— Ты хочешь русский ресторан купить? Слушай, а ты знаешь, что это моя мечта, ведь Шурик — первоклассный певец, на гитаре играет, а посмотри, какое обаяние, внешность. Давай вместе к цели пойдем?!
Парень смерил Мирочку оценивающим взглядом, на Шуру взглянул мельком.
— Ну а бабки у тебя есть? Здесь одним талантом не проедешь, это тебе не Голливуд.
— Слушай, у меня все продумано, свою долю мы внесем, мне пришлют «капусту» родичи. — Мирочка не стала распространяться, как она со знакомыми грузинами переправила свои «брюлики» в Израиль. Ей обещали все реализовать в лучшем виде!
Парень был крепышом, роста невысокого, волосы курчавые, глаза со смешинкой, звали Юриком. Он сказал, что нужно «рвать отсюда когти», перейти австрийскую границу и оказаться в Мюнхене.
— Ну а за переход границы денежки вперед. Завтра, Шурка, выйдешь в город со своей балалайкой, лучше на центральную площадь, пой свои романсы да шапку подставляй. Проверим, как на тебя клюет Запад. Это будет для тебя боевым крещением. — Парень достал миниатюрную записную книжечку и что-то записал. — Друзья, выпьем за успех предприятия! — Он нагнулся и из-под стола ловким движением достал бутылку виски.
* * *
Из большого цветастого платка, длинной юбки и вышитой кофточки она соорудила себе русский костюмчик. Шура был «прикинут» лучше. Еще до отъезда в театральных мастерских Мюзик-холла они «одолжили» атласные косоворотки, красные сапоги, широкие бисерные пояса, семиструнная гитара расписана цветами, а в дополнение фольклора Мира била в бубен и приплясывала. Пара выглядела супертоварно. Недалеко от них трое местных студентов играли на скрипочках и флейтах Моцарта, конкуренция оказалась жесткой, под натиском бубна и цыганщины ребята не выдержали, пришлось искать другое место.
Шура с Мирой так старались, что через час вокруг них образовалось плотное кольцо зевак и туристов. Им хлопали, бросали монеты, кто-то просил исполнить «Подмосковные вечера», время летело незаметно, и к концу дня шапка-ушанка была полна иностранной валюты.
Усталые и довольные, они приплелись в пансионат. Юрик их ждал, вместе стали считать выручку, он деловито разделил сумму пополам.
— Шурка, ты молоток. Может, из тебя выйдет второй Алеша Дмитриевич?! Он до старости у себя в Париже пел, на него вся эмиграция молилась. Будешь меня слушать, выбьешься в люди. Времени у нас в обрез, я слышал, что через три дня погрузка в Рим, так что готовьтесь, скоро нас ждут великие подвиги. Кино про шпионов помните? Здесь границы не «на замке», и при малой хитрости мы этих «фрицев» одурачим. А теперь, братцы-кролики, на покой, завтра у вас трудовые будни, а я по делам побегу.
Жизнь в Юрике била ключом, невольно даже Мирочка подчинялась этой кипучей энергии, он послан им свыше, и они с ним горы свернут, она всегда верила в успех, гордилась своей проницательностью и знанием людей.
На следующий день они пришли на ту же площадь. Из-за воскресного дня народу собралось еще больше. Кто-то их фотографировал, просил автограф. Худощавый, спортивного вида мужчина подошел к Шурику совсем близко, щелкнул фотку.
— Здравствуйте, — на чистом русском языке обратился к ним иностранец. — Я журналист радио «Немецкая волна», сейчас в командировке, не могли бы вы ответить на несколько вопросов?
Шура перебирал гитарные струны, растерянно посмотрел на Миру.
— Отойдем в сторонку, — Мира взяла журналиста под руку. — Что вас интересует?
— Сейчас не так много выезжающих из СССР, можно надеяться, что через пару лет эмиграция будет массовой. Нас интересует, как вы выехали, куда путь держите и каковы ваши планы? — Мужчина достал из нагрудного кармана визитную карточку.
Вот она, слава! Она стучится в двери, она лезет изо всех щелей, стоило только выйти на улицу, и Шурика уже окружают журналисты. Она вдруг вспомнила тощего князя на платформе, как его встречала пресса, теперь их очередь, три дня прошло, а карьера уже на мази.
— К сожалению, сейчас мой муж не может с вами говорить, он поет, нам нужно заработать, мы нищие… — в голосе Миры звучали слезы по Станиславскому.
— Понимаю, не беспокойтесь, я заплачу вам за интервью. Приходите через пятнадцать минут в кафе напротив, я буду вас там ждать.
Пока Шура собирал концертные пожитки, Мирочка ему вдалбливала: «Это только начало, тебя услышит весь мир, посыплются предложения, не будь дураком, расскажи о себе, о планах, о твоем тяжелом прошлом, как тебе папаша вредил, как мы выезжали…» Голова кружилась от успеха, может, и правда после интервью его заметят, в кабаре пригласят.
Журналист сидел в кафе на застекленной веранде. Он выбрал укромное место, рядом никого не было, на столике лежал блокнот, маленький магнитофон и стояли три больших стакана с пенящимся пивом. Шура вспомнил, как по «голосам» он слушал рассказы эмигрантов-диссидентов и решил не ударить в грязь лицом.
— Значит так, я из древнего дворянского рода, правда, об этом мои предки никогда не вспоминали, боялись! В СССР они знаменитые деятели искусства, особенно мой отец, он имеет все звания, Брежнева в кино играл, в театре — Петра Первого, но отец меня предал, отказался от меня публично. Трус, одним словом, и политическая проститутка! А мать моя молодец, хоть она из простых, а не из дворян, все мне подписала и в дальний путь благословила.
Кстати, мой отец ее бросил из карьерных соображений, она всегда обо мне помнила, заботилась, письма писала, а мачеха эти письма от меня скрывала. Ну а жена моя бывшая, Надежда, нас с Мирой ограбила, через суды и интриги все до последней нитки пришлось ей отдать (о дочке он умолчал). Друзья, все как один, нас оставили, струсили, как только узнали о нашем отъезде в Израиль. С работы нас выгнали, на парткоме прорабатывали, дали отрицательную характеристику, КГБ за нами следил, это мой отец ими управлял, последние месяцы мы впроголодь жили, только о свободе и мечтали, лишь бы из этой поганой страны ноги унести…
— Так вы уезжаете в Израиль? В какой степени вы ощущаете себя евреем и патриотом вашей будущей родины? Вы хотите изучить язык, работать в киббуце, пойдете в армию? — спросил журналист.
Шурик таких вопросов не ожидал, растерялся, но на помощь пришла Мирочка.
— Нет, мы себя сионистами и патриотами не считаем, мы ведь выросли в Ленинграде, впитали с молоком матери русскую литературу, музыку, балет. Для нас тяжело сознавать, что мы покинули родину, нас выкинули из нее, теперь Шура может только надеяться на свое ремесло. Он очень талантливый! В СССР ему ходу не давали, зависть одна, доносы строчили, за границу не пускали…
— Так вы хотите просить политического убежища? Вы диссиденты?
— И да и нет! Мы с женой всегда были скрытыми инакомыслящими! И мы осуждаем несвободу слова! Я там боялся романсы петь. Нам рта не давали раскрыть, затыкали, преследовали, Высоцкого запрещают… — уже уверенно подхватил Шура, он вспомнил, как нужно говорить. — Вот почему мы хотим просить политического убежища. Свободу всем узникам совести! Да здравствует Че Гевара, свободу Солженицыну! Но пасаран!
— Но Австрия — нейтральная страна и не предоставляет политубежища.
— Мы подумаем над этим… А можно я для радиослушателей спою? — Шура от напряжения весь взмок, скорей бы конец этим каверзным вопросам. Ничего он про киббуцы и армию не знает; и зачем ему нужно там картошку сажать и ружье таскать? В «совке» он эту армию в гробу видел, а на участке деда и отца лопатой давно отмахался, что они, с ума посходили? Он — суперталант, а его раньше времени в землю хотят закопать. Дудки!
Шура спел «Не уезжай ты, мой голубчик», «Калитку» и что-то белогвардейское.
Последний вопрос:
— Скажите, Шура, вы ведь знаете, что в СССР есть люди, которые, несмотря на страшный режим и репрессии, говорят правду и не бояться арестов? Им тоже рот «затыкают» (журналист усмехнулся). Среди них есть русские, верующие, украинские националисты, сионисты, их сажают, преследуют, но они продолжают бороться за свободу и свои права. Вы ведь из Ленинграда и, конечно, о «самолетном деле» слыхали? О Кузнецове, Щаранском знаете? Эти люди хотят видеть Россию другой. Вы к каким инакомыслящим себя относите?
— Если честно, то я еще не определился. Должно пройти время, я поживу на Западе и тогда пойму лучше, кто же я на самом деле…
Журналист порылся в карманах, вынул несколько смятых долларов и небрежно бросил их на стол…
Переход границы с Германией не был похож на кино про шпионов. За рулем поношенного «Вольво» сидела немолодая, крестьянского вида женщина, по-русски она знала несколько слов, дорога петляла в горах, спускалась в лощины, глубокой ночью, не заметив ни одного погранпоста, они пересекли границу. Машина остановилась у маленькой железнодорожной станции. Вокруг ни души, лес, фонарь, крошечный вокзал. Им предстояло ждать первого утреннего поезда. Юрик сунул немке деньги, та внимательно пересчитала сумму, осталась довольна, машина развернулась и исчезла в кромешной тьме.
