— А ты что отстаешь?
— Как всегда, не везет.
— Почему?
— Нет денег на карнавальный костюм.
— А-а.
— Куда ты запропал, Эндрю?
— Я теперь живу в Уолмер-Эстейт.
— Заделался важной птицей.
— Не то чтобы очень.
— Цветной из высшего общества.
— Потому что живу в Уолмер-Эстейт?
— Ты у нас образованный, превзошел все науки. Скоро с нами и знаться не захочешь.
Эндрю передернулся, но промолчал.
— Ты еще учишь латынь?
— Я уже сдал все экзамены.
— Прошел?
— Результаты объявят лишь в январе.
— Уверен, что тебя примут.
— Надеюсь, так.
— Ты чертовски умный парень, хотя и вырос в Шестом квартале.
Эндрю вздрогнул, больно раненный этими словами.
— Не забудь нас, когда станешь профессором.
— Вряд ли я им когда-нибудь стану.
Эндрю жгло ненасытное любопытство; хотелось расспросить о триста втором. Мириам ничего не говорила о семейных делах — только сказала, что Питер уехал из дому.
— А как там мои?
— Кто?
— Дэнни, Питер и Филип.
— А ты разве не знаешь?
— Нет.
— Филип ушел.
— Почему?
— Не знаю. Слышал только, что ушел.
— И где он теперь?
— У твоей сестры.
— У Аннет?
— Кажется, да.
— А как там другие?
— Джеймс подрался с Питером.
— Из-за чего?
— Не знаю.
— Кто тебе сказал?
— Джонга.
— А он от кого знает?
— От своей ма.
— И что же с ним стало?
— Он тоже ушел.
— Куда?
— Понятия не имею.
— Кто же теперь остался?
— Джеймс и Дэнни.
— Только двое?
— Да.
— И кто за ними ухаживает?
— Ваша тетя Элла готовит и убирает.
— Ясно. А как сейчас Джеймс?
— Мы его совсем не видим.
— Он что, не бывает дома?
— Бывает, но редко.
— Вот как.
Эндрю угнетало все услышанное. Он не любил слушать семейные новости, но на этот раз не мог побороть любопытства. Он предпочел бы забыть о семье. Но его душу захлестнули воспоминания.
— Ну что ж, всего!
— Уже уходишь?
— Да.
— А к своим разве не зайдешь?
— Нет.
Он был не прочь повидать Дэнни, но уже одна мысль о том, что ему придется войти в детскую, была для него нестерпима: слишком мучительна память о прошлом!
— До свидания.
— О’кей. Только не строй из себя белого в этом твоем Уолмер-Эстейт; не забудь, откуда ты родом.
Но Эндрю был полон решимости забыть. Он резко повернулся и быстро зашагал вдоль Каледон-стрит. Навстречу ему, по другой стороне улицы, шел Джеймс. По коже пробежали мурашки, снова полился пот. Эндрю шел, глядя прямо перед собой. Джеймс словно не видел его. С бьющимся сердцем Эндрю свернул на Теннант-стрит. На углу Гановер-стрит он вскочил в автобус.
В этот день, в пять часов, объявляли результаты экзаменов. Эндрю хорошо знал, как это бывает. Вдоль улицы Сент-Джордж вытянется нетерпеливая очередь; каждый называет свой номер и, затаив дыхание, ждет. А потом уже ликует или огорчается, в зависимости от того, что ему скажут… Разрешит ли ему Мириам продолжать учение, если он получит высокий балл? Только получит ли он высокий балл? Всякое может случиться.
Он, Джастин и Эйб ехали в редакцию «Аргуса». Дневная смена уже начала работу, и автобус был на три четверти пуст. Эйб был спокоен и уверен в себе. Джастин явно тревожился, говорил быстро и нервно жестикулировал.
— А вы знаете, что наши номера последние?
Он говорил о системе, при которой экзаменационные работы подписывают номерами, а не фамилиями.
— Ну и что?
— А то, что мы стоим в списке последними.
— Да?
— Потому что мы небелые.
— К чему ты ведешь речь?
— Да так, ни к чему.
— Тогда зачем упоминать об этом?
— Я только думал…
— Что думал?
— Даже в паршивых экзаменах и то дискриминация.
— А ты чего ждал? Ты ведь учился в цветной школе.
— Я об этом не просил.
— Как и я.
Автобус проезжал Касл-Бридж, и Эндрю бросил украдкой нервный взгляд на дом тети Эллы. Дверь была заперта, и шторы опущены. Наверное, тетя Элла стряпает и прибирает в триста втором.
— Что ты будешь делать, если пройдешь, Эйб?
— Поступлю в университет.
— На какое отделение?
— Хочу получить степень бакалавра естественных наук.
— А потом?
— Пойду работать учителем. А что мне еще остается? Что еще остается цветному джентльмену?
— Верно.
— А ты, Джастин?
— Я еще не знаю, выдержал ли я.
— А если провалился?
— Начну все сначала.
— Это будет преотвратно.
— Кто спорит?
— А ты, Эндрю?
Эндрю был в растерянности. Даже не знал, что ответить. Мириам помалкивала, а Кеннета он почти не видел.
— Так что?
— Пока еще ничего не знаю.
— Тебе надо продолжать учебу.
— Я бы и сам хотел, но положение у меня неопределенное.
— Понятно.
Возле ратуши они выпрыгнули из автобуса и протолкались сквозь толпу покупателей и конторщиков к зданию «Аргуса». Кругом, озабоченные, группами стояли сотни учащихся. Очередь огибала все здание и концом выходила на Берг-стрит. Они встали в самый ее хвост.
— Если все мы сдадим, надо будет отпраздновать эго событие.
— Ладно, — равнодушно согласился Эндрю.
— По крайней мере, где-нибудь собраться.
— Где-нибудь собраться, — откликнулся он машинально.
О том, чтобы устроить пирушку у него дома, не могло быть и речи: он никогда не водил туда друзей. Никогда даже не приглашал их к себе: ни на Каледон-стрит, ни в Уолмер-Эстейт. Интересно, что сказала бы Мириам, если бы он позвал к себе Эйба, а может быть, и Джастина?
Пять часов вечера. Двери распахнулись, и очередь, колыхаясь, потекла вперед. Они двигались медленно, шаг за шагом.
— Началось, — сказал Джастин. — Так-то вот. Желаю вам всем удачи.
Юноши уже выходили из дальней двери — одни неестественно веселые, другие мрачные, с вытянутыми лицами. Эндрю вдруг охватило глубокое уныние. Он был одинок, безнадежно одинок в этом людском потоке. Вот так же чувствовал он себя в ту ночь, когда умерла его мать и он стоял с апостоликами. Вот так же чувствовал он себя, шагая по Нэшнл-роуд. Где-то возле Нароу он сел на кучу щебня, сваленного на обочине. Нещадно припекало солнце. Он взглянул на часы — было что-то около трех дня. Его мать как раз, наверное, хоронили в это время. Затем он двинулся дальше — по этой выжженной местности, пустынной и безлюдной. Неужели он обречен на вечное одиночество?
Джастин и Эйб уже стояли перед длинным столом. Эндрю было все равно, как он сдал. Плевать ему на экзамены!
— Номер?
Он смутно различал какую-то женщину по ту сторону стола.
— Номер, пожалуйста.
— Четыре тысячи четыреста шестьдесят, — ответил он безучастно.
Она пробежала пальцем по списку.
— Дрейер? Эндрю Дрейер?
— Да.
— Вы прошли по первому классу, с освобождением от приемных экзаменов.
— Благодарю вас.
Это не укладывалось в его голове. По-прежнему давило чувство одиночества. Неужели у него никогда так и не будет дома, который он мог бы назвать своим? Где все принимали бы его таким, как он есть? Не зависеть от других. От милосердия сестры и ее мужа. Эндрю отошел от стола с намерением удрать от своих приятелей. Вернуться бы к Мириам и выспаться как следует. Только бы не наткнуться на Эйба и Джастина, думал он со страхом.
— Эндрю!
Он невольно остановился. К нему бежал Эйб, охваченный сильным возбуждением.
— Как твои дела?
— О’кей.
— Успешно прошел?
— По первому классу.
— И я тоже. Давай твою лапу.
Он энергично затряс руку Эндрю.
— Думаю, из всей нашей школы лишь мы двое сдали по первому.
— Да? — сказал Эндрю без всякого энтузиазма.
— Неужели это тебя не радует?
— Радует, — ответил он, но в голосе его звучала скука.
К ним подошел Джастин, от его волнения не осталось и следа.
— Ну, я прошел, ребята.
— Молодчина!
— А как вы?
— Оба по первому.
— Здорово!
— Поехали. Надо же порадовать своих этой доброй новостью.
Они впрыгнули в автобус. Эйб был слишком возбужден, чтобы заметить мрачное настроение Эндрю. Он без умолку болтал с Джастином. Эндрю мечтал отделаться от своих однокашников и побыть в одиночестве. Он вдруг вспомнил дождь, который лил в ту ночь, когда умерла мать. Вспомнил эту трогательную группу, распевавшую псалмы на площади Грэнд-Парейд. И дрожащего от холода малыша с белеющими костяшками пальцев. Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя Твое. Да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… Как его тогда измордовал Джеймс! Перенести такое унижение, да еще в присутствии Дэнни! Когда он вышел в тот день, то тихо закрыл за собой дверь, а по лестнице спускался на цыпочках…
