— Так продолжалось несколько часов. А может, дней. Время потеряло смысл. И было еще кое-что…
— Время исчезло, а следом за ним — и само мироздание? Страдание и все прочее — чистая сансара,[18] короче говоря.
Оказывается, очень трудно сохранять серьезность, общаясь с человеком, у которого напрочь отсутствует самоирония.
— Да, само собой. Я представления не имел о людских страданиях, пока вновь не нашлись время и место для того, чтобы об этом подумать.
— Ну и что теперь? — Мне уже хотелось поскорее покончить с этим эпизодом и перейти к следующей части, где я наконец выясню, что во всем этом есть ценного для меня-меня-меня!
— Не знаю. Все, что я знаю, — это то, что я хочу жить по-другому.
— По-другому — это как?
— По-другому — это лучше, чем прежде. До того.
— До того?
— Да, до того!
— И как мы это устроим, интересно было бы узнать?
Ответы Дэвида не отличались разнообразием:
— Не знаю.
Со своей стороны я ничем не могла ему помочь, но чувствовала, что все это не предвещает ничего хорошего.
Стивен прислал мне очередное сообщение на мобильник. Я в очередной раз не ответила.
На следующий день, вернувшись с работы домой, я услышала за дверью тревожный шум. Я уже звенела ключами в замке, извещая всех о своем появлении, однако странные звуки, тем не менее, не смолкли. Впрочем, странного ничего не было, скорее — непривычное: Том кричал, а Молли плакала.
— Что происходит?
Дэвид с детьми сидел за кухонным столом, венчая его своим присутствием. Молли сидела слева от него, Том — справа. Стол был непривычно пуст — только спустя некоторое время я сообразила, что на нем отсутствует давно поселившийся там хлам: почтовые конверты, старые газеты, пластмассовые куколки из пакетов с детскими хлопьями. Очевидно, порядок был наведен с целью создания атмосферы, соответствующей какому-то важному разговору.
— Он забрал у меня компьютер, — заявил Том.
Том редко плакал, его вообще было непросто довести до слез, но сейчас глаза у него блестели не то от праведного гнева, не то от обиды — трудно сказать, чего там было больше.
— Теперь мы должны пользоваться одним компьютером на двоих, — подключилась Молли, чья способность пускать слезы никогда не подвергалась сомнению. — Почему я должна с ним делиться? — Взгляд у нее был такой, словно она только что получила известие о гибели всех своих близких в автокатастрофе.
— Два компьютера нам не нужны, — объявил Дэвид. — Два — это лишнее. Два — это… не то чтобы совсем скверно, избыточно, но это проявление алчности. Тем более дети никогда не сидят за ними одновременно. Так что один компьютер все равно всегда простаивает.
— И поэтому ты решил забрать у них этот «простаивающий» компьютер. Даже не посоветовавшись. Ни с ними, ни со мной.
— Мне показалось, что подобное совещание будет пустой тратой времени.
— То есть ты заранее знал, что дети тебя не поддержат?
— Они еще не понимают, что это делается для их же блага.
Между прочим, Дэвид сам был инициатором этой идеи — подарить детям на Рождество по компьютеру. А я как раз считала, что им будет достаточно и одного на двоих. Причем вовсе не потому, что была одержима скопидомством, а потому, что знала: они будут торчать за ними целый день. И потом, мне не нравилась сама идея с двумя огромными коробками под елкой — чисто эстетически. Отнюдь не чувствуя себя образцовой матерью, я с отвращением наблюдала, как ошалевшие от восторга дети набросились на эти коробки, забросав пенопластом и мятой бумагой все свободное пространство в доме. Тогда Дэвид, заметив выражение моего лица, шепнул мне на ухо, что я типичный постный либерал, лишенный радостей жизни и отвергающий саму мысль о том, что дети — это наше все, а сами мы, стало быть, ничто. И вот не прошло и полгода, как он сам же над детьми и надругался, обидел их в самых лучших чувствах, отняв то, что они по праву считали своим. А я при этом по-прежнему, оказывается, выступаю на стороне темных сил.
— Куда ты дел компьютер?
— Отвез в женский приют в Кентиш-Таун. Я прочитал о нем в газете. Там у детей вообще нет никаких игрушек.
Сказать мне было нечего. Запуганные несчастные дети запуганных несчастных матерей — у них нет ничего, а у нас есть все. Мы отдаем им самую малость, делимся крошкой своего благосостояния, не так ли, Дэвид? Ведь у нас остается еще так много. Чего же, спрашивается, злиться?
— А почему мы с ними должны делиться? Почему не правительство? — спросил Том.
— Правительство не может платить за все и за всех, — сказал Дэвид. — За что-то приходится платить нам самим.
— Так мы и заплатили, — возразил Том. — Мы же сами заплатили за эти компьютеры, которые вы для нас купили.
— Я имею в виду, — продолжил поучение Дэвид, — что если мы не будем заботиться о тех, кто беднее нас, то не вправе ожидать, что правительство станет заботиться о нас, да и обо всех прочих. Мы должны первые проявить инициативу и сделать то, что считаем правильным.
— А вот я не думаю, что мы поступаем правильно, — заметил Том.
— Отчего же?
— Оттого, что это мой компьютер.
Дэвид одарил его блаженной улыбкой.
— Ну, допустим, они бедные — а мы-то тут при чем? Просто им не повезло, — вступила в разговор Молли, обиженная ничуть не меньше Тома.
Я не смогла удержаться от хохота. «Просто вам не повезло» — фраза, недавно сказанная Дэвидом по поводу вопроса детей, отчего у них до сих пор нет ни «Dreamcast»,[19] ни майки «Арсенала», ни еще чего-то такого, что давно есть в школе у каждого.
— Этим детишкам вообще не повезло в жизни, — объяснил Дэвид со спокойствием новорожденного ангела. — Их папы били мам, и тем пришлось сбежать из дому и прятаться. Поэтому все игрушки они оставили дома… А вот вам повезло. Неужели вы не хотите помочь им?
— Немного можно, — прокряхтел Том. — Но не отдавать же им компьютер.
— А давайте сходим посмотрим на них, — предложил Дэвид. — Вы сами сможете сказать им это. Скажете, что вы готовы помочь им — но только немного, а потом попросите отдать компьютер.
— Дэвид, это уже переходит всякие границы.
— А в чем дело?
— Перестань шантажировать наших детей.
Я постепенно начала приходить в себя. Сначала я опешила, пораженная моральной силой аргументов Дэвида, но теперь поняла, что он просто спятил и дело кончится тем, что он всех нас опозорит. Да и я тоже хороша — как я могла забыть, что именно это и происходит со всеми фанатиками? Они легко и беззаботно переступают все границы и условности и становятся изуверами, готовыми совершить все мыслимое и немыслимое во имя торжества своей навязчивой идеи. Их поступки лишены логики. В конечном счете их ничто, кроме самих себя, не интересует. Все они — дикие эгоисты.
Дэвид барабанил пальцами по столу. Лицо его отражало лихорадочную работу мысли.
— Простите, — наконец выдавил он. — Я был неправ. Это в самом деле чересчур. Я переступил все границы. Пожалуйста, простите меня.
Вот дрянь какая.
В этот раз за ужином уже не было вчерашней миролюбивой обстановки. При этом Дэвиду все же удалось переманить Молли на свою сторону — возможно, потому, что у нее появился лишний повод поддеть брата, или потому, что Молли всегда видела в отце чудаковатого малого, или, в конце концов, потому, что Дэвид остановил свой выбор на компьютере Тома. Правда, теперь ее компьютер стоял на нейтральной территории в гостиной. Зато Том упрямо стоял на прагматичной позиции западного материалиста.
— Ты просто эгоист, Том. Правда, папочка?
Дэвид благоразумно уклонился от ответа.
— У некоторых детей вообще ничего нет, — продолжила Молли. — А у тебя куча всякого барахла.
— Вот именно — барахла. И потом, мне давно уже ничего не покупали.
— Ты хочешь сказать, что вся твоя комната завалена «барахлом»? — ненавязчиво полюбопытствовал Дэвид.
— И ты еще забрал половину моего компьютера, — вставила Молли, напомнив брату об истинном положении вещей.
— Знаете что? Подавитесь вы своим компьютером! — Том нехотя ковырялся вилкой в тарелке. Понятное дело — сейчас ему не до еды. Он насыщается из гигантских сосудов лицемерия, которые окружают его в этом доме. Не думаю, что кто-то другой на его месте не потерял бы сейчас аппетит.
— Доедай, — сказал Дэвид.
Он открыл рот, чтобы объяснить Тому, как он должен быть счастлив и как ему повезло в жизни, что он сидит за столом над тарелкой остывших спагетти с сыром, когда вместо этого мог оказаться на месте несчастных детей, у которых нет ни толковых отцов, ни компьютеров. Но тут Дэвид поймал мой красноречивый взгляд и поменял решение.
— Ты в самом деле больше ничего не хочешь? — спросила я Тома.
— Хочу сесть за компьютер, прежде чем она его оседлает. — Он зыркнул на Молли.
