводил обратно.
Между плантацией рождественских елок и лесом протекал ручей. Я ложилась на берегу, высматривала лягушек, била по воде палкой, проверяя, есть ли какая-то жизнь в грязи. Мое терпение частенько вознаграждалось появлением лягушат, только что вылупившихся из головастиков, или жаб в усеянной примулами траве.
Ранним вечером мы с миссис Гивин шли к пони, чтобы угостить их сладостями. Они всегда знали время нашего прихода и стояли у забора в терпеливом ожидании. Вернувшись в дом, я помогала матери приготовить ужин с чаем, с которым нужно было успеть до возвращения отца с работы. Я относила поднос для миссис Гивин в ее гостиную и возвращалась на кухню, где ужинала с родителями.
В те месяцы отец почти не разговаривал со мной. Я чувствовала на себя его следящий взгляд, но в целом он будто не замечал меня, а я его. Те дни были мирной интерлюдией в моей жизни, и мне казалось, что она будет длиться вечно, но разве такое возможно?
В самом начале школьных летних каникул я, проснувшись утром, поразилась странной тишине в доме. Спускаясь по черной лестнице к кухне, я уже чувствовала неладное. Пока мама готовила мне завтрак, я узнала, что миссис Гивин мирно умерла во сне. Мама очень аккуратно преподнесла мне эту страшную новость, зная, как я была привязана к хозяйке. Ощущение безысходности охватило меня, ведь я лишилась не только защитника, но и друга. Я захотела попрощаться с ней и поднялась по лестнице в ее спальню, где она лежала на кровати с закрытыми глазами и повязкой на голове. Я впервые видела смерть, но совсем не испугалась. Я просто поняла, что ее больше нет.
В тот день собаки были притихшими. Казалось, они, так же как и я, чувствовали, что потеряли друга. Вечером я отнесла пони угощение, погладила их и нашла некоторое утешение в их печальных взглядах.
Я не помню похорон или приезда родственников, но, очевидно, все это было. Помню только, что невестка миссис Гивин осталась пожить какое-то время, чтобы провести инвентаризацию дома и, прежде всего, антиквариата. Это была очаровательная женщина, от которой всегда пахло духами. Она приглашала меня к себе в комнату, дарила мне заколки для волос и ленты. Но больше всего меня взволновало платье из шотландки, которое она привезла мне из Лондона. Моя мать, опытная портниха, сшила мне первый пиджак из серой фланели. Когда я увидела себя в зеркале, то была очень горда своей внезапно повзрослевшей внешностью и с нетерпением ждала, когда молодая миссис Гивин поведет меня в церковь и я смогу надеть свой новый наряд.
Как раз во время ее визита воскресная служба была прервана появлением летучей мыши, которая вдруг прошуршала над нашими головами. Для меня это была обычная летающая мышка, но для охваченных паникой прихожан она стала олицетворением сил зла. В то воскресенье службу быстро свернули. Я решила, что взрослые – ужасные трусы и пугаются самых невинных мелочей.
Тогда я впервые наблюдала свою мать в компании другой женщины примерно ее же возраста, и видела, что она наслаждается этим общением. Интуитивно я всегда чувствовала, что ее тяготит общество папиной бабушки и моей тети. По выходным мы втроем часто сидели в саду и пили чай на английский манер. Мама выкатывала тележку с сэндвичами с яйцом и кресс-салатом или тонко нарезанной ветчиной. Были и свежеиспеченные лепешки с джемом и сливками, и фруктовый торт, и все это мы запивали чаем, который разливали из серебряного чайника в фарфоровые чашки. Мама беседовала с молодой миссис Гивин, а я чувствовала себя очень взрослой, потому что тоже участвовала в этих разговорах.
День, которого я ждала с ужасом, наступил. Миссис Гивин-младшая сообщила мне, что должна вернуться в Лондон. Перед отъездом она вручила мне подарок.
– Антуанетта, – сказала она, – я знаю, что скоро у тебя день рождения. Мне очень жаль, что я не смогу быть на нем, но я приготовила тебе маленький подарок.
И она показала мне маленький золотой медальон на цепочке, которую затем застегнула на моей шее.
Теперь, когда дом опустел, моя мама, как мне казалось, чувствовала себя в нем полноправной хозяйкой. И по сути, еще целый год так оно и было.
Золотистый солнечный свет защекотал мне веки, заставляя проснуться. Я сонным взглядом обвела комнату. Луч солнца упал на мое новое платье из шотландки, висевшее на двери, усиливая яркость красно-синей клетки.
Счастливое волнение подсказало мне, что сегодня мой десятый день рождения. И именно сегодня должна была состояться первая в моей жизни вечеринка; ее ждали все девочки нашего класса, все четырнадцать. Отец, услышав от матери эту новость, сообщил нам о том, что собирается целый день играть в гольф, тем самым преподнеся мне особо ценный подарок – свое отсутствие. Это был мой день, и его первую половину я могла провести вдвоем с мамой. Отсутствие отца означало, что ничто не омрачит праздника, который я по праву считала своим.
Мой взгляд остановился на золотом медальоне с цепочкой, который мне подарила молодая миссис Гивин, и мне стало грустно оттого, что ни она, ни ее свекровь сегодня не со мной. Еще во время летних каникул мама сказала мне, что в этом году я могу устроить вечеринку по случаю дня рождения. Я вспомнила, с каким волнением отнесла в школу приглашения. Все мои одноклассницы с удовольствием приняли их, и я с нетерпением ждала, когда смогу показать девочкам свой дом. Именно свой, потому что для меня, как и для моей матери, Кулдараг давно уже стал родным.
Мои прогулки с собаками по лесу неизменно заканчивались на плантации рождественских елок, где я всякий раз задумывалась о молодых Гивинах, которые год за годом выбирали себе на Рождество дерево, несли его в огромный зал. Я представляла себе, как они, нарядные, будто сошедшие с фотографий, развешенных в гостиной, встают на лестницу, чтобы украсить елку. Представляла себе, как рождественским утром они собираются перед камином, чтобы открыть подарки, а прислуга стоит в дверях, ожидая распоряжений по случаю праздника.
