— Ну, чего там встали? — услышал я властный грубоватый голос. — Проходите.
Вместо мягких кресел для посетителей, какие приняты в учреждениях подобного ранга, здесь стояли обыкновенные стулья. Я опустился на один из них, достал из кармана служебное удостоверение, протянул Русанову. Тот, нахмурив кустистые с сединой брови, мельком взглянул на корочки и сказал:
— Слушаю. Только покороче. Пяти минут хватит?
— Не знаю, — оскорбившись, резко ответил я, однако заторопился. — Меня интересует история открытия Шамансукского железорудного месторождения. На первооткрывательство сейчас претендуют два человека…
— Знаю, — оборвал Русанов. — Знаком с этим делом. Попытаюсь в немногих словах сформулировать нашу точку зрения. Красовская… Вы ее имеете в виду?
— Да.
— Так вот, Красовская настаивает: открытие Шамансука — результат усилий лишь ее одной. Но ведь так не бывает. Никто в нынешнее время в одиночку месторождений не открывает. Она была направлена к нам на преддиссертационную практику. Мы ее послали в Уганск. Там она проводила поиски по проектам, составленным нашими работниками. В дальнейшем управление организовало на Шамансуке детальную разведку — с геофизикой, с буровыми станками. Честь открытия целиком и полностью принадлежит работникам управления.
— По-вашему, Красовская ни при чем?
— Нет, почему же. Одна из соучастников открытия. Но не больше… На своем веку немало видел, как примазываются люди к чужим делам, но такого, чтобы один человек взял и присвоил целое геологическое открытие: мое, и ничье больше, — скажу честно, не знавал. Просто авантюристка какая-то! И очень хорошо, что в газете заинтересовались ее проделками. Надо публично наказывать таких людей. Чтобы другим неповадно было!
Пока Русанов говорил, я, словно под ударами плети, весь сжался в комок. Ладони в кулаках вспотели. Пот выжимался меж пальцев. Идя к Русанову, я и не представлял, что заново буду страдать за Татьяну.
Обтерев о штаны ладони, тихо произнес:
— Меня интересуют подробности, детали. Вы, кажется, в то время в Уганске находились?
— Да, находился. Но добавить нечего. Разве следующее… Крапивин настаивал, чтобы Красовская отправилась на Шамансук второй раз, а она не хотела, даже слезу пустила. Сам видел. Устраивает такая деталь? — Русанов уперся руками в подлокотники кресла, как бы собираясь вставать. Разговор был окончен. Нового не узнал ни капельки. Я наклонил голову и потерянно проговорил:
— Мне для самого себя очень важно разобраться в этой истории…
— Да? — нетерпеливо бросил Русанов.
— Видите ли, какой казус — Красовская моя жена, — И я поднял голову.
Русанов убрал руки с подлокотников, и в его глазах я в первый раз уловил заинтересованность.
— Действительно казус! — сказал он с дружелюбным участием, потом наклонился вправо через подлокотник, выдвинул ящик и вытащил на стол пачку сигарет.
— Курите?
Потными пальцами я вытянул сигарету, сунул в рот. Русанов через стол щелкнул зажигалкой.
— Давно женаты?
— Пять лет.
— Дети есть?
— Дочь.
— Мда-а, — неопределенно протянул Русанов и неожиданно добавил: — Красивая у тебя жена! И способная, наверно. Только кой черт дернул ее написать в автореферате, что она открывала месторождение. Упомянула бы Крапивина, и никакого бы сыр-бора не было. А сейчас он не успокоится, всех на ноги поднимет, пока не добьется своего. Я его слишком хорошо знаю.
— Вот-вот, расскажите, пожалуйста, о Крапивине, — приободрился я.
Русанов внимательно посмотрел мне в глаза, словно прикидывал, стоит ли рассказывать, потом поднялся из-за стола, прошел к тумбочке, заставленной бутылками с минеральной водой, открыл одну, налил в стакан, выпил и, вернувшись на свое место, проговорил:
— Ладно, так и быть, расскажу. А ты разберись, что к чему… С Женей Крапивиным мы вместе учились и вместе начинали работать. В то время начальником управления был Ширяев Василий Андреевич. Может, слышали? Мудрый старик. С каждым, кто приезжал к нему на работу, вел примерно один и тот же разговор: «Ну-с, молодой человек, как ты собираешься расти? Снизу вверх или сверху вниз?»
«Не понимаю», — обычно отвечал молодой человек. «Скажем, сейчас я могу послать тебя на буровую. Рабочим. Освоишь дело, отличишься и, глядишь, месяца через два помбуром станешь. Потом буровым мастером. Дальше — больше. До начальника партии или экспедиции дорастешь. А лет через десять, смотришь, и меня заменишь. Чему удивляешься? Я уже старый. На пенсию пора. Лет через десять как раз и соберусь… Это называется снизу вверх. А есть еще другой путь: сверху вниз. Сейчас у меня в управлении полно вакантных мест. Занимай любое, хоть начальником отдела. Ты с высшим образованием — имеешь право. Ну а не справишься, я тебя понижу до начальника партии. Сплохуешь там — пойдешь в буровые мастера, завалишь буровую — рабочим… Вот так, дружок. Стоишь ты сейчас передо мной, словно витязь перед камнем: налево — смерть, направо — в полон возьмут, прямо — быть без славы и коня. Выбирай!»
Все, конечно, выбирали первый путь: снизу вверх. Я — тоже. Хотя заманчиво было сразу оказаться в начальстве, жить в большом городе и в тайгу выезжать летом, как на прогулочку. Лишь один Крапивин проявил дерзость: «Давайте я испытаю ваш второй путь». Но и, сказать, были у него основания: в институте учился лучше всех, студентом напечатал несколько статей и вообще проявлял склонность к теоретической работе. С молоточком не больно любил ходить. Старик не удивился или по крайней мере вида не подал, что удивился, похвалил даже: «Молодец! Смелость города берет». Назначил руководителем геологического отдела. И понижать не пришлось. Не сработало правило. Крапивин сразу схватил дело. Ездил по партиям, экспедициям, печатал статьи. Квартиру получил. Попадая изредка в город, я всегда у него останавливался. Его жена тоже из нашего института. Самая красивая девушка на курсе, не сразу дерзнешь и ухаживать за такой. А вот Женя дерзнул, и досталась ему… Легкая, веселая семья: вино, цветы, смех. Каждый вечер компании, театр, рестораны. Ну а я потихоньку двигался по начертанному стариком пути: рабочий, помбур, начальник партии. Помаленьку находили. На каждое открытие приезжал из управления Крапивин, шумно радовался, поздравлял, а потом писал о нас в газету. Любил он это дело — писать в газету. Но выходило у него так, будто в каждом открытии и он принимал участие. Еще, мол, в таком-то году и в такой-то статье он заранее предсказал разысканный уголь. Или руду. Или нефть… За открытие Карасульской железорудной платформы меня с группой в семь человек представили к Государственной премии. Крапивина в списке не было. Премию мы получили. И вот я снова — в городе. И первым делом, конечно, к друзьям. А там и духом прежним не пахнет: жена поскучнела, у хозяина в голосе раздраженные нотки. «Не ссорятся ли?» — подумал я. Сели за стол, выпили. Крапивин заговорил: он-де самый талантливый и знающий геолог в управлении, а мы по сравнению с ним сосунки, и нам надо к нему на выучку идти. Я поддакивал, не догадываясь, куда клонит. А он вдруг объявил мне:
«Ты не настоящий друг. Был бы настоящим, потребовал, чтоб и меня в список включили. Или сам бы отказался от премии. Честные люди так поступают. Когда Горького не избрали в академию, Чехов и Короленко отказались от звания академиков… Не те времена пошли. Теперь за свое благополучие родного отца скорее заложат».
Раздраженное честолюбие!.. А как я мог требовать включить его в список, если совершенно не знал, с какого бока он причастен к открытию. Ну, писал в газету. В таком случае премию следовало дать еще двум десяткам журналистов, которые о нас писали. В тот раз я и ночевать не стал у них, среди ночи убрел в гостиницу. С тех пор мы и разошлись. Потом меня перевели в управление. Или моя персона на него угнетающе действовала или по другой причине — запросился в низы. Его и направили в Уганск. Так что старик Ширяев и в данном случае оказался прав.
— Знаете, — вдруг рассмеялся Русанов, — назовите меня попугаем, плагиатором, но и я теперь молодых специалистов встречаю тем же вопросом: снизу вверх или сверху вниз?.. Ну вот и все… Разбирайтесь сами, что к чему? А честь мундира? Хмы… Если Крапивин и тут ни при чем, как ни больно нам будет — не станем настаивать на своем приоритете. Но должны быть веские доказательства. Ясно?
— Ясно! — ободренно сказал я.
Русанов, приподняв над столом руку, взглянул на часы.
— Еще один вопрос, — заторопился я. — Где у вас работает техник-геолог Каленов?
— Каленов? Не припомню. Сейчас узнаем.
Русанов нажал на своем фортепиано одну из клавиш, и в ту же секунду в висевшем на стенде ящичке репродуктора послышался женский голос:
— Да?
— Надежда Ивановна, — сказал в микрофон Русанов, — посмотрите в списках ИТР Каленова. Где и кем работает?
