Я остановила взгляд на знаке Тельца: Альваро родился 16 мая. Совет на день:«Проведите вечер в семье, в последнее время вы пренебрегали вашими родными». Решив, что у него наверняка есть другая любовница, я рассмеялась и закрыла газету.
В баре было полно всяких людей, обедавших стоя, прежде чем вернуться в офис к аквариуму с красными рыбками и к металлическому письменному столу с деловыми бумагами. Здесь толпились вездесущие бездельники, форменные менеджеры, уличные торговцы очками и зажигалками; люди с дряблыми и удрученными лицами, с безразличием здоровающиеся друг с другом, пропыленные пенсионеры, читающие газеты, девушки, которым так же легко сдерживать себя, как и стоять на головокружительных шпильках Повсюду слышался смех. Я вышла.
В восемь шестнадцать я вошла в кабинет зубного техника Альвизе Лумини.
Он открыл дверь и сразу сказал, что у него мало времени, так как с минуты на минуту должен прийти пациент. При этом ему никак не удавалось застегнуть пуговицы на своем белом халате. Он провел меня в небольшой холл, где стояли четыре стула, деревянный топчан, стол, заваленный старыми журналами, а стены были совершенно голые. Под внешней веселостью угадывалось скрытое беспокойство. Он сел на топчан и занял почти все пространство, но буквально через секунду вскочил и раздвинул жалюзи, чтобы стало светлее.
— Я провела кое-какое расследование и должна сказать, что Сирена, ваша Сирена…
— Вы с ней встречались? — перебил он меня.
— Да.
Он заволновался.
— Она прекрасна, вы не находите? Разве она не самая красивая женщина из всех виденных вами?
— Да, очень красивая, — ответила я, чтобы доставить ему удовольствие.
— Я это знал. Я просто дурак, как можно было в ней сомневаться.
Я открыла было рот, чтобы ответить, но не так-то просто выложить правду тому, кто не хочет ее слышать.
— Синьор Аумини, у Сирены есть некоторые недостатки.
— А у кого их нет? — Он хлопнул своими ручищами по коленям.
Он прав.
— Она продавала себя.
— Естественно, вначале она не работала в ателье, а продавала готовую одежду дома, но намного дешевле…
Мне пришлось перейти в наступление:
— Она бывшая проститутка.
— Конечно, конечно…
Наступило молчание.
Когда он снова заговорил, его голос звучал немного странно:
— Мы составили список приглашенных, человек на тридцать, все простенько. Заказали венчание в церкви и ресторан в Пьяноро. Всеми сладостями занималась Сирена, а я делал приглашения. На свадьбу нам подарят посудомоечную машину и поездку на Тенерифе, Канарские острова. Мне хотелось бы троих детей. Вы знаете, я ведь из очень многодетной семьи…
Я посмотрела на его раскрасневшееся и возбужденное лицо, сжатый кулак. Он и знать не хотел обо всех собранных мною фактах. И он прав. Никакой версии нельзя доверять, даже если другой интерпретации и быть не может, как в случае с прошлой жизнью Сирены. Возможно, Альвизе Лумини смирится с тем, что не существует идеальных людей. Возможно, ему нравится только то, что сильно вредит здоровью. Возможно, Сирена заставит его плакать от счастья, и это единственно важная для него вещь. Возможно, он сейчас думает, глядя в окно на птичку, что его визит ко мне был ошибкой. Возможно, он решил наплевать на юридическую сторону дела и моралистские замашки своей провинциальной семьи из Беллуно. Возможно, он, как ребенок, когда ему страшно, пытается спрятаться под одеяло. Возможно, я пробудила в нем сомнение, которое никогда его не покинет. Возможно, все настолько правдоподобно, а в действительности оказывается ложью. Раздался звонок в дверь: пришел пациент. Альвизе Лумини поднялся с топчана.
— Деньги я вам уже перевел.
Мы пожали друг другу руки.
В шесть часов вечера я сидела в баре, расположенном в центре города, и пила джин с лимоном. Машину пришлось оставить довольно далеко от бара, так как в этот час большегрузные фуры, велосипеды, мотороллеры, автофургоны, такси, скейтборды и тому подобное соревнуются не столько в выбросе выхлопных газов, сколько в проворности оказаться как можно быстрее в центре города.
Светловолосая невысокая официантка с недовольным лицом человека, вынужденного работать за гроши, мелькала между столиками, убирала с них пустые бокалы, ставила полные. Зубы клиентов под ярким светом неоновых ламп бара горели искусственной белизной, созданной зубным техником Одной рукой я потянулась к своему бокалу, а другой нежно сжала живот, проверяя пищеварительный аппарат, которому приходится терпеть мои скверные привычки в еде.
Мой взгляд остановился на мужчине с болтающимся галстуком, который развязно ухаживал за молоденькой девушкой в костюме, наверняка работавшей новой помощницей в торговой фирме Они с вялым и расслабленным видом ели соленое печенье и пили аперитив, с помощью которого старались вычеркнуть из памяти закончившийся рабочий день. Человек приходит в бар в поисках другого человека, но почти никогда не находит его: алкоголь скорее разъединяет, чем соединяет, это очень прочная стеклянная перегородка.
Чтобы не заснуть, я приложила ледяной стакан к щеке и подумала, что все здесь присутствующие хотят оставаться молодыми. В двадцать два года я взяла в руки свой первый бокал со спиртным, и именно после этого пошли прахом все уроки самодисциплины. В восемнадцать лет Ада сказала мне, что героин — наркотик для рабочих, ей это говорили ее друзья-наркоманы. Они вкалывали героин, а потом оказывались в руках Красного Креста.
Кокаин пришел позже, его нюхали на дискотеке «Ла Пинета ди Милано Мариттима», куда моя сестра ходила танцевать по вечерам каждую субботу.
Ада всегда критиковала мою манеру одеваться. В шкафу с моей стороны висели потертые джинсы, кроссовки и плюшевые фуфайки большого размера. С ее стороны — юбки и кофты с высоким воротником театрального черного цвета или платья, которые она оригинально украшала. Однажды, после того как она попробовала сделать мне макияж, я сразу бросилась в ванную и умылась. Я была уверена, что женственность нельзя выразить посредством грима и губной помады. Ада говорила, что я никогда никого не найду, так как мое хмурое лицо отпугивает мужчин. Это всего лишь глупые стереотипы, отвечала я ей, однако она была права.
У Ады не было подруг, то есть настоящих подруг. Она их всех очаровывала, так как была обворожительна и любила немного прихвастнуть. Зато она нравилась ребятам, и это делало ее опасной. Моя сестра напомнила мне о Лаиде, которую, насколько я помню, закидали до смерти камнями в храме Афродиты из-за зависти к ее красоте. Иногда нельзя было без волнения смотреть, как ее совершенные черты лица искажали гримасы артистки кабаре, чтобы казаться симпатичной и компанейской. По-другому быть не могло. Ее подруги лишь на мгновение появлялись в нашем доме: через несколько месяцев они всегда менялись.
Мои круглые карие глаза достались мне от отца, У Ады были узкие серые глаза, как у мамы. Я считала, что глаза Ады намного красивее моих, и говорила ей, что они, как у Шарлоты Ремплинг.
— Тебе хочется, чтобы я сравнила твои глаза с глазами Клаудии Кардинале? — возражала она.
— Ты считаешь, у меня глаза, как у Кардинале? — спрашивала я.
— Нет, твои красивее.
Разумеется, я ей не верила и считала, что когда говорят о подруге «она как сестра», то это только для того, чтобы таким образом скрыть ложь.
В течение некоторого времени Ада приводила домой подругу из своего класса. Ее звали Микела, она была застенчивая, худенькая и стройная. Микеле нравился один баскетболист, классный парень, высокий голубоглазый блондин. Однажды в октябре вечером в Артистическом баре он объяснился Аде в любви и подарил цепочку с кулоном в виде сердца из красного стекляруса. Она вышла из бара, он пошел за ней, остановил ее под навесом и начал целовать. Я наблюдала за этой сценой через окно с чашкой капучино, рядом со мной стояла Микела и с каменным лицом смотрела в ту же сторону. Когда парень уехал на своем голубом мотороллере «Веспа», Ада вернулась в бар, подошла к подруге, взяла ее руку и намотала цепочку на ее пальцы, как четки. На следующий день, когда тот парень подъехал к школе забрать мою сестру после урока по фортепьяно, она сказала ему, чтобы он встречался с Микелой. Он этого не сделал. Больше я не видела Микелу в нашем доме.
Выйдя из бара, я решила подольше погулять. Прошла мимо солярия — там когда-то был книжный магазин, и через несколько метров остановилась перед витриной обувного магазина, где всего лишь год назад продавали музыкальные диски.
Почему я не стала адвокатом? Это вопрос пришел мне в голову, когда я сидела на краю ванны, завернувшись в халат, и смотрела, как стекавшие с моих мокрых волос капли образовывали лужицу на линолеуме. Я подошла к окну, подняла плотную штору и увидела освещенные окна: там семьи садятся за стол и смотрят теленовости. Я знаю, почему я не адвокат: потому что в тот день, когда мне надо было защищать дипломную работу, мы с отцом в магазине похоронных принадлежностей выбирали гроб.
