– Ничего, – сдержанно ответил я.
– Жаль вот только, почти никто военной службы не нюхал, дисциплина – никуда! Черный орет по целым дням. Лаци чуть не в драку с ним лезет. А Фазекаш… Прикажи ему – в огонь и в воду. А вот командовать ими не может. Не может – и все! Нет таланта у человека. Не дал бог. Или там черт, все равно!
Ребята в погребе, видать, его очень заботили – он даже оставил свой неопределенный шутливый тон.
– Ну хорошо, мы с тобой сошли совсем на другие рельсы, давай вернемся на прежние… Так, значит, оставить вас у себя? Конечно, при условии, что вы не шпики, а русские.
– Нас это условие устраивает.
– Дай бог, дай бог!.. Ну-ка, подробненько, как вы здесь оказались?
Проверка продолжалась. Я рассказал ему о задании, о том, что случилось с полком, куда мы направлялись. Он слушал очень внимательно, даже дымить перестал.
– Так, значит, третий был венгерский лейтенант?
– Да.
– А как звали этого венгерского лейтенанта? – спросил он. Почему-то именно лейтенант заинтересовал его больше всего.
– Я не имею права говорить.
– Так-так… – Вывалил пепел из потухшей трубки, снова набил табаком и вдруг произнес, не глядя на меня: – Оттрубаи?
Я кивнул. Отказываться не имело смысла. Старик знал больше, чем я мог предположить.
– Он у вас? – спросил я.
– В гестапо… Напоролся на их людей. Плохи его делишки, совсем плохи. Вешать будут.
«О! Горячо благодарен!» – сразу вспомнилось мне. Бедный лейтенант Оттрубаи!
Старик, волоча ноги, подошел ко мне, положил на плечо руку. Она была тяжелая и крепкая.
– Вот теперь я начинаю тебе верить, – он опять непроизвольно повертел головой. – Бог мой, неужели в самом деле русский?
Я вскочил со стула. Он улыбался. Невыразительное плоское лицо с большим выпуклым, как купол, лбом и с маленькими стальными шариками глаз сразу стало мягче и добрее.
– Быстро же ты выучил наш язык.
Я сказал, что знал его раньше.
– Значит, тебя послали потому, что говоришь по-венгерски? Логично… Шани! – крикнул старик. – Шани! Выходи! Что ты думаешь обо всем этом?
Открылась дверь позади меня – она вела из кухни в маленькое темное помещение, очевидно, в кладовую. Оттуда вышел невысокий стройный венгр. Скулы, тщательно выбритые, отливали синью.
– По-моему, он не врет, – произнес он низким глухим голосом и протянул мне руку. – Здравствуй, русский. Я Шандор.
– Я тоже.
Он смотрел на меня дружелюбно, не отпуская руки. Старик стоял в стороне и задумчиво крутил в пальцах ус.
– Куда их девать? Номер с внезапным появлением двоих русских в нашем цирке не предусмотрен.
– Ничего, Бела-бачи, пойдет сверх программы… Я думаю, надо привести сюда второго русского и всем вместе посоветоваться. Было бы здорово, если бы они смогли нам помочь в том деле.
– Погоди еще с делом.
Старик вышел в соседнюю комнату. Через несколько минут в кухню влетела Аги, розовая и заспанная, с отпечатавшимся на щеке плетеным узором.
– Значит, ты русский! Все-таки русский!
И вдруг, стремительно обняв меня, поцеловала.
– Это за то, что ты русский. – И еще раз поцеловала. – А это, чтобы не сердился, ну, ты сам знаешь за что.
– Смотри, Шани, у них уже какие-то тайны, – беззвучно засмеялся старик.
– Молодежь! – усмехнулся Шандор.
Ему самому было не больше тридцати.
– Аги, сбегаешь туда, к Фазекашу, и приведешь второго русского, – сказал старик и протянул ей какую-то бумагу. – Возьми на всякий случай отпускное свидетельство. Но лучше патрулям вообще не попадаться.
– Я дворами, Бела-бачи.
Она выбежала, но через секунду в дверях вновь появилось ее радостное лицо. Махнула мне рукой и крикнула по-русски:
– Совецки Союз – ура! Красни Армия – ура! Русски – ура!
И исчезла за дверью.
Старик и Шандор смотрели на меня, улыбаясь. Я сейчас же снял с лица улыбку, насупился, но они все равно улыбались. Вероятно, у меня был уж очень глупый и растерянный вид.
А может быть, они улыбались совсем не поэтому?
Глава V
На столе появился электрический кофейник, и Бела-бачи стал священнодействовать. Шандор помогал ему, возясь с кофейной мельницей и стараясь не проронить ни единой крупинки – кофе продавался по баснословной цене. Только такие фанатичные поклонники этого напитка, как венгры, могли, отказываясь от самого насущного, позволить себе по щепоткам покупать золотые зерна.
По комнате разнесся сильный приятный аромат. Бела-бачи вдохнул его с наслаждением.
– Чувствуешь! Настоящий, не какой-нибудь там цикорий.
Мне было все равно: цикорий, не цикорий. Я относился к кофе довольно равнодушно. Но, чтобы не обидеть хозяина, протянул вяло:
– Да-а…
Бела-бачи хлопнул ладонями по коленям.
– Вот теперь я, верно, вижу, что ты русский! Говорят, там полно кофе и никто его не пьет.
– Да, больше чай.
– Эх, не догадался ты притащить с собой пару кило!
– В следующий раз, – подхватил я шутку.
– Свой кофе, – ухмыльнулся Шандор. – Искатели постелей со своим кофе.
Я рассмеялся:
– Искатели постелей – здорово ты придумал.
– Я придумал? – удивился Шандор. – Так это ведь будапештское словечко. Там у них полно всяких бездомных. Как вечер, так они ищут, куда приткнуться. Вот их и прозвали искателями постелей.
– Или еще их зовут «соседями», – сказал Бела-бачи, внимательно следя за кофейником. – Встречаются двое таких искателей постелей. «Где живешь?» – спрашивает один. «Нигде, где придется». «О, значит, мы соседи!»… А теперь, из-за бомбежек, таких «соседей» все больше и больше… Ну, готово!
Кофейник зашипел, из изогнутого носика тонкой струйкой полилась черная жидкость.
Я отказался от кофе. Пить без сахара горькую жидкость – тоже удовольствие! Они упрашивать не стали и разделили между собой содержимое моей чашечки.
Они потягивали кофе маленькими глотками, закрывая глаза и прищелкивая языками, и одновременно отвечали на мои вопросы. О Бела-бачи я уже знал, что он врач. Но какой? Оказалось, детский, однако практикой не занимался уже несколько лет. Почему? Разные причины, – уклонился он. Я больше не стал расспрашивать. Такой словоохотливый, а тут отвечал односложно, словно ему было неприятно.
Шандор работал диспетчером на железной дороге.
Двадцать четыре часа там, двадцать четыре часа свободен. И не очень далеко от дома. Жена носит обеды, ужины: горячие, даже не успевают остыть. Одно плохо: работы все больше и больше. Поезда на фронт, поезда с фронта.
– И все спокойно? – спросил я не без заднего умысла.
Бела-бачи прищурил глаз:
– Ты, парень, удить никогда не пробовал?
– Удить?
– У тебя должно получиться. Здорово крючки под жабры запускаешь. Только ведь рыбка рыбке рознь. Одна – гоп! – и поймалась. Другая – гоп! – и сорвалась. Да еще и крючок с собой уволокла на дно. Так и останешься с гопом на берегу.
Он вроде бы шутил, но вместе с тем давал мне ясно понять, что не следует забегать вперед и торопиться с расспросами.
Шандор вышел в соседнюю комнату, вернулся с маленьким приемником в руке.
– Давайте радио послушаем.
– Москву можно? – опросил я.
– Не сейчас. – Шандор включил приемник в сеть. – Этот только наши и немецкие станции берет.
Он покрутил ручку. Густой монотонный голос поплыл из приемника.
Вся жизнь наша – только час.
Плывут по небу тучи грозно.
О, милый друг, целуй сейчас!
Возможно, завтра будет поздно…
– Опять заныли! – Бела-бачи поморщился. – Вот такой скулеж целые дни. Верно, настроение у них не ахти. «Возможно, завтра будет поздно», – передразнил он очень похоже. – Это ведь кое-что да значит, а?
– Пусть хоть лучше поют, – сказал Шандор. – А то как начнут говорить, не знаешь куда деться от стыда. Ведь на весь мир слышно! Вот позавчера этот Ференц Салаши, «вождь нации» с накрашенными губами и напудренными щеками, как ляпнул: «Я иду впереди, вы за мной, назад только через мой труп!»
Я попробовал себе представить: он – впереди, а назад через его труп… Так где же он все-таки, впереди или сзади?
– Это анекдот! – рассмеялся я.
– Какой анекдот! – обиделся Шандор. – Бела-бачи, где у вас вчерашняя газета?
Он доказал мне все-таки. Головоломное изречение Салаши было помещено на первой странице газеты нилашистской партии. Словно кто-то нарочно, для смеха, напечатал эту нелепицу.
А ну-ка еще что там?.. Я раскрыл газету, но прочитать ничего не успел.
– Идут, – сказал Бела-бачи. – Они уже во дворе.
У него был удивительный слух. Через минуту раздались шаги в соседней комнате.
– Сюда, – услышал я мягкий голос Аги.
Открылась дверь, показался капитан Комочин.
Штатская одежда, слишком широкая для него, висела мешком. С кого ее сняли, кто стал очередной жертвой русских? Фазекаш! Его серый пиджак с одной единственной пуговицей.
Аги озорно подмигнула мне из-за плеча капитана. «Интересно, – подумал я, вдруг наполняясь непонятной горечью, – интересно, встретились ли им немецкие патрули?»
