Помню лишь, как я вцепился руками в подлокотники. С такой силой, что назавтра на ладонях проступили синяки.
— Я несколько слукавлю, если скажу, что сам решил все рассказать. Правильнее сказать — мы решили. Мы с Жакобом…
Он умолк, тщательно взвешивая каждое слово. Почтенный пожилой господин весьма разговорчив, язвительно сказал себе я. Надо же — столь почтенный человек, такой изысканный и утонченный, столь осторожный в разговоре, зашел именно для того, чтобы поведать мне тайну Ванга Ю!
— Вчера под вечер я заглянул к Жакобу. Он мой старинный друг, я частенько к нему захаживаю. Очень хороший человек. Отличный букинист.
Я, закусив губы, с трудом сдержал себя, чтобы не воскликнуть: «Именно из-за него со мной случилось все, что случилось, и все, что еще случится!»
— Вы же знаете нас, стариков: слово за слово, вот и договорились до вас. И решили, что вам, наверное, интересна тайна Ванга Ю.
Я не выдержал:
— Вы правы, сударь. В этом городе сумасшедших, где каждый то скрытничает, то болтает обо всем напропалую, тайна Ванга Ю будоражит мое воображение больше всего. — Все это я произнес поспешно, потом запнулся и замолчал.
— Прошу вас, избегайте того, что просто понять, — сказал он. — Это вообще редко заслуживает внимания. К тому же некоторые вещи бывают до того просты, что сбивают с толку людей, способных к размышлениям. Ибо такие люди копают гораздо глубже, чем надо, — тут он умолк ненадолго и, наконец, продолжил. — Будем справедливы к нашему городу, мой юный друг. Согласитесь: это один из прекраснейших и старейших городов мира. Это настоящий лабиринт, наверное, один из древнейших лабиринтов в мире. В молодости, когда я был полон амбиций, совсем как вы теперь, я то и дело повторял себе: «Господи, неужели единственный способ выбраться из этого города — моря, которые его окружают?» Однако этот лабиринт, этот город, который, как вы считаете, сводит вас с ума, — живой. Он живет своей жизнью и поддерживает ее в своих жителях.
Старик ласково улыбнулся. В улыбках женщин и стариков есть что-то беззащитное, располагающее, такое, что делает их правыми во всем.
— Вы правы, — ответил я, глядя перед собой. — Вы правы, сударь.
— Что касается тайны Ванга Ю, — сказал он, — то Ванг Ю был хиджрой.
— Хиджрой?! — воскликнул я.
— Да, вы не ослышались, — кивнул он. — В одиннадцать лет у Ванга Ю умерла мать, и родственники начали плохо обращаться с ним, всячески издеваться и обижать. Он удрал из своей деревни в штате Махараштра и решил сбежать в какой-нибудь крупный город, но вместо того, чтобы пойти в близлежащий Бомбей, подался далеко, очень далеко. После тяжкого пути, полного испытаний, он добрался до Нью-Дели. И в первый же день бедный малыш угодил прямо в лапы к хиджрам. Те встретили его хорошо. Напоили и накормили, даже на карусели покатали. Ночью он проснулся от страшной боли: хиджры окружили его со всех сторон и пытались оскопить, криками приветствуя рождение нового хиджры. Ко всему прочему, это напомнило ему родственников. Ванг Ю был очень впечатлительным ребенком; он так никогда и не сумел забыть ужас той ночи. Три месяца он терпел мучения, но убежать ему никак не удавалось. За это время он научился танцевать и петь, выступал на свадьбах. Дважды Ванг Ю пытался покончить с собой, из-за того, что ему приходится заниматься таким недостойным делом. В конце концов одна пожилая хиджра пожалела паренька и помогла ему бежать. Освободившись, Ванг Ю нашел пристанище там, куда прежде боялся идти, — в Бомбее. Но пережитое было для него таким потрясением, что ваш дедушка нашел его, когда тот умирал на улице от тяжелой болезни. Ваш дедушка выхаживал его много месяцев, сидел ночами у изголовья кровати, когда тому снились кошмары. Чтобы успокоить и развеселить мальчика, он купил мадагаскарского ворона и обучил птицу нашему языку. Однако два года спустя ваш дедушка решил вернуться в наш город. Тогда паренек принялся умолять не бросать его. Он плакал, кричал, что мечтает стать его слугой и что ничего другого ему от жизни не нужно. Дедушке же вашему мысль о слуге была не очень по душе. «Зачем мне такой слуга, как ты? В книгах вот все слуги китайцы. Зовут их Ванг Ю или как-то в этом духе, и к тому же я не из тех, кому нужен слуга. Не понимаю, зачем вообще нужны слуги. Ты же знаешь», — говорил он. Но имя «Ванг Ю» запало пареньку в голову. Он не унимался: «Отныне меня зовут Ванг Ю, и я ваш слуга». Дедушка ваш оказался в затруднительном положении, но не решился покинуть мальчонку и разбить тому сердце. Так, внезапно обзаведясь слугой, он вернулся в наш город. Это и есть тайна Ванга Ю! К тому же вам следует знать, что он безумно влюблен в вашу мать. Когда она выходила замуж, то от невыносимых душевных терзаний Ванг Ю изгрыз всю ручку на двери вашего дома. Дедушка ваш потом говорил, что эти следы не получилось ни закрасить, ни замазать. Ах, какая любовь! Спустя семь лет ваш дедушка умер, а матушка вернулась в отчий дом. Видели бы вы тогда глаза Ванга Ю. У него очень сильный характер, очень гордый. Он безупречно выполняет свою работу. Кроме того, Ванг Ю — один из лучших шекспироведов в городе. Раз в месяц, по вечерам, мы собираемся в лавке уважаемого Жакоба, и Ванг Ю читает и комментирует нам Шекспира.
Так вот что скрывал Ванг Ю, мой любопытный читатель!
Закончив рассказ, сосед попросил позволения откланяться.
— Как вам будет угодно, сударь, — ответил я. — Всегда милости просим.
Я проводил его до двери. Когда я возвращался к столу, у меня дрожали колени, так взволновал меня рассказ про Ванга Ю. От всего сердца я подумал: милый Ванг Ю! Милый, милый, милый Ванг Ю!
Когда я очень волнуюсь или расстраиваюсь, то моментально выбиваюсь из сил: мне сразу хочется спать. История Ванга Ю повлияла на меня так же. Не прошло и пяти минут после ухода моего почтенного соседа, а я уже лежал на столе и спал.
Мне снились разряженные хиджры в шелковых сари и с густо размалеванными лицами. Они кружились в танце, пронзительно покрикивая, перед дверью какого-то дома, где шла свадьба. Занавески на окне второго этажа осторожно раздвинулись — на них с ужасом смотрела голубоглазая, светлокожая девочка. Одна из хиджр заметила ее и, подняв свою огромную, раскрашенную хной и замотанную в тряпку руку, ткнула в ее сторону пальцем. Вслед за ней хиджры молча указали на девочку, а потом начали танец «проклятая невеста». Из-за этого танца девочка будет проклята до конца своих дней. Сначала она зарыдала, а потом, распахнув окно, принялась бросать на головы танцующих на улице хиджр все, что попадалось ей под руку. Фотографии в рамках, кружева, чернильницы, несколько курительных трубок… она швырялась всем подряд, а под конец засветила в голову старшей из хиджр фарфоровую куклу. И — невероятно! — попала в цель. Из головы пожилой хиджры льется кровь, остальные в волнении обступают ее. Невероятно красивое лицо маленькой девочки искажается кривой, злобной улыбкой, и она кричит: «Эсме! Меня зовут Эсме!»
Я проснулся от стука в дверь. Кто-то стучался с такой силой, что едва ее не сломал. Человек в Медвежьей Шапке.
— Вы что, опять спите? — с порога крикнул мне он. И затрясся в хохоте.
Господи, подумал я. Опять смех без причины, крики и плевки; опять этот тяжелый человек… Чего он все время ходит ко мне?
Усевшись в кресло справа от стола, тот закинул ногу на ногу:
— Я принес ваш журнал.
Вытащив из внутреннего кармана плаща старый киножурнал, он швырнул его мне. Тот самый журнал, который потеряла Эсме, с Хамфри Богартом на обложке.
— Спасибо, — сказал я. — Могу я спросить, где вы нашли его?
— Спрашивайте, спрашивайте! Мне ответить не-не-не трудно! Ей-богу, не трудно, — с трудом выговорил он. И тут же его обуял такой приступ хохота, что мне стало жутковато.
Человека в Медвежьей Шапке можно было называть самыми забавными, самыми идиотскими, самыми смешными и неожиданными прозвищами на свете. Разговаривать с ним было все равно, что идти по полю, заминированному хохотом. Совершенно невозможно догадаться, когда, после каких слов он начнет лопаться от смеха.
Постепенно его хохот превратился в какие-то всхлипывания. Наконец, он, кажется, заметил кислое выражение моего лица. Внезапно успокоившись, он сконфуженно опустил голову. Ну вот, расстроился, подумал я. Наверное, решил, что я — очередной робот. Иногда я умею быть злым; но быть безжалостным мне никогда не удается. Расстроившись, что огорчил его, я не выдержал и дрожащим голосом сказал:
— Послушайте, сударь. Я, кажется, говорил вам, что отдал этот журнал женщине, влюбленной в Хамфри Богарта, и когда вдруг увидел его у вас…
Он просветлел. Его глаза засияли, как у веселого щенка:
— Хотите знать, где я его нашел? В пивной, где работают карлики! И называется она… Знаете, знаете, как называется та забегаловка?
— «Белоснежка», наверное, — предположил я, пытаясь казаться безразличным, но любезным.
