— Но все же видели всякие синхроны врачей, в передаче о здоровье даже освещались уникальные операции, которые были проведены Мылину, — уклончиво заметил Антон Борисович. — Когда он в Германию уехал, всем сообщалось, сколько там операций проведено. Всё время докладывали, страна эту историю болезни наблюдала онлайн практически.
— Только почему-то больше никому после серной кислоты новую кожу на лицо не удалось подсадить столь же удачно, — отмахнулся от него Николай. — И в отличие от вас, я в Германии у Мылина не был и не собирался туда ехать. Кстати, вы в курсе, что планируется приезд пострадавшего на гастроли в Лондон и его чудотворное прозрение? Конечно, вы в курсе! Очередной пиар-ход? Готовьте английскую визу, Антон Борисович.
— А если этого не случится, ты извинишься? — продолжал бубнить он.
— За что? — удивился Николай.
— Хотя бы за тон, — рявкнул Антон Борисович.
— Я никого не оскорблял, лишь произнес вслух то, о чем все говорят в театре, — пытаясь пройти в репетиционный зал, ответил Николай. — Говорят, Мылину и Даше семье уже сняли большую квартиру в Лондоне. Зачем, спрашивается? Он худрук балета, а не оперы, ему надо видеть, а не слышать. Или вы к нему в балетные поводыри нанялись, Антон Борисович?
Антон Борисович преградил ему путь, явно намереваясь продолжить беседу, которая уже начала откровенно тяготить Николая. Внезапно раздался странный звонок по мобильному телефону. Николай удивился странной мелодии зуммера, исполняемой на ксилофоне. Это была известная песня о советской милиции «Наша служба и опасна и трудна».
Антон Борисович больше не стал загораживать ему дорогу, прижавшись в стене, от чего птица у него на плечах недовольно завозилась. Николай, напротив, перестал рваться от навязчивого собеседника в репетиционный зал, сделав несколько пантомимных шагов на месте, решив во что бы то ни стало выяснить, кто же может звонить тестю Мылина. Опасливо взглянув на премьера, который всем корпусом продвигался к двери и в то же время, как будто, оставался почти на месте, Антон Борисович все же включил телефон и поднес его к уху.
— Вы совсем уже там, да? С катушек там съехали? — зло поинтересовался он, выслушав крик телефонной трубки. — Что значит «вместо него — гуси»? Что это значит, черт возьми? Да знаю я сказку про Нильса и диких гусей, внукам недавно читал. Но при чем здесь это?
Сделав несколько шагов в сторону от Николая, сосредоточенно топтавшегося на месте, Антон Борисович добавил, резко понизив тон: «А в общую камеру его нельзя поместить? Чтобы подсадить к нему каких-нибудь мерзавцев? Ах, да! Понял! Ждите! Сейчас буду!»
Он сложил телефон в нагрудный карман ковбойки и, бросив озабоченный взгляд на Николая, медленно открывавшего дверь зала, торопливой походкой направился к выходу из театра.
* * *
— Как и договаривались? — поинтересовался у Антона Борисовича крепкий мужчина, пряча аккуратный сверток в карман ветровки. — А то ребята уже волноваться начали. Ну, с этим кадром у нас такое, что заволнуешься, пожалуй.
Они стояли у гранитной чаши фонтана прямо перед парадным входом в театр. Мужчина достал пачку сигарет и закурил, руки у него заметно подрагивали.
— Ты чего прямо сюда сорвался? — зашипел Антон Борисович, незаметно оглядываясь по сторонам.
— Да никто за нами не топчет, — успокоил его мужчина, делая глубокую затяжку. — От нас сейчас все шарахаются, как от прокаженных.
— Да что это с тобой? — развел руками Антон Борисович.
— Что со мной? — зло ответил мужчина. — А с Загоруйко нормально получилось? Он просто в шоке от такой подлянки, если честно. Когда ночью в камеру пришли, чтоб он… самоубийством покончил, так он прямо поставил вопрос, кто из нас потом кого кончать будет? Говорит, недостаточно нам, что ему зона светит?
— Не удалось, значит, — тяжело вздохнул Антон Борисович.
— Заигрались вы совсем, если честно, — заметил ему мужчина. — Доигрались до необходимости Загоруйко мочить. Такого договора не было, мы отказываемся. Он пока держится, верит нашему обещанию, что мы его из зоны по условно-досрочному вынем. Мы как вначале договаривались? Что ребята Мишки Стрельникова примочат этого деятеля искусств.
Мужчина кивнул на толпу пикетчиц возле театра, протестовавших против увольнения Николая. Антон Борисович с ненавистью посмотрел на женщин с самодельными плакатами «Верните Мельпомену в театр!», старательно державших между собой предусмотренные законодательством разрывы пикетирования.
— Никогда ведь не срывалось раньше, Валерий, — сокрушенно отозвался Антон Борисович. — Все работало, как часы…
— Это я вам еще про часы не рассказал! — вспомнил что-то Валентин. — То, что ребятам снилось, как-то мимо ушей пропускал. Хотя Сергей Иванович даже колоду старинных карт приносил. Ну, там обычные карты, немного размером больше, чем наши. Картонка чуточку толще и картинки красивые. Сергей Иванович говорил, что валеты ему неприличные жесты показывают, дамы посылают воздушные поцелуи, а короли подмигивают. Но мы такого не заметили, если честно. Но через неделю мне такие же часы приснились…
— Слушай, ты уже рассказывал ваши чудесные сны, когда вы выигрывали дачи на Каймановых островах, кучу старинных колечек с бриллиантами, иномарки и акции Газпрома, — поморщился Антон Борисович. — К утру все проигрывали, а часы вам говорили, чтобы вы в это дело не лезли.
— Так все и было! — почти радостно ухватил его за ковбойку Валентин. — Бросает, значит бронзовой лапой колоду мне на диван и говорит: «Дурак ты, Валя, что в эту историю ввязался! Хрен тебе с нее будет и еще маленько!» А я уже по этой даче ходил, представляете? Там такой балкон прямо над морем нависает, волны в шторм достают! Такая красотища!
— Валентин, давай о деле, — сказал Антон Борисович, чувствуя, будто все его волосы тянет на затылок чья-то огромная когтистая лапа. — Что там у вас получилось с гусями?
— Ну, мы потом поняли, что это давно у нас началось, — пояснил Валентин. — Перья-то у него на окне еще в марте находили. Окно на зиму задраено, а клиент с утра веселый какой-то. Нам объясняет, будто подушку о решетку выбивал. И уже когда вся эта ерунда началась, Сергей Иванович нам и говорит: «А ведь подушки-то у нас не перовые! Нам же подушки женская колония искусственным волокном набивает!»
— Я уже понял, что Сергей Иванович у вас просто философ-мыслитель, — простонал Антон Борисович, явственно ощущая, как от резкой боли в сердце у него выворачивает лопатки. — Ты можешь короче изложить суть дела, ради чего вызвал меня сюда.
— Да что там излагать, — ответил Валентин, стараясь что-то высмотреть в проезде к Дмитровскому шоссе. — Несколько раз этого балеруна ночью в камере не оказывалось, вместо него на кровати спали два гуся.
Какие гуси? — растерялся Антон Борисович.
— Обычные, — машинально ответил Валентин, посмотрев на часы. — Как в песне про бабусю, помните? Были у бабуси два веселых гуся, один белый, другой серый… Ладно, некогда мне! Побежал!
Он неожиданно сорвался, оставив Антона Борисовича в полнейшем недоумении. Решив, что в театр возвращаться уже поздно, он направился к стоянке, где уже весело отозвалась на кнопку сигнализации его машина, приветственно мигнув фарами хозяину. Внезапно уши резануло диким женским визгом и что-то с силой рвануло его вверх. Чуть не споткнувшись, Антон Борисович поднял голову и увидел, как прямо над ним быстро поднимается в воздух огромная черная птица. Ему показалось, будто с плеч у него сняли непосильно тяжкую ношу, высасывавшую все его силы последние годы. Его, наконец, отпустила боль в сердце, которую в последнее время не снимали никакие лекарства. Совершенно новыми глазами, не искаженными короткими вспышками картин, приносивших в его душу неиссякаемую злобу, он оглянулся вокруг, радуясь самой возможности видеть разомлевший в летней благодати мир, полный красивых смеющихся людей. Впервые за долгое время он почувствовал легкий ветерок, донесший до него запах перегретого машинного масла, и почувствовал солнечное тепло на коже, удивляясь тому, что долгое время жил, будто заключенный в какой-то тяжелый кокон. Он услышал чириканье птиц, детский плач и женский крик: «Что он делает? Он же его убьет!»
Незнакомая женщина, подхватившая на руки малыша, показывала рукой кудато за ним, но обернуться Антон Борисович уже не успел, почувствовав сильный удар, от которого сразу же замерло сердце.
Выглядывавший из-за угла Валентин только присвистнул с долей сочувствия, сосредоточенно проследив, как зазевавшийся Антон Борисович, будто специально остановившийся посреди проезда, был сбит КамАЗом, неожиданно выехавшим на полной скорости с Дмитровского шоссе.
* * *
— Вот так все и произошло, — сказала Мария Геннадьевна, скорбно поджав губы. — А потом еще скрипач у нас погиб, ну, ты это читал, наверно. Почему-то пошел через неосвещенную оркестровую яму, а там люк был открыт…. Он упал вниз самый, там его и нашли. Никифорова газетчикам объяснила, будто это уборщица виновата, мол, оставила яму открытой. А там такой люк, что одной уборщице не поднять было. Да и зачем поднимать, если пол мыть надо, а не люки понимать!
