– Что это? Оружие? Зачем столько?
Вдвоем спешно спрятали пулемет, гранатомет и несколько автоматов на чердаке сарая. За ужином Лорса, как изголодавшийся хищник, пожирал все, что подавали, и ел не как раньше – медленно, тщательно пережевывая, а буквально глотал кусками. На вопросы отвечал урывками, междометиями; рот был занят. Лорса иссох, стал меньше, старее, а по землисто-серому, изможденному лицу было видно, что он действительно в тюрьме сидел, а не, как Арзо, отбывал срок. До чая Лорса не смог дотронуться, наевшись, повалился набок и тут же заснул, свернувшись в калачик, издавая невнятные, болезненные стоны.
Проснулся Лорса поздно. Быстро, жадно позавтракал, попросил у старшего брата его одежду.
– Ты куда это засобирался? – озадачилась мать.
– У меня дела в городе, – прятал Лорса пистолет в пояснице.
– Какие дела? – вступил и Арзо.
– Я назначен замкомандира спецназа… командир ждет.
– Если твоя фамилия Самбиев, то твой командир – я. А командира спецназа Амаева я знаю: двенадцать лет по заданиям шлялся, родителей не видел, людей убивал. Ты, за власть Докуева Домбы и его сынков сражаться собрался, за них кровь пролить хочешь? Чтоб они спокойно на нашем наделе замок построили?
– Арзо, я обещал…
– Молчи! Хватит! У нас дети, семьи. Твои дети, мать, жена – голодные, одеть, обуть не имеют, а ты…
– Вот я и хочу что-либо сделать.
– С автоматом семью не кормят. Иль ты в охрану Докуева вновь пойдешь?
– Замолчи! – вскочил Лорса.
– Ты молчи! Посмотри, на кого ты похож! В спецназ собрался! Ты до сих пор в спецназе, и что ты имеешь? Туберкулез? До утра стонешь и кашляешь… Короче, или ты делаешь, что я говорю, как старший, или…
– Что ты мне указываешь? – вскипел Лорса.
– Замолчи, Лорса, – вскричала испуганно мать.
– Пошли все к черту, я не ребенок! – отмахнулся Лорса, тронулся к выходу, хлопнул дверью.
Мать, жена Лорсы, а вслед и его дети громко заплакали, запричитали, все знали его крутой нрав.
– Пусть идет на все четыре стороны! – в гневе закричал Арзо.
В это момент вслед Лорсе бросилась Полла, у самых ворот нагнала:
– Хаз КIант*, дорогой, не ломай барт*, вас всего двое, он старший. Послушайся его. Пожалей нас, сохрани семью, подумай о детях.
– Полла, – бережно обнял ее деверь. – Ты самая достойная девушка, и я счастлив, что вы теперь вместе… пошли, я все понял.
В доме Лорса сел на нары, стал разуваться.
– Арзо, – слабо улыбнулся он, – отныне, ты мой командир.
– Он твой старший брат, – поправила мать.
– А я личный врач, – рядом села Полла. – Давай-ка я тебя послушаю, осмотрю.
– Только что я буду делать с оружием? – озадачился Лорса.
– Раз у других есть, и нам иметь надо, – решил Арзо, – пока пошли подальше припрячем, а то дети ненароком что натворят… да и мало ли что, лучше с ним дело не иметь. Умом действовать будем.
Когда братья вышли, Кемса бросилась к снохе:
– Полла, милая, дорогая, какая ты умница, что бы мы без тебя сделали?
Сбоку в плечо уткнулась жена Лорсы, дрожа, всхлипывала.
Мальчики, не зная, что от тети взрослые хотят, тоже дергали ее за платье. Сама Полла счастливо улыбалась: она влилась в семью, стала неотъемлемой частью Самбиевых.
* * *
Два дня семья Самбиевых, даже маленькие мальчики, занимались уборкой родового надела, на третий перевезли туда свой нехитрый скарб. В последнюю очередь, поздно ночью, братья перенесли оружие. Это не осталось незамеченным, и по Ники-Хита поползли разные толки: кто-то наличие оружия одобрял, кто-то нет, однако все поняли – братья Самбиевы вернулись, и не с пустыми руками, и несмотря на то, что Докуевы при всех режимах у власти, ныне им с Самбиевыми тягаться будет непросто, ибо Самбиевы, как кулак, вместе, а Докуевы меж собой врозь…
На третий день, в связи с освобождением из неволи и возвращением родового надела, в доме Самбиевых провели традиционный мовлид.
Три комнаты старого дома поделили по-братски: в крайних – братья с женами, в средней – Кемса с внучатами. В первую ночь в доме мужа Полла не спала, плакать не смела, но, как ребенок сопела и не думая о другом, умоляла Бога, чтобы хоть теперь забеременеть…
Порешав насущные домашние дела, Арзо засобирался в город. Лорсе ездить в Грозный пока запрещено, к тому же младший брат туда теперь и не рвется, чуточку вкусил он сладость домашней жизни, как и раньше, по утрам убегает в лес, потом под буком утром и вечером выполняет свои замысловатые упражнения, восстанавливает дыхание и физическую кондицию.
В столице свободной Чечни с Самбиевым Арзо случился конфуз: он не может узнать прежний Грозный. Трамваи и троллейбусы не ходят, телефоны-автоматы сплошь разбиты, везде мусор и грязь, знакомых людей практически не видно, город наводнен злыми, обросшими, мрачными, маленького ростом людьми; почти все они вооружены, ходят по городу пешком, рыщут, всматриваются, зарятся. Вот она – их свобода! Свобода без берегов, за которую они боролись, к чему стремились. У них много врагов, которые виноваты в их прошлых бедах: это все нечеченцы, это и те чеченцы, которые в городе иль в пригороде живут, свет, газ, телефон в доме имеют, красиво, чисто, опрятно одеваются, вежливо, интеллигентно, примешивая русские слова в речь, говорят. И им бесполезно объяснять, что это слова и не русские, а уже интернациональные, весь мир их ныне употребляет. Нет, это их не касается, весь мир извращен, продался коммунистам, христианам, евреям, капиталистам, и только они истинные, чистые, только что с гор и с далеких равнин пришедшие, спасут Чечню, спасут мир, служат Богу!
На центральной площади, несмотря на победу революции, все еще продолжается стихийный митинг. Здесь много женщин, над которыми нет мужской руки, среди них Арзо узнает своих доярок, вечно «свободных» женщин, а некогда бывшая его любовница, да и не только его, передовица соцсоревнования, коммунистка Ахметова, ныне в строгом восточном наряде, нет, еще не в парандже, но где-то рядом, с трибуны клеймит прошлую власть, клеймит чеченских женщин, «оголяющих» руки и ноги. Она возглавляет лигу свободных женщин чеченок-мусульманок-горянок, верховодит в религиозном обряде – женский зикр, является ректором женского исламского университета, образцом!
Самое высокое здание Грозного, новый обком КПСС, некогда отданный барской рукой Ясуева под диагностический центр, ныне вновь в первоначальном статусе – это президентский дворец. Врачей и пациентов просто выкинули на улицу, оборудование или разворовали, или раскурочили. На жалобы врачей у лидеров нынешней власти один ответ: чеченцы – здоровая нация, а больные пусть не живут, и вообще здоровье, как и все остальное, от Бога, и если ему суждено, то человек будет жить, не суждено – умрет, а раз это все равно рано или поздно случится, то зачем уходить от предписания судьбы: заболел – умирай, не умер – Бог смилостивился, а врачи, обученные в вузах, – злые демоны, из бюджета зарплату им не платить, и вообще о них, впрочем как и о больницах, следует позабыть.
То же самое относится и к образованию.
– Зачем нам учиться? И чему светская школа научит? – ухмыляется «свободный» экран местного телевизора, – мальчикам три класса образования достаточно, а девочкам и этого не надо – пусть по домам сидят, шерстяные носки вяжут.
На перманентном митинге эти лозунги с восторгом встречаются, с ликованием цитируются. Здесь на площади люди днюют и ночуют, огромные палатки расставлены, портрет лидера вывешен, а напротив флаг свободной Чечни и герб с волком. В огромных котлах беспрерывно мясо варится. Для этого из колхозов и совхозов скотину вывозят, и не дай Бог, кто откажет, сразу врагом нации станет, пособником оппозиции заклеймят, того гляди и на месте расстреляют, все подожгут, по крайней мере, есть у них такие полномочия, есть оружие, есть преданная национальная гвардия.
Поголовье скота ограничено, да и аппетиты митингующих чрезмерны, ведь не только на митинг добро везут, но и домой, а бывает и прямо на рынок; вот и захирело сельское хозяйство, опустели фермы, бурьяном поля поросли.
Есть на митинге стало нечего, да к тому же и зима грядет, в палатках по ночам холодно. Теперь вместо возгласов, бурного приветствия обступают старики подъезжающего ко дворцу лидера нации и просят о них позаботиться, чем-либо помочь.
– Нечего здесь задницы отсиживать, – недоволен Глава. – Расходитесь по домам, по три раза Богу молитесь, грехи замаливайте.
– Не три, а пять молитв у мусульман, – подсказывает ему помощник.
– Чего? Даже пять? Тем более расходитесь.
Неосведомленность, а скорее всего шутка, породили нездоровые толки. Чтобы это замять, наиболее рьяным, оголтело преданным старцам, дабы вразумили народ как положено, подарено по машине «Жигули». Эта милостыня осуществлялась под организационным оком Домбы-Хаджи Докуева. Правда, себе, как верховному старцу, он выделил «Волгу» с водителем да двух охранников из спецназа к себе приставил – народ больно наглый стал. Милиция хоть и своя, но от нее ныне толку мало, ее «в землю вмесили», как вора или бандита поймают, из президентского дворца или Парламента записка приходит: «Отпустить, как доблестного революционера – патриота – борца за веру». Кстати и тюрьма теперь только для оппозиционеров, или просто недовольных, в общем, в свободном мире тоже нелегко, безнаказанность порождает дикость.
