Последнее, что я запомнил, прежде чем погрузиться в сон, были глаза Суареса, сверкнувшие в темноте каким-то безумным блеском.
На следующее утро меня разбудили яркий солнечный свет и какой-то отвратительный шум. Я забыл перед сном завесить шторами окна, а по ту сторону дверей моей спальни Евлалия энергично пылесосила ковер. Пластмассовый наконечник шланга позвякивал и постоянно ударялся о металлические перила, издавая нестройные звуки, словно ребенок, настойчиво тыкающий пальчиками в клавиши пианино.
Суарес оказался в веселом настроении. Когда я спустился вниз, то увидел его за обеденным столом. На нем была рубашка с коротким рукавом. Он пил кофе и курил свой любимый «Данхилл». Фабиан, сжавшись в комок, сидел рядом. Когда я вошел в комнату, он едва удостоил меня взглядом. Наверное, понял, что я слышал, как его на рассвете беспрестанно рвало.
Суарес с видимым удовольствием подал нам гаргантюанский завтрак: огромное блюдо с яйцами-пашот и кровяной колбасой, залитой пронзительно красным океаном соуса чили.
— Насколько мне известно из собственного опыта — ведь я и сам когда-то обожал подобные вечеринки, — после вчерашней ночи вы, должно быть, жутко проголодались, — сказал он. — Нет-нет, я уже поел, это все для вас. Вы должны съесть это все, до последней крошки.
Суарес снова сел, довольно ухмыльнулся и, взявшись за сигарету, наблюдал за нами на протяжении всей этой пытки. Он не позволил нам открыть окно, несмотря на царившую в комнате ужасную духоту. Избежать завтрака было невозможно. Вчерашний гнев Суареса улетучился, однако он решил компенсировать былое недовольство высокой ценой: мы были обязаны искупить свое ночное безрассудство, кутеж за его счет, съев предложенный им завтрак.
Яйца казались мне огромными выколотыми глазами. Колбаса была нещадно приправлена специями. Я так и не смог одолеть свою порцию, но все равно преуспел в этом больше, чем Фабиан. Тот съел совсем немного и, пробормотав: «Это просто издевательство над людьми!», бросился прочь из столовой, чтобы извергнуть из желудка все, что только что проглотил.
Когда с завтраком было покончено, я сел в автобус и поехал домой. Добравшись на грузовом лифте до нашей квартиры, я сразу же юркнул в постель.
Прошла целая неделя, в течение которой мы с Фабианом практически не общались. Я предположил, что он стесняется случившегося и вновь заговорит со мной, как только будет морально готов. Я оказался не единственной жертвой его изменчивого настроения. В среду он отколол номер на уроке химии. Нас обычно заставляли с кем-нибудь в паре проводить опыты, и напарницей Фабиана была на этот раз Верена Эрмес. Когда это случилось, я находился в другом конце классной комнаты и не видел, что именно произошло, — до меня донесся лишь хлопок взрыва и испуганные крики. Позднее я расспросил обо всем Верену.
— Он в последние дни ходит сам не свой, — доверительно сообщила она. — Когда мы стали делать опыт, у него явно поехала крыша — он вдохнул нашатыря, выглянул в окно, посмотрел на небо и пробормотал какую-то чушь. Я попыталась не обращать на это внимания, но он начал шептать мне на ухо, а нам нужно было работать. Я из-за него получила двойку.
— Ты исправишь оценку. Так что он тебе нашептывал?
— Он все время повторял: «Ты видишь ее?» Все-таки он ненормальный.
Но это было не все. Вскоре до меня дошли слухи, будто Фабиан затеял драку с каким-то парнем во время футбольного матча, который состоялся после уроков, и гипсом ударил своего противника по голове. Потом я увидел его с довольно большого расстояния. Стоя на дальнем конце спортплощадки, Фабиан разглядывал горы с таким интересом, будто видел их в первый раз. В пятницу, после окончания уроков, мы оказались с ним возле ворот, ведущих в школьный двор.
— Ты еще не готов снять эту маску таинственности? Может, впустишь меня в свой мир? — поинтересовался я.
Фабиан не удостоил меня ответом.
— Ну? Что с тобой происходит? — не отставал я.
Его враждебный тон явился для меня неожиданностью.
— Что ты имеешь в виду? Интересуешься моей жизнью только по пятницам? Пытаешься снова добиться приглашения в гости?
— Господи, конечно, нет. Что с тобой? Какая муха тебя укусила? Я просто хотел узнать, как твои дела.
— Со мной все в порядке. За меня не беспокойся.
Я с хрустом раздавил валявшуюся на земле фисташковую скорлупку.
— Я скоро возвращаюсь учиться обратно в Англию, — сообщил я. — Просто хотел сказать тебе об этом. — Лицо Фабиана сохраняло все то же хмурое выражение. — Послушай, я разговаривал с Суаресом после того, как ты пошел спать…
— Рад за тебя. В следующий раз, когда захочешь прийти в наш дом, то звони прямо ему, раз вы с ним такие большие друзья.
— Подожди…
— Байрон уже приехал за мной, — ответил Фабиан. — Увидимся в понедельник.
Ожидание минуты, когда за тобой приедут и отвезут домой, еще никогда не казалось мне столь тягостным, как сегодня. Нужно было сделать что-то такое, чтобы все снова стало как прежде.
В те выходные отец вошел в мою комнату, держа в руке конверт с британской почтовой маркой. По выражению его лица я понял, что дела мои плохи.
— Проверка способностей, — пояснил он, пожав плечами. — Я должен дать тебе ограниченное время для выполнения этих заданий, а потом отослать их обратно в школу в специальном запечатанном конверте. Это крайне ответственное дело.
Матери дома не было, она отправилась играть в теннис, поэтому пришлось высказывать протест отцу. Я тяжело вздохнул и в мелодраматическом жесте вскинул руки. Заниматься подобными вещами в присутствии отца я ужасно не люблю — даже на искренние вспышки моего дурного настроения он реагирует хуже, чем мать. Тем не менее я решил довести до его сведения факт моего несогласия.
— Послушай, — сказал отец. — Если тебе действительно не хочется уезжать отсюда, мы обсудим это позднее, ближе к отъезду. Но, как мне кажется, ты сам пока еще не решил, что для тебя будет лучше.
Я поднял бровь в надежде, что эта гримаса удачно передает мое скептическое презрение.
— Ну давай, дружище. Сегодня прекрасный день, ты можешь заполнить все эти бумажки прямо сейчас, на балконе. А я пока приготовлю что-нибудь перекусить.
Я направился из комнаты, понуро опустив плечи. Я старался двигаться как можно более медленно, словно едва волочил ноги, и даже на всякий случай изобразил учащенное дыхание, предшествующее приступу астмы.
— Послушай, — произнес отец, — у меня есть мысль. Если ты действительно вознамерился убедить нас, что не желаешь ехать в Англию, то мог бы… ну… провалить эти испытания, не справиться с ними.
Я остановился и обернулся.
— Разумеется, я тебе ничего такого не предлагал. Подозреваю, они лишь потому прислали эти тесты, чтобы убедиться, что берут на учебу нормального парня, а не какого-то недоумка, который за два года растерял все свои мозги, просиживая штаны в международной школе. — Затем отец заговорщически понизил голос: — Тебе достаточно лишь изобразить из себя такого придурка.
Я улыбнулся, облегченно вздохнул, открыл балконную дверь и сел за выставленный на балкон столик.
— У тебя есть цветной карандаш? — спросил я.
— Мне кажется, они воспримут ответы, написанные цветным карандашом, как издевательство.
Я принялся разглядывать город. Быстрой молнией вниз нырнула ласточка, устремившись в гнездо, прилепленное к карнизу какого-то стоящего ниже дома. Вдали виднелась панорама Кито, беспорядочно теснившего у подножия гор и на склонах величественных вулканов. Прежде чем отправиться на поиски карандаша, отец положил на стол какую-то брошюру. Я открыл ее — интересно все-таки, куда тебя отправляют. Одетые в твидовые пиджаки мальчишки с жиденькими волосами за бильярдным столом; небритый тип с огромным родимым пятном и в невероятных защитных очках таращится на пламя бунзеновской горелки. Какой-то близорукий, жалкого вида паренек трусит по грязной спортивной площадке с мячом для игры в регби в руках на фоне редких деревьев с облетевшей листвой. Я снова посмотрел на город. Солнечный свет воспламенил вершины Котопахи, отражаясь живым золотом от застекленной двери нашего балкона. Я слегка откашлялся, налил себе кофе из стоявшего на столе кофейника. Когда отец вернулся из кухни, я в последний раз попытался воззвать к его великодушию, однако встретил стойкое непонимание. Помнится, в кульминационный момент моей ламентации я воскликнул:
— Значит, будем считать, что у меня нет отца!
Это слова Люка Скайуокера, произнесенные им в тот момент, когда Дарт Вейдер отказался признать Темную Сторону. Ответ отца был одновременно и предсказуемым, и резонным:
— Довольно разыгрывать мелодраму!
Занеся ручку над листом бумаги, дыша разряженным высокогорным воздухом, сдобренным сладковатым смогом, я вновь посмотрел на далекий город, на возвышающиеся над ним вершины вулканов и вспомнил о Хуаните. Вот у кого никогда не возникало таких проблем, как у меня.
