– Простила.
– Ты же у меня умница!
Они обнялись.
– Как ты вкусно пахнешь, пап, – сказала Тари, прижимаясь к отцу. – У нас дома твоя подушка осталась. Когда тебя нет, я ее нюхаю. Она тобой пахнет.
У Джозефа замерло сердце. Он стиснул Тари в объятиях и поцеловал в шею. «Какие беды надо преодолеть, через какие испытания пройти, – думал он, – чтобы все стало как прежде?»
По дому мисс Лэрейси растекался аромат поджаренного хлеба. Здоровенный ломоть еле пролез в тостер. Ничего, чем толще, тем лучше. Удобнее будет макать в чай. Вот только вкуса в этом хлебе никакого. Будто опилок натолкали. У мисс Лэрейси он получался гораздо лучше, но приходится довольствоваться тем что есть. Шестьдесят лет кряду каждый четверг она пекла булки, а в прошлом году перестала. Месить тесто ей уже не под силу. Теперь изволь есть покупной хлеб. Он и близко не похож на ее пышные сдобные булочки – остывает в минуту. Но ничего не поделаешь. Старость не радость. «Вот ведь до чего дожила», – вздохнула мисс Лэрейси.
Разбудил ее звук сирены, в Уимерли его услышишь нечасто. Мисс Лэрейси сразу поняла, что едет скорая помощь. Пожарные машины воют устало и протяжно. Полицейские – те вроде как булькают. А вот у скорой помощи голос колючий, как чертополох. Кто же это занемог? Мисс Лэрейси тихонько покачала головой и густо намазала поджаренный хлеб маслом. Золотистая корочка заблестела и чудесно запахла.
Она взяла кружку, тарелку, повернулась к столу и только тут заметила большой лист бумаги. Это еще откуда? Похоже на картинки, что рисует Томми. Он их все время приносит. Но вчера Томми не появлялся. Может, сегодня забегал с утра пораньше? Он так часто делает, если что-то увидел и хочет другим показать. Томми, похоже, вообще никогда не спит. Вечно бродит по окрестностям, навещает соседей, проверяет, как у них дела. И рисует, рисует. Если у тебя на душе тоскливо, Томми тебе улыбнется, и хандры как не бывало. Больше никто так не умеет.
Рисунок изображал двух девочек. Они стояли словно за стеной падающей воды. Одна была очень похожа на ту светленькую, из дома старика Критча у верхней дороги. Мисс Лэрейси поставила завтрак на стол и внимательно вгляделась в картинку. Вторую девочку она не знала.
Из кухни донесся шорох. Тихонько скрипнула дверь. «Уж не духи ли», – с надеждой подумала мисс Лэрейси. Да нет, с какой стати – белый день на дворе.
– А?… – спросила старушка.
В дверях появился Томми. Он смущенно почесывался, запустив в растрепанную шевелюру всю пятерню.
– Да я тут по вечерку, как Райну спать уложил – сразу сюда. Приткнулся на минутку, – он показал большим пальцем в сторону двери, – ну и задремал. Во! Прям как маленький.
Мисс Лэрейси рассмеялась и потрепала его по руке. – Ах ты, золотце. Пойдем, чайку попьем.
Пока мисс Лэрейси подогревала чай, художник, согнувшись над столом, задумчиво разглядывал свое творение. К тому времени, как вода закипела, Томми успел набросать еще несколько портретов белокурой девочки. Вот она стоит, вот покачнулась, упала. Вот над ней склонился кто-то бородатый.
– Я ж ее знаю. А это вот та, которой папа в Критчевом доме остановился, – сказала мисс Лэрейси.
– Ну да. – Томми продолжал рисовать. Он страшно спешил, словно боялся, что у него отнимут карандаш. Пальцы так и мелькали. – Помните картинки мои, в прихожей висят? Ну, портреты. Там семьи целые. Они все поумирали давно.
Мисс Лэрейси положила руку ему на плечо. Томми отчаянно возил карандашом по бумаге.
– А скоро вернутся, – добавил он.
– Это как же?
– Вернутся, – убежденно сказал Томми. – Хоть и померли, а все равно. – Томми перевернул лист бумаги и начал рисовать на обратной стороне. Море. На поверхности воды один за другим показываются люди. Позади них – размытые очертания странных существ. Они стелятся густым туманом, постепенно принимая облик тех, кого давно уже нет на свете.
Клаудия стояла на пороге детской и в оцепенении смотрела на Джессику. Девочка сидела на разобранной постели лицом к стене и вся дрожала, волосы ее сбились в мокрые пряди. Некоторое время Клаудия озадаченно наблюдала за призраком дочери.
– Джессика?
Ребенок не ответил.
– Ты бы в сухое переоделась. У тебя ведь столько платьиц красивых.
Ни слова в ответ. Джессика не шевелилась, словно изображала свою же фотографию на стене. Как можно так долго сидеть неподвижно?
– Ты совсем замерзла, переоденься.
Мертвая тишина.
– Джессика?
Где-то рассмеялась девочка. Клаудия повернулась на звук. Смех раздавался почти у самого крыльца. Когда Клаудия вновь взглянула на постель, Джессика сидела в той же позе, только подвинулась чуть ближе к краю.
– Я пойду вниз, – Клаудия сказала это скорее себе, чем дочери. Над письменным столом висели фотографии. Их сделали, когда Джессика однажды промокла под дождем, получила нагоняй и, не переодеваясь, обиженно уселась на кровать лицом к стене. Клаудия открыла дневник, взяла карандаш и написала: Я водила ее за ручку, я водила ее за ручку, я водила ее за ручку, я водила ее за ручку.
Снова послышался детский смех. Клаудия встала из-за письменного стола и пошла к лестнице, ведущей на первый этаж. Одно удовольствие спускаться по таким ровным ступенькам. Этот дом построил Редж с друзьями восемь лет назад. Они перелопатили уйму книг о зданиях на солнечных батареях. Клаудия тогда была беременна Джессикой. Чертежи муж заказал в телемагазине. Грузовик привез огромные стеклянные панели, их пришлось поднимать и устанавливать подъемным краном. Клаудия поначалу возмутилась – это же так дорого! Но Редж заверил, что панели того стоят. «У тебя в мастерской всегда солнце будет, – подмигнув, сказал он, – вам, скульпторам, без света нельзя». Редж страшно гордился глиняными статуэтками Клаудии и всячески ее поддерживал. Но при посторонних никогда жену не превозносил – не хотел показаться хвастуном. В этом был весь Редж. Он старался со всеми вести себя одинаково и никого не унижать. Поначалу семья жила у нижней дороги прямо рядом с заливом, в рыбачьем домике мужниных родителей. Мать Реджа умерла и оставила хозяйство единственному сыну. Но в крошечной лачуге работать оказалось почти невозможно. Глиняные изделия не помещались на полках. Комнатки были построены с таким расчетом, чтобы легко отапливаться зимой, когда с океана дул холодный ветер. Скоро Клаудия начала получать заказы из-за границы, и пришлось сложить еще одну печь – для обжига глины. Стало совсем негде повернуться, и работа застопорилась.
В конце августа супруги перебрались в новый дом. Клаудии здесь сразу понравилось: из окон открывался чудесный вид на бухту. Второй этаж был поделен пополам, в передней части – просторная мастерская, сзади – две спальни.
Клаудия оглянулась на гостиную. Золотистые сосновые доски, высокие потолки. Столько света, столько воздуха. Когда-то здесь так легко дышалось! Картины в рамах. Морские пейзажи. Спокойное море, бурное море. Клаудия подумала, что душа человека похожа на океан – те же подводные течения, те же шторма и штили.
На последней ступеньке она резко остановилась. За стеклянной входной дверью стояла девочка.
– Джессика? – пробормотала Клаудия. Она никак не могла понять, каким образом дочь так быстро оказалась на улице.
Девочка улыбалась и прижимала нос к матовому стеклу. Та самая девочка из дома Критча. Сколько она там пробудет? Кто-то большой положил руку на плечо ребенка и потянул назад. Может, отец? Ну точно, это вчерашние знакомые. Только как их зовут? От резкого стука Клаудия вздрогнула и схватилась за горло. Придется открыть.
Она закрыла глаза и попыталась собраться с силами. Ребенок снова что-то защебетал. Почему нельзя постоять тихо? Клаудия взялась за дверную ручку и глубоко вздохнула, прежде чем нажать на нее.
– Доброе утро, – поздоровался отец девочки, и улыбка сбежала с его лица. Он взглянул на часы. – Мы вас не разбудили?
– Нет-нет, что вы, – как могла приветливо сказала Клаудия. Прищурилась, отвела прядь волос за ухо и тут же вспомнила, что сегодня еще не причесывалась. «Значит, сейчас утро, – подумала она. – Интересно, который час?» И зубы не чищены, изо рта, наверное, пахнет. Ну и пусть. «Ни капли воды в рот не возьму. Ни за что. Уж лучше совсем высохнуть, как мумия». В присутствии посторонних Клаудия казалась себе некрасивой, нелепой и беззащитной. Вдали сверкали на солнце волны, бухта защищала берег от грозной стихии. Дальше к востоку, за горизонтом, океан правил жизнями людей.
– Тари очень хочет с вашей дочерью познакомиться. – Отец с любовью погладил ребенка по голове. – Было бы здорово, если бы они пообщались. Прекрасное утро, кстати.
– С моей дочерью? – Губы Клаудии задрожали, щеки побелели. Затуманенный взгляд остановился на Тари. – Ты что-то знаешь про мою дочь?
– Да, – пискнула девочка.
– Откуда? – Кожа на скулах натянулась. Клаудия чувствовала, что с каждым словом становится все уродливее.
