Она чувствует, как Татьяна смотрит ей вслед длинными, задумчивыми глазами.
Ах, как хорошо, — тащит ее через порог. — Это Лена, гениальная художница, — говорит Женя, хотя не видел ее картин. В огромной комнате ничего, кроме белого рояля, все сидят на соломенных круглых подстилках. Такую же сейчас же ей выдает и отходит на середину, откуда что-то вещает стоя. Она тоже садится.
Я — Валера, Женин друг. — многозначительно представляется красивый полнотелый мужчина. — Чем же Вы Евгения очаровали? Вы не хороши, в то, что гениальная художница, я не верю. — Не знаю. — Вы больны, сирота, может быть, очень бедны? — У меня сестра не ходит. — А, сестра в кресле, тогда понятно.
Он отворачивается, потеряв интерес. С того края по полу на подстилке к ней передвигается необыкновенно красивая женщина с огнедышащими ноздрями, как ей сейчас же представляется, если б ее рисовала.
Можно, я сяду рядом с Вами? Давайте дружить, меня зовут Римма. — Конечно. — Хорош, правда? — она показывает на стоящего в центре Женю. — Мне тоже очень нравится. Видите, хорошенькая справа? — Да. — Его подружка. Мне очень нужна такая, как Вы. Которой я бы могла всецело доверять. — Бред и дурные слухи, — раздраженно отзывается Валера. — Почему? — Ты сама знаешь. — Это вы все так думаете, а я ночевала у них. Открываю глаза, они стоят у окна голые. Они же думали, что я сплю.
Женя гомосексуалист.
Ты опять опоздала, — встретит ее Татьяна, — вон уже сколько. А она сядет к ней на колени и скажет, как всегда: — Ну не сердись, прости, последний раз — и будет ей расчесывать волосы. Она думает, что когда уходит, то предает сестру или ей изменяет. Хотя, например, у нее нет и не может быть мужчин. А та будет сперва отворачиваться. Незаметно начинают целоваться. Ласкают друг друга до одурения. От возбуждения Татьяна плачет.
Лена не считает себя лесбиянкой.
Ну, познакомились? — спрашивает подкравшийся Женька. — Да, да. Только мне, к сожалению, уже надо бежать. — Я знаю, что ты никогда не можешь досидеть до конца, я буду читать. Я обязательно, извини, нам выходить. Меня зовут, прощай пока, душа моя. Или лучше сказать — до вечера, когда я возобновлю разговор с тобой, коий один только составляет
Все, что он сейчас рассказывал казалось (грубым оскорбительным)
Лариса сказала, что это она ему это рассказала про своего тогда знакомого
Один за другим мы поднялись по третьей в этот день лестнице
Кто? — настороженно и хрипло отозвались оттуда. ГГ меня оттолкнула. Питер дома-а-а? — пропела, подделывая акцент, поглядывая на меня, вытягивая губы, делая умильное лицо и т. д. О, йес, йес, — заторопилась старушка, отодвигая засовы. Я почувствовал себя у своих: она тоже была скрючена и крошечна. Ввалились и сейчас же запихали ее, окружив, наши провожатые: "Тихо, молчи, и мы никого не тронем". "Мамочка, кто пришел?" — послышался неприятный приближающийся голос, который я узнал. (Как все горбуны) Как у всех карликов, у меня очень развита слуховая память. Мне достаточно один раз услышать голос
Он шел к нам навстречу. Fuck! — что могло означать и "гады!", и "черт возьми". Отпрыгнул назад и затряс ящик стола. Даже не думай, — сказала Лариса. Несколько пистолетов из-за нее. Отошел от стола и смиренно встал на середине, опустив руки. В другом конце из повернутого спинкой кресла вдруг выскочила растрепанная миловидная девушка и завыла, широко разевая рот. Заткни ее, велела Лариса. Он молчал, не двигаясь. Горбунью втолкнули. — Я ничего, ничего, что же вы меня так-то, — бормотала она. — Все входите, закрывайте дверь, телефон, где телефон? Ей сказали, что телефон в коридоре. — Хорошо. Ты! Проверь, нет в квартире больше никого? Старушку посадите рядом с девчонкой. А та все выла. — Никого больше нет, и она кивнула. — Я же тебе сказала, чтоб заткнуть. Он показал знаками, и она замолчала. Рот не закрыла, в нем перекатывалась слюна. — Она что, больше ничего не может сказать? — Нет. И не слышит, — покачал Питер. — Но ведь видит же она. Мы вам не сделаем ничего, если ответишь на наши вопросы. — Ничего я не стану с вами говорить. — Всем занять места вдоль стен и около окон, ничего и никого не трогать, — распоряжалась Лариса. — А вы садитесь на стулья. Ты тоже.
Наши присели на корточках по всей комнате, мы с Галей — на диван, Лариса рядом со мной на подлокотнике, касаясь меня ногой. — Ты тоже? — Нет. Я ничего не скажу, кто вы, что вам надо от меня? Я не тот, кто вам нужен. — А тогда мы сначала посмотрим, что в горле у твоей неговорящей подружки. — Она моя сестра. — Мне все равно, у сестры. Потом с мамой. Эдик! Один их наших, выхватив откуда-то, приставил лезвие к горлу глухонемой девушки. Она дернулась, чтобы опять завыть, но смолчала, слушаясь брата, взглянув на него. Тогда тоже сел. — Мы хотим поговорить с тобой о Руслане. Понял, что мы не шутим? — Кажется, да. Он вдруг расхохотался. — Я всегда знал, что с ним обязательно во что-нибудь попадешься. С ним никогда нельзя было иметь дело. — Да скажи ты им, что они хотят от тебя, я прошу тебя, — просила старуха. Немая глядела. Он кивнул обеим. — Ну вот и прекрасно, скрывать нам друг от друга нечего. Итак, что ты должен был сделать для него, — сказала Лариса. — Может, грохнуть кого-нибудь из них? — предложил старший у них, Эдуард. — Заткнись, пока я тебя не спросила. — То же, что и всегда, ты же знаешь. Он показал пальцем, как будто взводит курок. — Женщину? Что ты знаешь о ней? — Почему женщину, нет. — Что он рассказывал тебе обо мне? Он поискал среди нас глазами. — Ничего. И сейчас же остановился на мне, отыскав. — Это Вы звонили? Я не ответил. — Вы. Он и всегда любил что-то подобное. Он обежал меня взглядом, рассматривая, и я еще съежился. — Но он же описал как-то, я его жена. — Описал, конечно. Нет, мы о тебе не говорили. Что с ним, почему его с собой не привели? — Перестань со мной играть, я не дура. — Не понимаю. — Ты его застрелил, и я начинаю сердиться. Тут он встал. — Кого, Руслана? вот оно что. Я ожидал чего-то подобного, хотя, конечно, не мог представить. — Я одного не пойму, если должен был женщину, зачем же ты стрелял, когда увидел мужчину. — Причем здесь женщина, я не понимаю — Испугался? От неожиданности? Он тебе обещал — мужчину, он там живет, стреляю со вспышкой — что больше не будет никого? Это как? — поэтому мне все равно, есть свет. Резко в лицо фонарем, и сейчас же выстрел. Усы, бородка, все сходилось. Я не делаю ошибок. — Голова идет кругом. Нет там мужчины. Я понимаю — Теперь я понимаю, месть, он хотел, чтоб это был я. — он мне таким образом, говнюк. — Он всегда говорил, что я его давлю. Мы же с детства знакомы. — Ты заблуждаешься, это он мне, мне, мне. Но какой говнюк? — обратилась она ко мне. — Вы и есть тот Юрка, который клавишник? — Да, кивнул он мне. — А почему Питер? Он немного посмеялся. — Юрий Петров к Вашим услугам. Прозвище. А потом так и пошло, и даже вот они. Показал на трясущихся домашних. — Я тогда так и не уехал. Значит, Вы его жена? Никогда не говорил, а я-то думал, что у нас не было друг от друга тайн. А что мне было еще делать? Стреляю я хорошо. Познакомился тут с одними, предложили. Сначала простенькое, потом оказалось, что я очень к этому способен. Руслан знал, что я иногда выполняю заказы. Но не бывал у меня никогда. Потом и мать с сестрой к себе перевез. Квартира, постоянный заработок. Один раз сделаешь, и живешь несколько месяцев, не думая. А тут вдруг появился, я даже удивился. Встретились холодно. — А они знали? — Да. Я решил, пускай, откуда деньги. Мялся, мялся, потом объяснил, зачем я понадобился. А я и сам догадывался, что просто так не пришел бы. Ну не мог я ему отказать, все-таки очень многое, хотя и чувствовал, что не надо бы. А потом, с какой стати. Мне же все равно. Задаток. Я думаю, зная Руслана, что его особенно веселила и нравилась мысль, что он мне останется должен. Что вы с нами сделаете? — Да живи, как раньше, — задумчиво сказала притихшая Лариса. Сколько он тебе остался? — Теперь ничего, ничего. — Нет, ты выполнил работу и должен получить. — Но мой клиент умер, так бывает. — Считай, что теперь я твой клиент, это ты для меня. Эд! Задержись, расплатишься, он скажет. Пошли, ребята. Ну что, если мне когда понадобится? — Она остановилась в дверях. — Конечно, всегда рад, — он провожал нас, кланяясь, — очень был рад с Вами познакомиться. — Не ходи за нами, лучше успокой их.
Сестра в кресле (в машине, продолжение)
должен к тебе прийти посмотреть картины, можно? — Монотонно продолжала с того места, на котором прервалась.
(Вот и наступил вечер, и я вновь с тобой, душа моя.)
Он приходит через несколько дней.
Сначала осторожно заглядывает к Татьяне. Это просто замечательно, я не знал, — говорит, проходя мимо прислоненных полотен, иногда нагибаясь. — Мы тебе обязательно должны устроить выставку.
Она стоит, опустив руки, как будто ждет чего-то. Она не верит ему, что эта мазня. Он близко подходит к ней. — Извини, но я не могу. Ты же знаешь, кто я. — Да, да, — с облегчением она бормочет. — Мне от тебя ничего не нужно. — Но я тебе буду как брат.
