Дэвид вполне понял, о чем идет речь, и протянул руку. Пожатие полицейского было дружеским, но быстрым. Затем перешли к делу.
Семейство аль-Банны насело на полицейского, чтобы он воздействовал на Элиаса Хури, и высказало свои замечания в отношении всей проблемы в целом. София вцепилась в руку отца. Вообще-то полицейский и не пытался его задержать. Более того, он протянул руку и двумя пальцами коснулся кончика локтя Элиаса, намереваясь разговором по душам разрядить обстановку.
– Понимаете, мне нужны показания, – сказал полицейский.
– Какие?
– Относительно происшествия. Какова ваша версия конфликта?
– Моя версия? Моя версия такова, что эти люди стоят на моей земле.
– Они стоят на спорной территории.
– Спорной? Единственными, кто здесь о чем-то спорит, как раз и являются эти хулиганы. Всем остальным известно, что земля моя.
Элиас Хури повысил голос. Полицейский пропустил это мимо ушей, выждал паузу и подошел ближе.
– Я видел подписанные документы, – сказал он.
– Кем подписанные? В освидетельствование чего?
– Того, что эта земля принадлежит семье аль-Банна.
– Конечно, если они сами их пишут, то им не сложно состряпать хоть сто таких документов. Они запросто напишут столько бумажек, что можно будет всю эту землю усыпать. Им и Вифлеем, и Бейт-Сахур с Бейт-Джалой ничего не стоит закидать своими бумагами, раз они их сами пишут и подписывают. – Элиаса Хури просто трясло, он вывернул голову и смотрел поверх плеча полицейского прямо на старика аль-Банну.
Аль-Банна только улыбался в ответ.
– Спасибо, спасибо, – сказал полицейский. – Видит бог, мы найдем какое-нибудь решение. Обязательно найдем. А сейчас вы пройдете со мной в участок и дадите свои показания по этому вопросу.
Элиас побледнел. Он сжимал руки на уровне пупка. София все еще поддерживала отца за руку и почувствовала, как напряглись под дряблой кожей его мышцы. Будь он крепко связан, и тогда вряд ли испытал бы большее напряжение, чем сейчас.
София не собиралась отпускать отца в вифлеемский полицейский участок.
– Вам нужны показания моего отца по этому вопросу? Приезжайте сегодня днем в Рамаллу, он как раз собирается решать это дело в суде.
Капитан полиции мельком взглянул на нее. Было в его взгляде какое-то неодобрение вперемешку с недоверием, он не мог понять, с чего это она вдруг вообще открыла рот. Затем он опять оглянулся, сжимая руку Элиаса. Еще немного, и София с полицейским так растянули бы старика в разные стороны, что разорвали бы его на две части.
София приходила в отчаяние.
И Дэвид это видел. Все эти десять минут он, глядя на нее, наблюдал, как поочередно сменяют друг друга на ее лице выражения то решимости, то страха. Он и сам не мог понять, с чего это вдруг так расчувствовался и даже как-то разволновался, хотя за плечами у него был огромный опыт общения с разными полицейскими, таможенниками, военными и охранниками. Стоило лишь мельком взглянуть на его резюме. Но чувства Софии он себе вполне представлял. И не только в своем воображении. Он ей сопереживал. Но сейчас ему оставалось либо прохаживаться вдоль стены, сопереживая ей, либо попытаться сделать что-нибудь.
Тогда он выступил вперед и залепетал по-английски:
– Минуточку, офицер. Сэр. Простите. Это моя паства, мой приход. Мистер Хури никуда не пойдет. Я не знаю, имеете ли вы отношение к Церкви. Католической церкви, как я. Но вам следует уважать мою веру.
Полицейский молчал. Он казался смущенным, но нельзя было утверждать, что его проняло. Выражением лица он напоминал малость обкуренного джазового фэна, который, услышав лажовый ход, решил, что это, наверное, так и задумано, или если даже и проскочила где фальшивая нота, не стоило придавать этому большого значения.
Дэвид думал, что делать дальше. Похоже, он потерял способность запросто общаться с властями. Он чувствовал собственную уязвимость. То ли из-за недостатка практики, то ли из-за поствирусной икоты, но только он сам поставил себя под удар и уже больше ничего не мог сделать в этой ситуации. Услышав крик со стороны дороги, он подпрыгнул. Нервы его были на пределе. Не успокоило его и приближающееся к саду пятно еще одной униформы. Первой мыслью его было то, что это подкрепление, только он не знал точно, за кем они прибыли, за Элиасом или за ним. Потом он увидел Тони и с облегчением понял, что это кавалерия, подоспевшая в самый критический момент.
Капитан вифлеемской полиции все еще держал за руку Элиаса Хури. Ему пришлось силой развернуть старика, чтобы повернуться лицом к новому нарушителю порядка. Основной шум поднимал Тони, который, жадно глотая воздух, криком подбадривал своих родственников. Видок у него был словно он бежал через весь город. Он задыхался, но продолжал кричать, стараясь ни на шаг не отставать от более пожилого человека в униформе. Это был подтянутый, властного вида мужчина где-то за пятьдесят: еще один начальник полиции.
Вифлеемский капитан отпустил руку Элиаса и шагнул к воротам. Он держался уверенно, хотя и делал руками торопливые жесты, подзывая к себе своих людей и указывая им занять позицию у себя за спиной. Они выстроились позади начальника, образовав фигуру, напоминавшую расходящуюся крыльями букву "V".
Тони сбавил темп и перестал кричать, оставаясь за спиной своего начальника полиции. Представительности у того хватило бы на двоих. Остановившись посередине двора, он дал возможность другому полицейскому сделать первый ход.
– Здесь перекрыто, – сказал вифлеемский капитан.
– Да. Здесь перекрыто мной. – Тони мог отдать должное ровному голосу своего начальника. – Это Бейт-Джала. Граница проходит по дороге.
– Нет. Граница проходит по обочине, которая включает землю, прилегающую к дороге. – Начальник Вифлеема старался говорить уверенно, но было видно, что сам он точно не знает. Вряд ли он вообще когда-нибудь об этом думал.
Обоих начальников разделяло не более полутора шагов. Почти грудь на грудь. При ярком солнечном свете было видно, что униформа их отличалась оттенком зелено-голубого цвета. Да, они явно скроены не из одной ткани. Но самым большим их отличием друг от друга была религия. В этом-то и заключался основной подтекст: один мусульманин, другой христианин.
София подошла поддержать отца, словно опасаясь, что он сейчас упадет. Дэвид вполне ее понимал. У него и у самого голова кругом пошла от столь неожиданного облегчения. Так можно и сознание потерять. Когда Тони бочком притерся к нему, Дэвид прошептал прямо в ухо Тони:
– Еще бы немного, твою мать, и была бы жопа. Тони шикнул на него, призывая не выходить из роли.
– Кто это с тобой? – шепотом спросил Дэвид.
– Начальник полиции Бейт-Джалы.
– Похоже, он ведет.
– Нет. Сегодня у нас ничья. Пока можно назвать это ничьей, но в конце мы проиграем.
– Послушайте, – кричал капитан вифлеемской полиции, – Бейт-Джала – часть муниципалитета Вифлеема.
– Но гражданские дела находятся в ведении местной полиции, – говорил полицейский Бейт-Джалы, не повышая голоса. – Это моя юрисдикция.
– Тебе лучше убраться отсюда, пока их не заинтересовала твоя точка зрения. Встретимся днем в Иерусалиме, – шепнул Дэвиду Тони.
– Встретимся где? Я же не знаю Иерусалима.
Дэвид поймал на перекрестке шерут до Иерусалима. Он больше походил на микроавтобус, чем на вытянутый "мерседес". Единственное свободное место было сзади, рядом с задвижной дверцей. Дэвиду, в полной темноте, пришлось искать его на ощупь. На каждом окне были опущены занавески, защищавшие от утреннего солнца. Через полмили вверх по дороге микроавтобус остановился на израильском контрольно-пропускном пункте, солдат отодвинул дверцу, и салон залило резким светом. "Ну ладно, – думал Дэвид. – Я все понял". Ему дали время на то, чтобы прийти в себя после игры вничью в саду у Хури, прежде чем новый сценарий нанесет очередной удар по его психике. Таковы правила игры, надо привыкать.
Солдат наклонился и заглянул в микроавтобус. Он вытянул руку вперед и не то чтобы что-то произнес, а скорее издал некий гортанный звук, который лишь приблизительно походил на слова. Но Дэвид, как и все находившиеся в шеруте, понял, что ему нужны паспорта или проездные документы. Рядом стоял другой солдат, держа руку на "узи", который свисал у него с плеча, как небольшая сумочка цвета пушечной бронзы. Спокойно, без паники. Если и можно сказать, что от солдат исходит какая-то аура, то это скорее что-то вроде флюида раздражительности, но не реальной угрозы. В конце концов, они и есть дети. Правда, ему от этого не легче, ведь он знал, что раздражительные детишки могут причинить больше неприятностей, чем кто бы то ни было на свете.
Дэвид держал в ожидании зажатый между пальцами паспорт. Опять эта нервная лихорадка с неприятным покалыванием десен... Но сейчас-то уже совсем непонятно почему. Самое близкое к контрабанде, что у него при себе было, это лежащая в кармане пиджака карта Иерусалима с помеченным на ней крестиком местом встречи с Тони. Вряд ли израильская армия станет ликовать из-за подобной находки. Он глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Чтобы быстрее сосредоточиться, он сконцентрировал свое внимание на граффити, которые были исполнены от руки маркером на солдатских куртках. Тексты были написаны без помощи латинского алфавита, но Дэвид догадался, что эти лозунги – смесь политики, личных принципов и рок-н-ролла. У того, что проверял документы, на руке женским почерком был выведен номер телефона. Дэвид списал это на счет любовной истории. Он кивнул солдату, протягивая свой паспорт. Солдат тоже кивнул в ответ и, лишь мельком взглянув на обложку, махнул рукой в знак того, что дальше смотреть не будет. Его больше заинтересовала пожилая женщина, сидевшая сзади через одно место от Дэвида. У нее была такая же точно обрамленная апельсиновыми ветками карточка, как и у остальных палестинцев, но только без вложенного белого бумажного квадратика. Этот клочок бумажки, должно быть, имел решающее значение, поскольку солдат издал еще несколько гортанных звуков, содержавших указание на то, чтобы она вышла из автобуса. Женщина подхватила свои сумки с баклажанами и помидорами и спокойно покинула салон.
