В конце концов старуха пробилась и, называя кого-то «друг любезный», что-то спрашивала. Наконец положила телефонную трубку, принесла телефон обратно, снова гремела посудой в кухне. Семен дремал, старик шуршал газетами. Было 12 часов. Марья Семеновна из кухни гаркнула незнакомым себе вороньим голосом:
— Мужики, обедать.
— Рано что-то, — возразил, очнувшись, Семен.
— Зато дело в сторону.
Возражать было совершенно бесполезно, и те прошли на кухню. Они сели к столу, а Марья Семеновна стала накрывать, сердито ставя тарелки. Щелкая ножом, нарезала хлеб. И после обеда — тоже сердито — велела Семену снова идти в больницу и узнать о Викторе. А теперь московское светило, Митька, конечно, откликнулся и скоро прилетает.
— Вот в чем забота, — сказала старуха. — Не встреча, а где жить будет — в гостинице или у нас?
— Ты придумаешь, — сказал ей сын и попросил еще супа. Пообедали быстро — проголодались.
— Теперь свезите-ка меня на реку.
— Ты все еще моржиха? — спросил Семен и поежился. Он плохо выносил холод и не понимал, как умный человек добровольно может лезть в прорубь.
— А как же, — отозвалась старуха. — Это ты иной раз боишься нос высунуть на улицу. А я вот свитер надеваю только в минус сорок. Да, да, мой дорогой, я крепче тебя.
Старуха рылась в комоде, вытаскивая полотенце. В шкафу нашла халат. Старик кивал ей головой и улыбался. Затем втроем они спустились в овраг, к реке (здесь был как бы ее глубокий залив). Моржиное место было защищено от ветра. Выдолблена и прорубь, ее затянуло тонкой корочкой. На этот случай мудрая старуха прихватила из дома молоток.
Сын расковырял ледовую корочку и деликатно отвернулся. Затем услышал плеск, громкое уханье и снова плеск.
Старик закричал (уже не улыбаясь):
— Помоги тащить! Лед же, скользко.
И Семен вытащил мать, ставшую багровой, как морковка. И поставил на лед.
Муж помогал ей вытираться (та уже стала попискивать от холода), накинул халат. Затем она бегала кругами. Нога ей мешала, и старуха помогала себе тросточкой. И все скакала и скакала кругами. «Однако», — думал сын. Старуха быстро согрелась, и они вернулись домой.
Она потребовала одеколон. Уйдя в ванную, растерлась им, смачивая мочалку. Видимо, это было приятно, потому что старуха вскрикивала:
— Ух, хорошо! Ух, хорошо!
Кот Тигр орал, подойдя к двери ванной, пытался смотреть в щелочку. Для чего распластывался на полу.
Затем старуха напилась чаю с коньяком (кот сел рядом на стуле).
— Ну, — сказала бывшая полковница. — Едемте-ка теперь к тебе, все четверо, с котом. Я пороюсь.
— В чем? — насторожился Семен.
— Осмотрю комнату Виктора. Мне хочется все выяснить поточнее. Я понимаю, конечно, что это баба взбутетенила его, но было и что-то другое.
— Валяй, ройся, — сказал Семен. — Моя квартира — твоя квартира.
Принесли телеграмму из Москвы: врач прилетал 4-м рейсом. Позвонили в аэропорт и узнали время прилета. Старуха возмутилась:
— А вы не чешетесь! — и дала указанья: — Ты, Петр, готовься встречать. Привезешь гостя к Семену. Ты, Семен, пойдешь со мной. Да Тигра захвати, не забудь!
Мужчины были вымуштрованы. Они стали одеваться. Герасимов помогал старичку, держа пальто так, чтобы он сразу угодил в рукава. Подал шапку, шарф. Уходить отсюда не хотелось. Но вошла старуха, забывшая трость. И сразу крик:
— Да не стойте, как два истукана, идите! Поймайте такси!
Они выходили, когда их настиг новый приказ. Теперь мужу полагалось сидеть дома у телефона, узнавать, не запаздывает ли рейс.
— А Семен пусть идет с Тигром за мной.
Марья Семеновна разругала квартиру сына: и ковров много, и мебель пошлая, желтоватая. И к чему два холодильника? Затем прошла в комнату внука, плотно закрыв за собой дверь.
Она начала разбирать ящики стола. Инструменты, зачем-то попавшие в ящик, громадные ключи, гаечные — их место не здесь, а в сарае. Перебрала тетради, старые: десятый класс был закончен три года назад, но тетради Виктор хранил. Это умно. Армия за плечами, и если затеет поступать в институт, тетради пригодятся. Нашла стопку писем. Вскрыла: письма в основном любовные, разногодние. Старуха покраснела и положила их обратно.
Затем нашарила в глубине ящика и вытащила тетрадь в пластиковой обложке. На ней было написано: «Дневник». Он странный. В дневнике, думала Марья Семеновна, полагалось описывать переживания, случаи, мысли (она вспомнила свои девичьи дневники). Здесь же каша, как и вообще в головах мужчин. Все вперемешку. Были и записи расходов, маленьких, почти детских, коротенькие записи о встречах с девушками (обозначенными буквами икс, игрек, зет, даже так — «морковки»). Были записи, где отец назывался «он», и записи агрессивные: («он — старый осел», «он — ископаемое», и так далее). Сын возмущался глупостью отца, и старуха разозлилась. «Ты, молоко на губах…» — шептала она. Через полчаса точно убедилась в том, что давно знала и так: сын отца и любил, и не любил и даже не уважал по временам. Что ж, удивляться этому не приходилось. Затем была тщательно проанализирована любовь Виктора к актрисочке и даже найден ее адрес на поздравительном конверте. И старуха, поджав губы, записала его.
Бросив тетрадь в ящик, она рассмотрела стены комнаты. То, что увидела, не удивило ее: тьма автомобилей, начиная от древних. Были и мотоциклы. Некоторые снимки — цветные! — увеличены до размера 50х60. Сколько может стоить такая фоторабота? Вероятно, немало. Старуха даже увлеклась: из старых машин ей понравились ВИЛЛИ и КЛЯСАВР 1951 года, заинтриговал и красненький «империал», под которым было написано рукою внука: «350 лошадей, ск. 200 км в час», под «бьюиком» — «200 километров», форд «мустанг» — «205 км в час». Всюду указаны скорости. Ясно, мальчик помешался на скоростях.
Висят маски. Одна сделана (старуха потрогала) из хлебного мякиша, затем высушена. Лицо позеленевшего покойника (старуха плюнула). Затем мотоциклы… Реактивный Уэлча — без обтекателя, Дрекстер, смахивающий на автомобиль-скелет, мотоцикл Коллинса с припиской: «800 л. сил. Самый мощный в мире. Мне бы!» На самом же деле это безобразного вида машина, крокодилоподобная… Как и автомобили, мотоциклы отсняты, по-видимому, в журналах и на цветную пленку — снова громадные цветовые отпечатки. Старуха зашевелила губами, считая — она знала высокую цену фотографическим работам. Их здесь рублей на четыреста. А вот картина: динозавр, оседланный людьми. Чепуха какая-то! И еще картина, где нечто инопланетное, тут же — могучая горилла, курносая, словно троюродный брат Силантий, живущий в тайге. Овеществленная сила! Старуха поежилась. Господи! Фотография какой-то девушки, пол-лица нормальное, а пол-лица искорежено. И масок у внука много. Маски, автомобили, гориллы… Что сие значит? Как человек решительный и быстрый, старуха не стала углубляться в размышления. Теперь ей буквально до смерти хотелось увидеть актрису, стерву, что погубила внука. С ней и поговорить, как следует, но сначала все разузнать. Это будет сыск, работа следователя. Ну и что же? Она — следователь семьи Герасимовых, и не ей смущаться такими соображениями. Да, она депутат. Но бывший, теперь не избираемый. Мелочи, ерунда…
Ее действия обоснованы. Что здесь непорядочного? А? Она взяла телефон и набрала номер, найденный ею в записной книжке внука. Но это был общий номер всей квартиры, и ей сказали, что Тани Васениной нет дома, она выступает в театре.
— В каком?
— В Клубе металлургов, кажется.
— Извините за беспокойство. Благодарна, — сказала старуха.
Еще несколько звонков уточнили местопребывание Тани. Та выступала сегодня днем в Театре оперетты, а вечером в Клубе металлургов.
Ну что ж, сколько бы рабочих ни набежало в клуб, местечко ей найдется. А сейчас — в оперетку. Она взяла бинокль внука, четырехкратный, с фиолетовыми линзами. Сунула в сумочку.
Пришел Семен, недовольный, даже сердитый: Тигр оцарапал его и чуть не сбежал. Он предложил выпить вермута. Кстати, есть охлажденная минеральная вода и лимоны. Он налил немножечко старухе, себе фужер. Выпили. Напиток был вкусен, Семену хотелось пить, он выпил второй, третий фужер и отяжелел.
— Где ты рылась? — спросил он.
Но старуха уже ушла.
Явилась в три, измученная. Ей помогли раздеться, она заявила, что весна, будь она неладна, сибирская, и уже подморозило крепко, что она сама холодная, как сосулька. Так вот, и оттаивайте ее.
— Дайте-ка мне чаю, горячего чаю. И что там у вас осталось в холодильнике? А потом — в ванну погорячей.
Начав с чая, она съела и котлетку, не разрешив разогревать ее, чтобы не терять времени. После чего стала рассказывать.
— Ты, Семен, хочешь, куксись, а хочешь, нет, но я ночью вызвала твою бывшую супружницу. Благо телефон ее есть. Все же мать. И пригодится носить передачи. Сможет и подежурить. Она прибудет завтра-послезавтра. Это первое. И ты не надувайся на нее, сам знаешь, она была не очень счастлива со своим. Второе: была я в театре и очень любовалась. Бинокль у вас отличный, себе я как-то не собралась купить такой, а ты, Семен, мне не подарил. Что можно сказать о девчонке? Вкус у Виктора есть, великолепная девушка!
