Загорелся плут:
– Ладно, новые хозяйчики! Отыскал безродных детишек и спрашивал беспризорников:
– Не хотите вечером отведать хлеба со свиными ножками? Петуха жареного не желаете с горячей картошкой?
Взвыли оборванцы:
– Как достать нам еды, дяденька? Злы нынче, голодны людишки, бьют смертным боем за прошлогодний снег, волосы выдергивают, самых малых из нас не жалеючи. Давно гнилье подбираем за лавками и рады семечной шелухе! Не теряют нынче даже чесночину с луковицей! И щепотки пшена не допросишься! Пробовали мы рыскать по пиджакам, проверять кошели – так нет! Нынче все научены – держат одну руку на поясе, а другую-то – за пазухой!
Плут обещал:
– Будет вам славный ужин. Достаньте-ка мне трехрядку!
Отпустив беспризорников, улегся под лавкой, накрылся шинелью и спал себе преспокойно.
Нашли его запыхавшиеся беспризорники:
– Вот тебе, дядя, гармоника. Поспешил тогда к богатым лавкам солдатик.
Заскакали его пальцы по кнопкам, завизжала гармошка:
– Играй, играй трехрядочка,
Играй да не замай.
Мою красну миленочку
Бойчее развлекай.
На него уставились торговцы, подошли их девки в шалях, в праздничных юбках, поглядеть на бедового гармониста. Но руки свои держали новые купчики – одну на поясе, другую за пазухой. Зорко вокруг поглядывали.
Играл плут, поводил плечами, приплясывал:
– Но молвила мне милая,
Хорошая така.
Не выйду я, пригожая,
За Ваньку-дурака.
Девки смеялись, все ближе протискиваясь, отвечая на его подмигивание раскрасневшимися щечками, заблестевшими глазками. Он же надрывался:
– Отчего я здесь умаялся,
Отчего я так пою.
Опустите хоть копеечку
В фуражечку мою.
Но, увидав, что собираются расходиться от такой частушки, взмолился:
– Милые вы мои слушатели! Раз не дождаться от вас ни поднесенного стаканчика, ни горсти семечек, хоть одним отблагодарите, господа-товарищи, – похлопайте на прощание! Слаще хлеба будут мне ваши хлопки. Не останусь голодным этой ночью, ежели услышу ваше признаньице!
Засмеялись новые купчики, богатые нэпманы:
– Ну, того дадим предостаточно. Отчего не постараться?
И взялись хлопать. Плут покрикивал:
– Громче, громче! Бойчее, господа-товарищи! Ох, не согреться мне от такого ленивого хлопанья, не накормлюсь на сегодняшнюю ночь, коли не подналяжете, не поднатужитесь!
Толпа взялась хлопать с новой силой. Кричал Алешка:
– Бойчее, бойчее благодарствуйте! Не наполнена еще фуражечка!
Беспризорники выскакивали в толпе то здесь, то там. Когда повеселели оборванцы, откланялся и Алешка:
– Ну, хватит. Сильно потрудили вы свои ладони – сыт и я буду сегодня вечером. Золотым дождем пролились ваши хлопки.
И, подхватив пустую фуражку, был таков.
Схватились за пояса хозяйчики, пошарили по карманам, полезли за пазухи – срезаны были пояса, пустыми остались карманы, как не бывало серебряных цепочек.
Пировал плут тем вечером с ворами, приговаривая:
– Думал я, перевели комиссары богатеев, выжгли каленым железом – ан, нет! Да разве когда сгинут жадные пузаны?
И смеялся над ротозеями.
7
Бойко торгуя мешочками со снадобьями от запоев и грыжи, в кабаке заметил он пьяного купчика – тот, сидя за столом, обливался слезами и бил себя в грудь. Спрашивал плут:
– Отчего ты плачешь? Тот отвечал:
– Задушил меня грех. Мне бы очиститься, да храмов нынче нет, церкви позакрыты. И попов на Руси не осталось – всех, видно, вывели.
Алешка отвечал, его похлопывая:
– И стало отчего печалиться? Да я тебя очищу лучше всякого попа. Тащи-ка сюда бутылочку!
Заказал грешник четвертинку, стали они ее распивать, следом еще одна поехала. Плут успевал приговаривать:
– Очищу тебя так, как ты ни разу еще не чистился – за мной поспевай, меня слушайся!
Из одного кабака побрели в другой – и там грешный водку заказывал, деньги давал на закусочку:
– Ну, когда очищусь?
– Эка, что захотел! – отвечал Алешка. – Сразу так не делается. Погоди еще маненечко!
Наутро проснулся грешник в одном исподнем в канаве – даже сапоги его были сняты. Кинулся на базар – там плут на гармошке наигрывал.
Алешка, как ни в чем не бывало, ему подмигивал:
– Сдержал я слово! Да ты, дядя, нынче чист полностью, даже сапоги твои заложены!
Завыл тот, набежала милиция. Нашлись и свидетели:
– Ловите, ловите того гармониста, за хлопки играющего – золотыми оказываются те хлопки. Оплачиваем своими слезами его частушки!
Щедро наградили его тумаками, угостили и прикладами и волокли на допрос:
– Будет тебе нынче праздник, как предстанешь перед Самим! Небо с овчинку тебе, вору, покажется!
Взмолился плут:
– Кто такой Сам, коли им так пугаете? Не в пору ли мне готовиться к смерти?
Ему отвечали, ссужая подзатыльниками:
– Суров наш начальник, грозен, он рассудит, как с тобой, вором, поступать по справедливости. Прикажет повесить – вздернем играючи. А, может, помилует – считай, родился ты тогда в рубашке.
Горько пожалел обманщик:
– Зря сбежал я от монаха! Один из чекистов сказал:
– Ты, вроде, на гармошечке наигрываешь? Любит наш комиссар гармошку. Был у него, сказывают, товарищ – бойкий гармонист – он по своему другу сильно сокрушается, слезы льет – сумеешь его разжалобить, может, тебя и помилует.
Привели пойманного в бывший господский дом, где проживал начальник. Алешка все расспрашивал:
– Скажите, каков он из себя? Не богатырского роста? А то возьмет одной ладонью, а другой и прихлопнет. Раздавит своими сапожищами, как давят запечных тараканов!
Караул на то только подсмеивался.
Совсем плут понурился, зная – не стоит шутить с комиссарами, не разбирают чекисты прибауток да россказней. И ввели тогда вора к Самому. Был грозный начальник вовсе маленького роста, щеголял в кожаной тужурке, в папахе, с шашкою. Алешку к нему подталкивали: «Вот каков он, Телентий Иванович! Трепещи, в ноги кланяйся!»
Плут же несказанно обрадовался. Бросился обманщик к тому комиссару и так вопил во все горло:
– Жив, жив дружок мой ласковый, потерянный товарищ!
Зашумели чекисты:
– Как он смеет обнимать начальника? Сам же Теля, позабыв важность, спешил навстречу, полились его восторженные слезы. Плут, обнимая дружка, так раздумывал: «Далеко залетел мой помощник! Видно, большая нынче потребность в дураках!» И наказывал Теля караулу:
– Поднесите водки с закуской да оставьте нас с товарищем!
Остались они вдвоем, взялись попивать. Позавидовал Алешка глупому:
– Видно по тебе – сладка комиссарская власть! Ан, не выпишешь и мне мандата? Не справишь, Теля, справочку? Хочу и я покомиссарствовать. Набрала новая власть себе дураков, отчего ей не взять и пересмешников?
Велел дурак ни в чем другу своему не отказывать. Тотчас повели плута по складам, выискивая ему сапоги с тужуркой да фуражку со звездою.
8
Явился новый комиссар в глухую деревню.
Набежали мужики и бабы:
– Кто ты? Откуда?
– А то не видите? Встречайте, лапотные, свою власть! Подавайте избу с полатями да кринку молока, да чашку сметаны!
Проводили его в лучшую избу – были там полати с овчиной, поставили кринки с молоком и сметаной. Макал плут хлеб в те кринки, текла по щекам сметана, растянулся он на полатях: «Славно на Руси комиссарствовать».
И захрапел.
Но не долго пришлось ему пробавляться сном. Явились наутро жители, прилепились, как репейники:
– Ты, мил человек, новая власть, давай, налаживай нам жизнь! Опостылело нам прежнее житье при царях, помещиках. Хотим немедля счастья!
Плут сказал, почесав в затылке:
– Вот вам указ – пусть будут общими козы с коровами, овцы с баранами, плетни с огородами, горшки да ухваты, печи да погреба. Свезите-ка во двор моей избы все имущество!
И вновь повалился на полати, взялся чавкать сметаной.
Заголосили бабы – с каждой тряпкой горестно было им прощаться. Однако мужья на них цыкнули:
– Полно жалеть ломаные лавки! Полно печалиться о пустых горшках!
Взялись свозить во двор добро – дня не прошло, навели коров, пинками подгоняли упрямых коз, гнали блеющих овец, волокли собак и кошек и несли жалкие пожитки, отбиваясь от безутешных жен. Сложив и пригнав все, звали плута. И так сказали:
– Вот, все собрали, как велено. Но что-то не чуем счастья!
Алешка не долго думал:
– Тащите теперь в общий котел все, что полезет в рот, – муку ли, хлеба или меда – сообща вам добром владеть, сообща и питаться будете.
Еще громче завыли бабы. На них мужья крикнули:
– Делайте, дуры, что велено. И взялись скрести по сусекам, бросились по погребам, по амбарам, и то, что не вымела война, вымели. Развели во дворе костер и выставили преогромный котел. Собрались возле того котла с ложками.
Когда каша кончилась, бросились к начальнику, приставали да спрашивали:
