В полном молчании он съел весь хлеб. Потом ножом, очень аккуратно, собрал со стола все крошки, высыпал на ладонь, опрокинул в рот. Убрал тарелку с салом и принялся за газету, лежавшую тут же на столе.
Время шло. Там, в погребе, остался капитан Комочин. Вдруг им покажется, что уже вечер? Я что-то не заметил у них часов.
– Что ты там все постукиваешь ногой? – он не спеша сложил газету. – Должен же человек знать, что происходит в мире. Вот теперь я знаю, что севернее Дебрецена наши доблестные войска с успехом гибко оторвались от измотанных в боях большевиков и отошли на новые, существенно более выгодные рубежи.
Он откинулся на спинку стула и впервые посмотрел на меня в упор. Глубоко запрятанные глазки казались совсем маленькими на широком, испещренном глубокими морщинами коричнево-красном лице.
– Ну, давай поглядим, из какого ты монастыря… Молоденький. Там, говорят, уже всех русских давно перемолотили, одни старики и калеки остались. А ты твердишь: русский! Комедия!
– А что у нас рога – не говорят?
– И это говорят… Как тебя звать?
– По документам – Осип Михай.
– А крестили как?
– Меня не крестили. Отец был коммунистом… Александр. Сокращенно – Саша.
– Шаша, – повторил он за мной, – Странное имя.
– По-венгерски – Шандор.
– Шандор? Вот как! – Он почему-то усмехнулся: – Ну, рассказывай, Шандор.
– О чем?
– Зачем пришел.
– Зачем позвали?
Он рассмеялся. Смех у него был беззвучный. Он только раскрывал рот, обнажая крепкие зубы, желтые, как у большинства курильщиков, и трясся всем туловищем.
– Дипломат ты. Чемберлен с зонтиком!.. Смотри, прогадаешь. Он ведь тоже прогадал… Хочешь, чтобы я сделал первый ход? Хорошо. Пусть я… Что мне нравится во всей вашей истории – в твоей и второго, твоего приятеля, – так вот, нравится мне нелепость вашего появления там, у них, у Фазекаша. Ведь в гестапо и жандармерии не дураки сидят. Разве они стали бы вас подбрасывать таким манером? Они подбрасывают – о-ла-ла! На сто десять процентов все верно. Ни к чему не придерешься. А тут такой фокус.
Он говорил так же, как и ел: не спеша, со смаком, одновременно набивая табаком старенькую, короткую трубочку, скорее всего, самодельную. На меня он вроде бы не смотрел, словно разговаривал сам с собой. И в то же время я беспрерывно ощущал на себе его острый взгляд.
– Правда, и у них бывают промашки, что говорить! – Он прикурил и теперь попыхивал трубочкой, не вынимая ее изо рта. – Вот был у нас тут такой случай. Пронюхали они, что на одной квартире собираются люди. Что за люди? Что делают? О чем говорят? Как им не попытаться узнать – ведь они же за это деньги получают. Рядом, в соседней квартире, как раз сдавалась комната. Они взяли и послали туда своего человека. Тот снял комнату – вроде из другого города приехал, сдал хозяйке документы на прописку, деньги уплатил – все как полагается. И вот в один прекрасный день хозяина квартиры вызывают в жандармерию. У человека коленки трясутся – жандармерия все-таки. Но идет, как не пойти? Там важный господин такой, в штатском, но чин, говорит ему: «Мы получили сообщение из полиции, что у вас на квартире прописан такой-то». «Так точно, ваше сиятельство». В таких случаях очень неплохо благородие сиятельством назвать. «Так вот, парень, имей в виду, это очень опасный субъект. Если только он начнет речи против Хорти произносить, либо листки совать – бегом к нам. Не прибежишь, сам сядешь в каменный мешок. Ясно? Что будешь делать! Вернулся хозяин домой, рассказывает жене, так, мол, и так, вот какой у нас квартирант человек, надо верным людям подсказать, пусть с ним поговорят, предупредят. Жена слушает, поддакивает, а потом как всплеснет руками: «Бог мой! Да ведь я же его еще не прописала! Завертелась, закружилась, Как бы штрафу теперь не заработать!» Он и глаза вытаращил: «Не прописала? А как же они говорят: прописан!..» Понял? Чуть поторопились господа жандармы. А задумано было неплохо. Здорово задумано! Человека подозревают, о человеке расспрашивает жандармерия – как ему не поверить?
– Если вы думаете, что мы тоже…
– Ничего я еще не думаю, – перебил он меня, теребя свой желтый ус. – Я тебе просто рассказываю, и все. Разве не интересно? Не интересно?
– Интересно, – выдавил я, раз ему так хотелось.
– Ну вот, видишь… А вообще они умеют работать, ничего не скажешь. Иной раз так чисто сработают, шляпу перед ними снимай! Правда, если бы поменьше было всяких там… – он щелкнул пальцами, подбирая нужное слово, – всяких тути-мути, то им было бы труднее ловить пташек. Но факт, что тути-мути есть – они на них и строят свой расчет. Вот недавно Хуллам одного хорошего парня подловил. Знаешь, кто такой Хуллам?
– Нет, – бросил я зло. – Не внаю, кто такой Хуллам.
– Начальник нашей жандармерии. Хитрая лиса! Или немцы ему так здорово подсказывают… – Он помолчал, посасывая свою трубочку. – А ведь ты, парень, тоже на немца смахиваешь. Светленький, глаза голубые… Нет, я ничего не говорю, всякое бывает… Да, так вот Хуллам этот самый. Схватили они ночью, под утро, нашего парня за делом. А он подстрелил одного и утек. Утром пришел на завод. Они его за воротник. Он отнекивается: «Не я да не я, дома спал». Иди, докажи! Тогда они вот что придумали. Подослали свою бабенку к его жинке. Та и давай ей песни петь на траурный мотив: «Ах, несчастная ты! Знаешь, где твой муж всю ночь пропадал? С Хорват Пирошкой в гостинице «Мирабель». А теперь муж ее его ищет, морду хочет набить». Жена в слезы: «Ах он, подлец такой! Всю ночь его прождала, глаз не сомкнула, а он под утро прибежал, говорит, молчи, что я дома не был. Я ему помолчу!».. А им только и нужно было ее подтверждение, что он дома не спал. Пропал парень!.. Хитрые они, ох и хитрые! Только на минуту допустишь, что они дурнее тебя – и все! Как раз за эту минуту они и обведут тебя вокруг пальца. А ведь тут не тюрьмой пахнет, не каторгой. Проморгал – и готово. Крейцер ломаный тебе цена… Ну так как же, парень? Может, с вами это тоже грандиозное гала-представление? У гестапо здесь сейчас новый начальник. Может, он придумал? Может, у него такой расчет: так глупо, так нелепо, что нельзя не поверить. Тоже ведь ход, а?
Больше я не мог выдержать. Вот кружит и кружит надо мной, как коршун!
– Знаете что, мы совершенно случайно попали в этот ваш проклятый погреб и, если не верите нам, можем уйти.
Он снова засмеялся своим беззвучным смехом.
– Уйти? Ну, нет! Тут уж остается выяснить все до конца. Но как выяснить, как? И ошибиться нельзя. В одну сторону ошибешься – двух парней со света сживешь. И каких парней – русских! Ведь я потом сам в петлю полезу, если узнаю, что ошибся… А в другую сторону ошибешься, сколько хороших голов в мешок с хреном засунут?.. Нет, ты меня лучше не торопи, дай вволю вокруг тебя походить. Видел, как кошка вокруг горячей каши ходит? Все никак не подступится. А потом чуть остынет – хап!.. И не кипятись – не поможет. Раз объявлен тебе шах, бегай своим королем по доске, чтобы мат не поставили. Такие уж правила! Может, потом другую партию сыграем – я сам к тебе под шах попаду. Ну и буду по доске бегать. Такая игра, ничего не сделаешь.
– Пока мы будем с вами играть, его там прикончат, – напомнил я.
– Не бойся. Придет время, пошлю Аги… Ей ничего не стоит, ноги быстрые. Знаешь, какая она танцорка – у-у!
– Знаю, – бросил я зло.
– Знаешь, говоришь? Эх, парень, да что ты про нее знаешь! Без отца, без матери, одна сестра, да и та в сумасшедший дом угодила от веселой жизни… Ну, хорошо, предположим, я тебе поверил, что вы оба русские. Что тогда? Что я должен с вами делать?
Все время я ждал этого вопроса, и все равно он застал меня врасплох.
– Отпустить, – сказал я, помешкав.
– Хорошо, – он согласно кивнул. – Отпустил. Дальше?
– Проберемся к своим.
– Вот и врешь.
Я отвел глаза.
– Врешь! – повторил он. – Ты знаешь, что никуда вам не добраться. Попробуй, доберись без документов.
– Документы есть, – буркнул я.
– Знаю уж я, какие у вас документы. Пустой лист и тот надежнее. Так что же вы все-таки будете делать? Устроитесь покойниками на кладбище?
Он встал из-за стола, и я удивился. Когда он сидел, то выглядел высоким. А теперь оказалось, что я намного выше его. У него было непропорциональное тело. Туловище широкое и длинное, а ноги короткие, будто подрезанные. Он волочил их по полу, словно на них висели тяжелые гири.
Старик сделал несколько шаркающих шагов в мою сторону. Я внутренне весь напружинился. Но он, коротко усмехнувшись, достал с полочки в двух метрах от меня коробок спичек и вернулся на место.
– А может, лучше оставить вас у себя? – Он, не глядя на меня, чиркнул спичкой.
– А кто вы такие?
– У тебя есть выбор? Глаза серые или глаза карие? Кровать с клопами или кушетка с блохами?.. Да и потом ты кое-что знаешь – не может быть! Не поверю, чтобы там, в погребе, ты ничего не узнал. Они же парни такие – прозрачные, как стеклышко. Верно, хорошие парни?
