Порыв ветра полоснул по щеке. Крючков зажмурился и что есть силы сжал кулаки.
— Нет, — проговорил он. — Рано сдаваться. Нужно терпеть.
Решительно шагнув в Москву, Павел побрел через вьюгу вокруг огромного терема.
«Я не знаю, что будет завтра, — размышлял он. — Может быть, впереди меня встретит удача. Я только спугну ее, думая о преждевременном бегстве. Что ждет меня дома? Никаких перспектив. А Москва — это город возможностей. Многие люди, попав сюда, оказывались на краю пропасти, но в результате достигли успеха. Поэтому, даже когда мне становится страшно и тяжело на душе, все равно нужно держаться, бороться за свое будущее и не терять веру».
Крючков оказался у турникетного павильона. Он поразился непривычной пустынности. Замер, поддавшись царящей вокруг тишине, такой, когда можно расслышать шуршание летящих снежинок.
Кто-то стукнул его по плечу. Крючков вздрогнул и обернулся. Перед ним висело дрожащее в ореоле запаха крепкого пива лицо постового. Сергей держал в руках большую клеенчатую сумку — точно такую, как сумки, с которыми прибыл в столицу Крючков. Растянув губы в надменной улыбке, Сергей произнес: — Уединиться решил? Ходишь, владения смотришь? Тык-тык. — Горящие пьяненьким, придурковатым лукавством глаза постового сузились в щелки. — Знаю, что и тебе хочется стать москвичом. Москва — город больших людей. Здесь калачи, что огонь горячи. Понимаешь, о чем я?
— А вы хотели бы здесь жить? — спросил у постового Крючков.
— На вокзале с бомжами? — Сергей рассмеялся. — Ну ты насмешил. И не уговаривай. У меня жилплощадь теперь в Щербинке есть. Полчаса на машине и считай, что я житель нашей великой столицы.
— Получили свое? — поинтересовался Крючков.
— Да. Получил, — произнес постовой и с удовлетворением крякнул. — Постараться пришлось. Здесь никто не подаст. Нужно пойти на все и не упускать ничего. Если нужно мочить, значит нужно мочить. Жизнь такая. С ней не поспоришь.
— Вы кого-то убили? — неожиданно произнес Павел.
— Я? — постовой, опешив, отпрянул. Потом оглянулся, ощерился и, наклонившись к самому уху Крючкова, пахнув перегаром, шепнул: — Да. Ну и что?
Павел вырвался из тяжелых объятий и чуть не бегом припустил к тыльному входу, ведущему в помещение вокзального комплекса.
— Не мы придумали эту сраную жизнь! — закричал ему вслед постовой. — Считаешь себя лучше меня! Да пошел ты! Так и сгинешь здесь, ты — голожопый щегол. Даже имени твоего не вспомнят! А я хочу по-человечески жить! Красиво жить, слышишь!
Постовому никто не ответил, и он зашагал в сторону перрона, куда должен был скоро прибыть его поезд.
На «Кресте» — уродливом ряде палаток, расставленных лабиринтом, забрезжил подслеповатый огонек работающей торговой точки. Ноги Сергея сами собой повернули на этот свет. Он торопился. Раз поскользнулся и, взмахнув сумкой, чуть не упал на ледяной корке.
Пурпурно-черное небо, метущее снег, опустило к земле чароитовую тучу. Воздух стал вязким, как жидкий свинец. На Сергея накатила какая-то непонятная тяжесть, придавила гнетом. Дорога до «Креста» показалась мучительно долгой.
За стеклом палатки горела свеча. На алтаре изумрудом и пурпуром загадочно переливались бутылки. Сергей постучал. На его стук поднялась заспанная продавщица. Она открыла окошко.
Постовой рявкнул:
— «Охота Крепкое» есть?
— Закончилось, нет, — равнодушно зевая, ответила продавщица.
— Тогда «Балтику девять» давайте.
Продавщица исчезла за бруствером из бутылок, чем-то загрохотала. Сергей вытянул кошелек, вывалил себе на ладонь и начал отсчитывать мелочь.
— Нельзя побыстрей? Я на поезд опаздываю, — крикнул в окошечко постовой, бросил на блюдечко деньги. Из отверстия показалась бутылка крепленого пива. Постовой ловко принял ее; повернулся, чтобы уйти и наткнулся на двух непонятно откуда возникших субъектов. Один из них был колченогий, низенький, похожий на борова тип в телогрейке. Другой — длинный, как жердь, с противной козлиной рожей, одетый в пальто, в нахлобученной на глаза коверкотовой кепке.
— Давай сюда кошелек, — проговорил тихим пронзительным голосом боров.
— И сумку тоже давай, — проблеяла козлиная рожа.
Постовой распрямил плечи и, уверенный в собственных силах, с презрением произнес:
— Ага. Дам тебе сейчас. Они самому мне нужны.
— Дашь, — разомкнув чугунные губы-заслонки, за которыми разверзлось шипящее жерло печи, сказал боров. К ужасу постового, в голове борова горел костер. За огнеупорными стеклами глаз переливались раскаленные стены.
— Идите вы к черту, — пятясь от кошмарного борова, пролепетал постовой.
— Мы сами черти, — проблеял козлорожий и резко выкинул из-под полы пальто длинный хвост.
Черная сталь с хрустом вошла между ребер постового. Он охнул, присел и откинулся на спину. Красная лужа растеклась рядом с рухнувшим телом. Боров и козлорожий приняли из раскинутых рук убиенного кошелек и багаж, шагнули в низкое облако и тут же исчезли.
Крючков пробудился и сразу почувствовал, что от спанья в кресле у него страшно затекли ноги. Подобное обстоятельство не имело большого значения в том случае, если не нужно полдня ходить с рекламными досками. Ноги были нужны. Их следовало оберегать. Павел обратил внимание, что некоторые вынужденные ночевать на вокзале сограждане предпочитали креслам газеты, которые стелили вдоль стен, и укладывались на них, как на простыни. Он поделился своим наблюдением с бомжем Геннадием. Тот посмотрел на спящих у стен ловкачей и презрительно высказался:
— Это они с непривычки. Зеленые еще совсем. Так спят цветники. А ментам удобней всего достать мыском сапога в рыло.
— А кто такие цветники? — спросил Крючков.
— Опустившиеся бомжи. Лежит такой цветник на асфальте. Все его обходят, а он воняет. Будешь пить с кем попало, сразу превратишься в цветника. Или если заболеешь, потеряешь силу. Или если тебя отмудохают до полусмерти и бросят. Если совсем невмоготу, лучше сними себе на ночь купе в вагоне, который в отстойнике. В плацкарте спать не советую. Там беспредел хуже, чем на трубе. Мертвяков каждое утро выносят.
Крючков снова отметил про себя эту «трубу», о которой наслушался от Арчибальда.
— Сегодня на «Кресте» убили кого-то, — сообщил бомж Геннадий. — Так что лучше тебе тута днем не толкаться. Менты шмонать будут. Если нет регистрации, душу вытрясут.
Без пятнадцати десять Крючков явился в ресторан, что располагался в доме на Каланчевской, и, косясь на поставленные домиком рекламные доски, попросил представить себя распорядителю. Охранник крикнул. На зов из полуподвального помещения вынырнул шустрый молодой человек в красной жилетке. Он повторил уже известную Павлу задачу, на всякий случай добавив, что если Павел будет ходить вне зоны видимости, деньги за такую работу он не получит.
Павел вышел из ресторана, неся на груди и спине рекламные доски. На досках было написано: «Ресторан «Ажурный» — лучшие цены, изысканная еда. Бизнес-ланч — 170 руб. Шашлык — 100 руб. Пиво бочковое 0,5л. — 30 руб.». В углу был изображен толстый повар, смачно мусоливший в пухлых губах кончики пальцев.
Работа не требовала напряжения интеллекта, отчего казалась еще утомительней. Ноги гудели. От ветра Павлу приходилось ловить и прижимать к себе фанерные полы рекламного фартука, как стыдливой красавице приподымаемую порывами ветра юбку. После трех часов этой борьбы, Крючков позволил себе выпить стаканчик растворимого кофе за пятнадцать рублей и съесть тридцатирублевый хот-дог. Тоска поутихла, но не исчезла; принимая разные образы, снова стала подступать к сердцу. Чтобы занять себя какими-нибудь более позитивными размышлениями, чем самокритика, наш герой запрокинул голову и стал пересчитывать этажи сталинской высотки. За этим занятием Павел нашел, что само здание напоминает скалистую гору.
— Никакая она не гора, — сказал невысокий мужчина со стальными глазами и волевым, пересеченным шрамом лицом. — Это советская пирамида.
— На пирамиду совсем не похоже, — не согласился Крючков.
— В пирамиде главное соотношение фундамента и вершины. Все остальное — нефункциональная мишура. Власти всегда хотели скрыть от народа истинное предназначение объектов, — уверенно произнес незнакомец и поглядел на Крючкова таким пронизывающим взглядом, что у Павла закружилась голова.
— Вы так думаете? — спросил каким-то не своим голосом Павел и, чтобы прийти в себя, несколько раз громко кашлянул.
— Я знаю, — сообщил незнакомец. — Их форма и место расположения были выверены колдунами. Да-да — колдунами. Их работа была засекречена в СССР. Эти высотки строились как приемники-передатчики сверхтонкого импульса. Точкой силы выступала кремлевская колокольня Ивана Великого, на которую в определенное время поднимался генеральный секретарь. Находясь в специально воссозданном энергетическом поле, он мог получать информацию от могущественных инопланетных оракулов и корректировать экономический и политический курс всей страны. Но все пошло прахом. Не была возведена основная — восьмая высотка, коммунизм так и не был построен, СССР развалился. Пирамиды, кроме здания университета, теперь не работают. — Незнакомец помолчал и мрачно добавил: — Всему виной тщательно завуалированный внутренний враг. Я должен был раскрыть заговор, вывести на чистую воду вредителей. И меня предали. Ударили в спину. — На этих словах странный рассказчик снова пронзил Крючкова своим гипнотическим взглядом. — Я вижу, вы свой человек. — Он протянул руку. — Лев Троцкий — резидент управления двенадцать-бис ГРУ.
