– Наконец-то... вся семья в сборе...
– Поцеловались бы со встречей, – смеётся Марта.
Я иду к Тане, и когда до неё остается шага два, Таня бросается ко мне. Что тут было и что сказано, не помню, и очнулся я от того, что Таня, прижимаясь спиной к стене и упираясь вытянутыми руками в мою грудь, смеясь говорит:
– Они собираются уходить. Задержи.
Я бегу на кухню. Марта и Володя, с улыбками переглядываясь, возятся с тарелками и рюмками.
– Вы куда?
– Стол собираем, – говорит Марта. – Татьяна, иди помогай, принимай хозяйство…
Так должно было бы быть, а на самом деле было совсем другое…
ЭПИЛОГ
Она не приехала.
Через несколько дней пришло письмо, и я решил, что мы с ней оба чокнутые.
«Саша, прости, но я не решилась приехать, сейчас приехать. Может быть, потом, если ты не передумаешь. Я очень люблю тебя. И знаю, так не бывает. И как бывает – знаю. Давай подождём. И если тебе в жизни станет плохо, хоть когда, хоть через сколько лет… помни, что у тебя есть самая надёжная женщина на земле. Целую. До свидания. Таня».
Обратного адреса не было. Только штамп почтамта Белорусского вокзала.
«Неумная, как же я найду тебя», – улыбнулся я. «Дура, что же ты сделала?!» – молча закричал я.
Шли дни.
Я находился в каком-то спокойном, равнодушном, усталом оцепенении. Я не ждал такого поворота судьбы и только со временем стал понимать, что это не предательство, не обман, не глупость, не затмение разума; в этом странном, жестоком поступке таилось какое-то отчаяние, больное решение, истину которого я понять не мог, потому что так и не смог узнать Таню.
Ну что же, человек свободен, когда сделал выбор.
Шли недели. Моя жизнь успокоилась, наладилась, пошла потихоньку.
Счастливое затмение нашло и на меня – через год я женился.
И ещё прошло несколько лет…
Но я и сейчас жду её, вернее не её, а какого-то итога, определённости, ясности, случайного известия, слуха, встречи. И кажется мне, что я обязательно когда-нибудь опять услышу знакомый весёлый голос: «Помогите страннику!», – и на что же я тогда решусь?
Сегодня понедельник. По понедельникам Риту из детского садика забирает Катюшка-хохлушка. А время-то уже – шесть. Мои дамы гуляют где-то уже два часа. Надо думать, экскурсия по магазинам.
Длинный звонок. Это Рита, Катя держит её на руках, а она будет давить на кнопку, пока дверь не откроется. Открываю.
– Милости просим.
– Бояре, а мы к вам пришли.
Долго обнимаемся с дочкой, молча, серьёзно, сердечно. А через её плечо я улыбаюсь и подмигиваю Кате. Она тоже улыбается и быстро показывает мне кончик языка. В то короткое время, когда ходили в женихах-невестах, такого не было, пять лет прошло, стали озоровать.
Рита уснула, как всегда, в девять. Перед сном, как обычно, раскладывала, перекладывала в своём чемоданчике «своё приданое»: игрушки, пустые флаконы, коробочки, баночки, фантики, тряпочки, книжки. Свой чемодан она разрешает только принести-отнести, а попробуй что-нибудь взять из него – скандал. И тогда я весело дразню её: «У, хохлушка – жадина». А она, довольная, говорит: «А вам-то что, Александр Николаевич, а вам-то что?» Так и называет по имени-отчеству – интеллигенция.
Я и Катя на кухне пьём чай. Самое удобное место и время поговорить, обсудить что-то домашнее, поворчать, посмеяться. Но сегодня Катя помалкивает, то и дело внимательно, быстро посматривает на меня – значит, приготовила какой-то сюрприз. Она знает, что я догадываюсь, но растягивает собственное удовольствие.
– Кать, хватит темнить, что там у тебя? – не выдерживаю я.
После некоторой паузы Катя выходит в прихожую и тут же возвращается со своей сумкой. Молча, сосредоточенно, глядя куда-то в пространство, шуршит в ней какими-то бумажками и достаёт конверт.
– Это тебе, – спокойно говорит она.
Конверт совсем чистый, ни марки, ни штампов, ни адресов, не запечатан – но на ощупь твердый: наверное, фото. Так и есть. Достаю – в моих руках большая, во весь конверт студийная фотография. На ней – Таня. Она на чём-то сидит. Рядом с ней стоит мальчик, их головы на одном уровне. Мальчик лет шести, правой рукой обнимает Таню за шею и, нахмурив брови, смущённо улыбается. Знакомый какой-то мальчик. Мне становится странно плохо: спине холодно, лицу жарко. Я смотрю на Катю. Она удивлённо смотрит на меня и всё повторяет:
– Ну что ты?.. Ну что ты?.. – и всё старается повернуть карточку ко мне обратной стороной. А там надпись: «А это мой Санька». Господи, да это же я в шесть лет! И вдруг я понимаю, что этот мальчик имеет ко мне самое близкое отношение, и это сейчас знаю не только я, но и самые близкие мне люди, и приняли это спокойно, без объяснений.
– Ты была у Марты? – зачем-то спрашиваю я.
– Да, – спокойно ответила Катя.
– А когда она это получила?
– А это я получила. Сегодня Таня проездом оказалась в нашем городе и решила зайти к Марте. А Марта на работу мне позвонила, мол, у нас гость, обязательно приходи. Я взяла Риту и к ним. Я сразу догадалась, кто это. Познакомились. Тут и Владимир Николаевич пришёл. По рюмке выпили. Всё очень по-простому было. Очень приятная женщина и красивее, чем здесь. – Катя показывает взглядом на фото.
И от этого её искреннего добродушия, участия и жалости, что ли, ко мне становится так одиноко, горько и тоскливо, что я чувствую – очень просто могу заплакать.
– Катя, а ты-то что? – спрашиваю я.
– А что я? Я – за тебя. Спроси у наших… живёт она далеко, почти конец света. В хорошую погоду Америку видно… работает в детском саду. Квартира маленькая, больше и не надо. Замужем или нет, даже не намекнула. Она за сыном едет, хочет его к себе взять, туда, посмотреть, приживётся он там или нет. И адрес есть. Вот.
Катя опять начинает шуршать бумажками в своей сумке, но я кладу свою ладонь на её руку, и Катя затихает.
– Ну, что ещё. Мы проводили её на вокзал. Владимир Николаевич подвёз. И там долго мы поговорили с ней совсем наедине, она попросила. Обо всём говорили и всех. Но не подумай чего плохого.
– А о чём говорили-то? – с надеждой спрашиваю я.
Катя не спеша встаёт, обходит меня и со спины осторожно, уютно обнимает, соединив руки под моим подбородком и прижав свою щеку к моей. Отвечает почти шёпотом, загадочно и твёрдо:
– Ты об этом, наверное, никогда не узнаешь. Мы так договорились.
1975 г.
