— Да! — торопливо сказала Соня в трубку. — Привет. Что? Нет-нет, ничем таким…
Она прикусила язык и поправилась: то есть, конечно, она занята сегодня вечером. Но если он очень настаивает… Если надо… Конечно, ради старой дружбы она готова…
И, закончив разговор, вдруг отбила на брусчатке радостную чечетку под взглядами удивленных прохожих.
В ресторан, слава богу, Дима цветы не принес. Первые пять минут ничего не значащего разговора, обсуждения меню, сплетен об однокурсниках — и вдруг он выпалил, наклонившись к ней:
— Сонь, поедешь со мной на Байкал?
— Надолго? — спросила Соня прежде, чем успела о чем-нибудь подумать.
Он позволил себе откинуться на спинку стула, и только теперь ей стало ясно, что он напряжен и взволнован не меньше нее.
— На шесть дней.
Вечером Соня бегала по стенам, пытаясь отыскать кроссовки, куртку с мембраной и дождевик.
Поездка намечалась не совсем романтическая, во всяком случае официально.
Дима объяснил, что у него собралась группа из пяти англичан, жаждущих увидеть красоты Байкала. Он должен был ехать с ними один, но при мысли об этом его одолела такая тоска, что…
На этом месте объяснения он замолчал и посмотрел на нее собачьими глазами.
Соня все поняла и без слов.
— Я, возможно, даже смогу что-то заплатить, если оформим тебя как сопровождающую, — неуверенно предложил он. — Только не уверен, что там приличные деньги…
Но Соня оборвала его и предложила не говорить глупости. Пусть лучше расскажет, что нужно взять с собой.
На следующий день они вылетели из Москвы в Иркутск: Соня, Дима, три рыжих англичанина, похожие на изможденных кузнечиков, и две англичанки неопределенного возраста, часто показывающие в улыбке желтые зубы.
Соня незаметно прикасалась ладонью к рукаву Диминой куртки, и это придавало ей мужества.
А мужество было необходимо. Соня ненавидела то, что называется отдыхом на природе. Все эти палатки, костры, походная еда, туалет под сосной… Вот на что она согласилась, когда Дима смотрел на нее собачьими глазами.
Но сейчас Соня украдкой поглядывала на него и думала, что это не такая высокая цена за шесть дней, проведенных вместе. Она проявит себя с лучшей стороны. Дима запомнил ее неумехой и неженкой? Она покажет, что готова выносить тяготы не хуже этих, рыжих. Может спать в дупле и расчесываться плавником карася. Умеет коптить долгоносиков и доить таежных слизней. А еще обедать тушенкой, запивать водкой и закусывать шишками. Нет, тушенку не может, не переносит даже запах. Но все остальное — запросто.
Когда прибыли на место, выяснилось, что жить предстоит не в палатках, а в деревянных домиках, которые владелец почему-то упорно именовал избушками, хотя правильнее было бы — сараями. Англичанам страшно понравилось это слово. «Из-бю-щка», — они вытягивали губы и смеялись.
Еще в самолете обнаружилось, что вся компания ни бельмеса не понимает по-русски. А Димин английский был так слаб, что после двух его попыток объясниться Соня взяла дело в свои руки.
Их расселили по «избющкам», каждого в свою. Соня сначала огорчилась, но потом подумала, что так даже лучше. Сначала Дима будет приходить к ней, затем она к нему. И все это среди байкальских красот.
А красота вокруг и правда была невероятная. Над головами ели сходились с небом. Озеро синело так, что хотелось подкрутить настройки фотошопа и сделать цвет более приближенным к реальности — побледнее, посерее.
Все ахали и изумлялись. Соня тоже ахала и изумлялась, но по другим поводам. Во-первых, их атаковали полчища комаров. Вскоре она прониклась мыслью, что лучше стать жертвой нападения тигра или медведя. По крайней мере, смерть будет быстрой и не такой мучительной.
Ей приходилось без конца брызгаться репеллентом, который должен был отпугивать мерзких тварей. Вместо этого он притягивал их, как диоровский «Фаренгейт» — юных неопытных дев. Каждый комар из многотысячной тучи, завидев Соню, считал своим долгом лично засвидетельствовать ей почтение.
Второй напастью была мелкая мошка, которая вела себя еще хуже комаров. От ее укусов Соня распухла и чесалась, как шелудивая дворняжка.
Третьей бедой оказались клещи. Они норовили забраться в подмышки и другие труднодоступные места. Соня, панически боявшаяся энцефалита, маниакально осматривала одежду каждые четыре часа, но понимала, что ходит по краю бездны. Пока ей везло. Но что будет завтра?
Все живописные места, по которым водил их Дима, казались ей похожими одно на другое. Везде были гнус, комары и клещи. Деревья зеленели, озеро синело, горы лысели. У Сони в голове не укладывалось, как можно лететь за пять тысяч километров для того, чтобы посмотреть на огромную массу воды. К тому же ледяную.
Вдобавок англичане оказались зависимы от нее, как дети. Без ее помощи они не понимали Диму. Поэтому Соня покорно таскалась за ними и переводила все, что он говорил.
На замесе из влюбленности и желания она продержалась четыре дня. Ангельское терпение и дьявольская выдержка стали ее постоянными спутниками. К тому же Соня беспрестанно врала. Ах, какая красота! Ах, посмотрите сюда! Оу, вот это да! Не может быть, снимайте скорее, снимайте!
Дима был ласков и нежен. Но по ночам не приходил.
Да что там приходил — Соне пока не досталось даже поцелуя. Днем они все время были на людях, вечером расходились — и засыпали. То есть Дима засыпал, а она лежала без сна в своей самой красивой сорочке, шелковой с черным кружевом, безбожно мерзла и смотрела в потолок. На потолке висели комары, здоровые, как летучие мыши.
На четвертую ночь Соня решила брать счастье в свои руки и ковать железо, в каком бы состоянии оно ни находилось. Впотьмах, стуча зубами и дрожа ногами, она добежала до Диминого сарайчика и пять минут исполняла под его дверью танец вожделеющей женщины. Все было напрасно: Дима крепко спал и не открыл.
Пятая ночь была последней. Но и ее ничего не понимающая Соня провела в одиночестве.
В «Шереметьеве», получив свой багаж, она тепло попрощалась с англичанами и сухо — с Димой. Тот ласково улыбнулся ей напоследок. Соня села в такси, увидела привычную шапку смога над городом и благословила московский климат, в котором комары водились парами, а не многотысячными общинами.
Но ее не оставляли мучительные раздумья. Что она сделала не так? Она, пустившая шесть дней гнусу под хвост?
И в конце концов, наступив гордости на горло, Соня позвонила другому однокурснику, Диминому приятелю.
— А, Сонька! — Тот ничуть не удивился. — Ты, говорят, героически помогала нашему Димону?
— Помогала?
— Когда он, дурак, ввязался в эту авантюру с англичанами. На переводчика ему влом было тратиться. А по-английски он ни бум-бум. Но ты молодец, выручила товарища.
Приятель одобрительно рассмеялся. И Соня рассмеялась тоже.
И, закончив разговор, посмеялась еще немного, стоя одна в пустой квартире. Потом достала с дальней полки старый томик «Графа Монте-Кристо», вынула из него засушенную красную гвоздику и ритуально сожгла над раковиной.
Она прогорела так быстро, как будто ее и не было.
Из всего отечественного кинематографа Юлька любила только доперестроечные советские комедии. «Волгу-Волгу», «Веселых ребят», «Кавказскую пленницу», «Служебный роман» любила. А всего больше любила «Ивана Васильевича». Волшебный фильм, во многих отношениях. Шурик там — такой душка, и вот Пуговкин еще, а уж Куравлев-то! Булгаков когда-а писал, с тех пор коммуналки почти все разъехались, а что изменилось? Да ничего, если честно. Разве общий подъезд вместо общего коридора и с соседями можно не здороваться.
Юлька много чего любила. Читать любила и на роликах кататься, плавать до посинения, далеко-далеко, чтобы берега не видно, танцевать любила и в парке гулять под звездным небом. А еще любила Юлька всякие эксперименты кулинарные. Раньше, пока родители в Германию работать не уехали, она каждый день чего-нибудь эдакого наколдовывала к ужину. Да только родителям еще целый год работать, а может, и контракт продлят, если повезет, много ли теперь наэкспериментируешь со стипендии да с полставки в «Макдаке»?
Но все-таки иногда позволяла себе, из скудных средств выкраивая, любимому хобби не изменяла.
И вот однажды, в пятницу вечером, зашла Юлька в гастроном, в мясной отдел. А там, за стеклом, — прямо глаза разбегаются. И тебе индюшка, и курица всеми частями тела и целиком представлена, и кроличьи лапки, и корейка, и карбонаты, — выбирай не хочу, аж слюнки потекли. А до зарплаты целая неделя. Разглядывала Юлька, разглядывала. И это дороговато, и вон то кусается, а о том и мечтать не смей, оно тут для богатых клиентов лежит, все во льду и в подсветке. И вдруг увидела внизу, в самом уголке, — почки телячьи и почки говяжьи, аккуратненькой горочкой. Сто́ят всего ничего, чуть больше полусотни. В голове сразу щелк: «Почки один раз царице, икра черная, икра красная, икра заморская кабачковая». Судьба, в общем.
