— Откуда вы узнали, что его зовут Николай, мсье Жакоб? — спросил я. — Конечно, если это случилось сегодня…
— Ах, — вздохнул он. — Первым его заметил посыльный, проходивший мимо. Он бросился к дереву с криками «Николай! Николай!». Мы увидели, что он плачет и причитает над телом. Тело, вероятно, кто-то принес, когда стемнело, и повесил на дереве, чтобы выдать это за самоубийство. Доктор, как только прибыл на место происшествия, сразу понял, что к чему: Николая отравили, он мертв, предположительно, со вчерашней ночи. Но кто его повесил и как мы не заметили вешавших, непонятно. Наверное, из-за темноты, из-за дождя. Да и большая часть лавок к тому времени уже закрылась. Я свою не закрыл, потому что на сегодняшний вечер у нас было намечено собрание шекспироведов. Мой любезный друг — ваш сосед, уже, конечно, рассказал вам: наш друг Ванг Ю собирался читать и комментировать отрывки из «Сна в летнюю ночь».
— Надо же! — удивился я. — В самом деле? О том, что Ванг Ю — знаменитый шекспировед, я узнал только сегодня утром. Мне бы непременно хотелось воспользоваться его драгоценными познаниями, тем более, мы живем в одном доме…
— Мой юный друг, — сказал мсье Жакоб. — Мой юный друг, как же вы нетерпеливы. Не стоит обижаться на то, что жизнь имеет свои тайны. Ибо эти тайны и делают жизнь прекрасной, придают ей ценность и смысл. Подождите немного, и жизнь сама раскроет их перед вами одну за другой. Распутает все узлы. Не скажу, что в молодости не бунтовал так же, как вы, что мое нетерпение не сменялось безудержным гневом…
— Даже держу пари, мсье Жакоб, — перебил его я, — что в молодости вы думали: «Господи, неужели единственный способ выбраться из этого города — моря, которые его окружают?»
Жакоб засмеялся.
— Вы очень внимательны, — сказал он. — И подозрительны. Какие хорошие качества! Однако эти достоинства могут отравить вам жизнь, если вы не научитесь чувствовать меру. Да, мой юный друг, иногда у близких друзей может быть одинаковая манера разговаривать. Вплоть до того, что они забывают, кто из них что сказал, да и не хотят помнить об этом. Один становится проводником чувств другого: их взгляды совпадают, их мысли совпадают, и говорят они одинаково. Я желаю, чтобы и у вас когда-нибудь появился такой близкий, такой важный друг.
— Интересно, мсье Жакоб, а если я скажу, что меня пугает город, внезапно превратившийся в слаженный хор моих друзей, что вы ответите? Что я не знаю меры в применении своих достоинств?
— Да! Да! Да, мой юный друг, — тут же воскликнул Жакоб. — Чрезмерная подозрительность только мешает. Вы увязаете в деталях и теряете возможность отступить и взглянуть на всю картину целиком. Детали губительны, а целое — объясняет все и вселяет надежду.
— Мсье Жакоб, — ответил я, — раньше вы обвиняли меня, что я брожу по нижним этажам высотного дома. Утверждали, что стоит мне выйти на крышу, как я увижу все. Вот я на крыше и меня не оставляет чувство, что какие-то таинственные силы хотят столкнуть меня вниз. Что скажете?
— Убийства мальчиков-посыльных, — сказал он. — Помните: убийства мальчиков-посыльных. Если уж кто и может разобраться в том, что происходит, так это вы.
— Однажды вы послали ко мне Николая, — сказал я. — Он был весьма невежлив.
— Он был очень несчастлив, — сказал Жакоб. — А еще умен. Он повидал жизнь.
— Доброй ночи, мсье Жакоб, — сказал я. — Мне кажется, сегодня ваше шекспироведческое собрание не состоится, ибо моя мамочка вернулась с дачи. Ванг Ю давно уже видит «сны в летнюю ночь».
— Доброй ночи, мой юный друг, — сказал Жакоб. — У вас острый язык и острый ум. Берегите себя.
— В этом городе хотя бы рифму чувствуют и намеки понимают, — проворчал я. — А сколько на земле городов, где нет ни рифмы, ни поэзии. Еще раз — доброй ночи.
Выйдя из его лавки, я быстро зашагал прочь. Не прошел я и двухсот метров, как навстречу мне откуда-то повернул Человек в Медвежьей Шапке. Он пытался на ходу застегнуть брючную пуговицу и так увлекся своим занятием, что прошел мимо, не заметив меня. Я развернулся и осторожно последовал за ним. Тот свернул на какую-то улицу, затем на другую. Остановился рядом со старинным домом, поправил свою шапку и начал спускаться по одной из лестниц, огибавших дом. Вскоре и совсем скрылся из виду. Подойдя поближе, я заглянул вниз. На черной железной двери красной краской из баллончика было выведено: «Пещера». А ниже кривыми буквами:
Карлики без очереди,
остальные по порядку
Когда я вернулся домой, меня встречали тишина и темнота. Ванг Ю уже лег. Обычно Ванг Ю ложится поздно, и раньше двух-трех часов ночи свет в его комнате никогда не гаснет. Так как встает он засветло, мне всегда было интересно, чем же таким он занимается по ночам. Теперь это прояснилось — он всего-навсего перечитывал Шекспира и выдумывал к нему новые комментарии, готовясь порадовать своих всезнаек-слушателей, всем сердцем ожидавших его в лавочке мсье Жакоба. Однако этой ночью мой острый язык оказался прав: в честь возвращения матушки с дачи Ванг Ю лег рано и, наверное, видел уже десятый сон. Я спокойно вздохнул. В голове у меня все перемешалось, а на душе было так мрачно, что я не желал никого видеть и сил не осталось даже на простейшее бытовое общение.
Поднявшись к себе в комнату, я сел на одну из табуреток перед круглым столом из красного дерева. И на белой пергаментной бумаге, лежавшей на столе, написал:
Уважаемый господин Волковед!
Я убежден, что Вы — далеко не «новый» клиент мсье Жакоба, как вы оба утверждаете. Что вы скрываете от меня от меня и зачем, с какими целями?.. Меня терзают смутные сомнения.
Вы скрыли от меня не только дружбу с мсье Жакобом. Помните, что Вы сказали, когда я узнал, что Вы — один из почтеннейших в нашем городе торговцев собственным семенем? Вы предупредили меня, что не стоит делать поспешных выводов и видеть во всем плохое. Того, что мне удалось узнать, не хватает, чтобы разгадать Вашу головоломку. Мне все надоело, я хочу сбежать из этого города. Поэтому откровенно Вас спрашиваю: Вы — убийца?
P.S. И неужели Вы думаете, мне есть дело до этих убийств?
Я взял стакан, стоявший у меня в изголовье, и до краев наполнил его виски. Выпил залпом, выпил так, будто умирал от жажды, пил, пил и снова пил. Какое мне дело до этих убийств? Правильно! Повторив про себя эту восхитительную фразу: «Какое мне дело до этих убийств?» — я опять наполнил стакан, сел и написал на чистом листке:
Эсме!
То, что ты не держишь слова, конечно…
Ручку я удерживал с трудом. На мгновение меня охватила задумчивость. Потом я приписал:
Где ты?
Затем подошел к кровати и упал на нее не раздеваясь. И тут же уснул глубоким сном.
* * *
Когда я проснулся, был третий час дня. Воскресенье. Ровно семь дней с тех пор, как я ввязался в это дело. Усталый, оттого что проспал пятнадцать часов подряд, я принял ванну. Матушка и Ванг Ю, как всегда по воскресеньям, ушли на Рынок старых фотографий. Я спокойно и плотно позавтракал. А когда, посвистывая, вернулся в комнату, не поверил своим глазам. Письма господину Волковеду и Эсме исчезли со стола.
Матушка? Ванг Ю?
Какой ловкач, какой наглец, не спросившись разрешения, мог отправить оба сумасшедших письма? Ни Ванг Ю, ни матушка не были способны на такое нахальство. Я чуть не задохнулся от волнения. Хорошо. Ну а я-то с какой стати вздумал писать такие идиотские письма, ради чего? Зачем я написал господину Волковеду? Почему он не идет у меня из головы? И что мне нужно от Эсме? Хочет — приходит, хочет — не приходит; хочет — держит слово, хочет — не держит. Зачем я все время о ней думаю?
В ярости на ловкача, который отправил мои письма, а заодно и на себя, я вернулся в постель. Спать не хотелось, ведь я только проснулся. Но теперь я на каждом шагу боялся совершить какую-нибудь глупость. Я взял книжку и укрылся одеялом. И вы не поверите, однако не прошло и десяти минут, как я сладко заснул.
На следующее утро меня разбудил Ванг Ю, который вошел ко мне в комнату и раздвинул занавески.
— Доброе утро, господин, — сказал он. — Я подумал, что сегодня вам захочется встать пораньше и пойти в дедушкину контору.
— Ты очень правильно подумал, Ванг Ю, — ответил я. — И спасибо, что не называешь меня как-нибудь вроде «мой юный друг».
— С самого рождения я называю вас «господин», — укоризненно сказал Ванг Ю. — Вы прекрасно знаете, что я слуга вашего дедушки.
— Ты был слугой, — сказал я. — Да и что это за служба…
— Я по собственной воле решил стать слугой вашего дедушки, — ответил Ванг Ю. — Хорошего вам дня, господин.
Он вышел, как обычно держа спину очень ровно. У меня не осталось никаких сомнений относительно того, кто отправил мои письма. Милый Ванг Ю, подумал я. Милый, милый, милый Ванг Ю.
Мне не хотелось обижать его, проигнорировав домашний завтрак. Быстро съев что-то за заботливо накрытым столом, я вышел из дома, купил в городской аптеке прямо напротив дома реланиум с аспирином и направился в контору. Сев за стол, я положил в рот две таблетки аспирина и три таблетки реланиума и запил все это виски, оставшимся после прихода Эсме. Мне совершенно не хотелось нервничать. Совершенно не хотелось. Вам может показаться, что запивать реланиум виски — не очень удачная идея. Но я был не в силах размышлять на столь высокие темы. Я хотел как можно быстрее проглотить таблетки и спастись. Но я не успел. Дверь без стука отворилась, и вошел чертов господин Волковед.
