Мы идем на высоте более сорока тысяч метров. Животные дышат так, будто стараются вдохнуть в себя весь оставшийся кислород.
Я очнулся от дремоты, едва не упав с мула, и меня охватило желание взглянуть в бинокль. Я уверен, что кто-то следует за нами по противоположному склону долины, которую мы преодолеваем с таким трудом. Я внимательно всматриваюсь в горы, в заснеженные скалы. Все покрыто белесой дымкой, негустым туманом.
Чанг и погонщики заметили, что я остановил мула и наблюдаю.
Мною овладела уверенность, что англичане снарядили караван, чтобы идти по моему следу. Я понял, почему традумский бонпо посоветовал мне «оставаться Робертом Вудом».
Только камни, заснеженные пространства и пелена проклятого тумана. Наконец на третий раз мне показалось, что я вижу движущиеся силуэты. Это всего лишь отблеск на зеркальной поверхности соседнего ледника. Я дрожу от возбуждения. Делаю знак Чангу и спешиваюсь.
Как я мог предположить, что они станут бездействовать, оплакивая Декстера и Вуда? Как же им было не пуститься следом за немецким агентом, проникшим в зону их интересов, хотя Тибет и считается нейтральным?
У нас всего одно ружье с прицелом, Чанг взял его на случай, если нам попадется стадо буйволов или джейранов. Это винтовка «маузер», заряжаемая пятью мощными снарядами. Я кричу Чангу, чтобы он дал мне оружие.
Фигуры едва можно разглядеть в бинокль. Я в ярости, мне трудно сдерживаться. Чанг пытается что-то сказать, но я прерываю его, и он отдает мне винтовку. Все совершенно ясно.
Я разрядил всю обойму. Звуки выстрелов нарушили покой гор. Мне показалось, что силуэты на фоне ледяной стены забегали в поисках укрытия. Но на выстрелы никто не ответил. На самом деле, судя по всему, пуля, выпущенная из «маузера», не могла долететь до них. Я дал предупредительный выстрел. Но это было слишком поспешное решение. Я сам от себя такого не ожидал.
Чанг забирает у меня винтовку и засовывает ее в чехол. Я ловлю на себе иронический взгляд. Мне слышатся приглушенные смешки, люди ждут меня, опустив голову, словно не желая встречаться со мной взглядом.
Мы возобновляем путь. Неужели это была высокогорная галлюцинация?
Я как-то слышал историю о «горных видениях» и «параллельных путниках», существах из других измерений, которые сопровождают тех, кто дерзнул появиться в определенных местах. Записывая все это у себя в шатре, я думаю, что вполне мог оказаться игрушкой в руках призраков, живущих внутри меня. Но как распознать их?
Устроившись в походной кровати, я видел приятные сны (кажется, я обнимал Кэтти Кауфман и разговаривал с Гретой, моей берлинской подругой), когда меня всполошили крики и беготня. Из окна палатки я увидел, как Чанг и еще два или три погонщика тащат за собой парня. Розоватый рассвет еще только занимался.
Они заставили его встать коленями на камень и обнажить спину. Послышались удары чудовищного бича, сделанного из кожи яка.
Шерпа, который принес мне сыру и горячих лепешек на завтрак, объяснил на своем ломаном английском, что по недосмотру наказанного погибли два барана с поклажей.
Выйдя из палатки, я разглядел в бинокль двух растерзанных баранов на дне расщелины, кровь их перемешалась с сахаром.
Тибетский юноша молча терпит жгучую боль. Он рискует получить заражение крови, а потому натирает себе спину жиром и сухими травами, которые достал из кожаной сумки.
Перед началом пути наказанный торжественно благодарит Чанга за науку. И весь день, несмотря на боль, старается справляться со всеми своими обязанностями.
Правосудие у этих людей по необходимости быстро и сурово. Правосудие – это выживание. Его неизменные законы зародились еще на заре времен. Это законы тысячелетних караванов.
МЕНДОНГ ГОМПА,12 НОЯБРЯ 1943 ГОДА
К полудню мы уже видели вблизи красные черепичные крыши, громоздящиеся на каменном холме.
Нам встретился караван паломников. На холмах реют цветные ленты и хоругви с молитвами, которые позже вознесет ледяной ветер.
Мычат яки, этим глубоким звуком животные возвещают о предстоящем отдыхе. Даже покорные бараны как будто убыстряют шаг, утомленные тяжелой ношей.
Улица вымощена грубыми камнями. Выпал снег, так что все кажется удивительно чистым. Мальчишки с блестящими озорными глазами пробираются под брюхами наших мулов. Они кричат и смеются. Женщины смотрят на нас из крошечных окон каменных домов. Чанг договаривается о постое. Он то и дело отправляется к воротам города-монастыря. Наконец ему удается договориться с местным бонпо, но тот, к моему удивлению, заявляет, что нам придется остаться на десять дней. На неделю дольше, чем предполагалось! Я едва сдерживаю возмущение. Чанг предупреждает, что, если мы не останемся на этот срок, погонщики перестанут радеть за нас в пути, и это будет очень опасно для всего каравана. Дело в том, что они не хотят, чтобы за привезенные грузы платили в китайских долларах или рупиях, так что нужно дождаться приезда гонцов, которые доставят деньги из монастыря Амдо. Но есть и другая причина. После долгих расспросов я выяснил, что они хотят присутствовать на «красном пиру» (или ритуале Тшед), который состоится не раньше, чем через неделю. Специально для этого сюда прибудет тулку, то есть святой лама. В Мендонг-Гомпе завелись демоны, лаконично поясняет Чанг. В этих краях все воспринимается как неизбежность, кажется, что человеку не под силу что-либо изменить. Ярость и бессилие – худшее из сочетаний. И это именно то, что я чувствую. Но я понимаю, что если стану протестовать, это может навредить еще сильнее. Чтобы меня успокоить, Чанг говорит, что узнал, что здесь уже много месяцев не проезжали иностранные путешественники. Возможно, ему кажется, будто он успокаивает сумасшедшего, говоря ему, что его никто не преследует. Нам отвели несколько холодных вонючих домов и хлев. В Мендонг-Гомпе живет около тысячи монахов всех видов, от почитаемых мистиков до прислужников. Некоторые женаты на двух-трех женщинах и живут в нижнем квартале. Есть и женщины, у которых чуть ли не по три мужа-монаха. Здесь допускают многоженство и многомужие как нечто совершенно естественное. Существует и особый вид ритуальной проституции, к которой прибегают самые утонченные.
Здесь секс – обычное проявление чувств, лишь немного более сильное, чем рукопожатие. Для иностранцев это один из видов гостеприимства. Мистики используют его как трамплин для своих прыжков к священным высям. «В наивысшей экзальтации оргазма божество омывает нас росой высшего наслаждения».
Лама Сурханг принимает меня в церемониальном зале. Стоит чад от жира, горящего в сотне ламп. С фресок на убогих сводах глядят демоны с выпученными глазами, они призваны закрывать вход дурным душам.
Мое посольство состоит из Чанга и шерпы, у которого осталось больше всего зубов. Представ перед ламой, я разворачиваю белый платок «кната» и протягиваю его в знак дружбы.
По тибетскому обычаю усаживаюсь на подушку напротив возвышения, где сидит лама. Нам подают чай и сладости. По-китайски очень медленно объясняю, что хотел бы остаться всего на три дня, но люди из моего каравана ждут денег из Амдо.
– Нет. Твои люди ожидают не этого. Они ждут, когда прибудет святой брат, лама Капчепа, который принесет жертву Тшед. Демоны кричат, воют в ночи… Мендонг-Гомпа полон вырвавшихся на свободу демонов. Они правы, что хотят подождать, ибо воплотившиеся демоны, тулпы,[81] попытаются ускользнуть, завладев телами тех, кто выйдет из города.
Я слушаю его с удивлением. Он говорит четко, но едва слышно, уверенным, хриплым, ворчащим голосом. Говорит так, словно боится, что тулпы могут его подслушать. Помолчав, он спрашивает:
– Ты едешь в Китай?
– Да. Я хочу попасть в Китай через северную границу.
– Так всегда делают люди из ваших народов… Почему вам не сидится на месте? К чему это все?
Я не знал, что ему ответить. Последовало долгое молчание.
– Судя по всему, люди из твоего народа побеждают в великой войне, – сказал лама.
Я кивнул (вернее, это кивнул Роберт Вуд). Сурханг предостерег меня с каким-то усталым безразличием:
– Не всегда слово «победа» означает жизнь и процветание. Надо знать, чего стоила победа. Часто бывает, что люди, добыв победу, умирают от ран…
Я согласился, склонив голову. Я подумал о смертельно раненом британском льве, который уже не оправится, лишенный морей, где так долго пиратствовал.
Когда мы вышли, Чанг подошел ко мне, пристыженный. Лама ясно показал, что он солгал насчет английских фунтов. Чанг пустился в долгие объяснения, подыскивая самые понятные слова. Он сказал:
– Когда ты выстрелил из ружья в тени на леднике, люди испугались. Они подумали, что тобой завладела тулпа.
– Тулпа?
– Демон, который высасывает из тебя «дыхание жизни». Вот что делают тулпы. Люди боятся, что ты убьешь и их… Пускаться в путь до окончания Тшеда будет опасно…
