- Чего только сегодня не было,— сказал он, обращаясь к мальчишке.
Кое-кто засмеялся, но не обидно. Маттис, во всяком случае, не уловил в этом смехе ничего обидного. Он привязал лодку и мог уйти. Люди на пристани были его друзьями, они оказались добрыми и не выдали его. Домой, к Хеге, он не шел, а летел будто на крыльях. Но глаза его были прикованы к озеру: лодка вдали становилась все меньше и меньше — прощайте!
23
Когда он подошел к дому, его возбуждение немного улеглось. Ровно настолько, чтобы он мог спокойно обо всем рассказать. Счастливая лодка скрылась за синим мысом — Маттис понимал, что она скрылась навсегда. Девушки уедут, и он никогда больше не встретится с ними.
И все-таки это замечательное и важное событие произошло на самом деле. Рассказывая о нем сестре, он не приукрасил его никакой выдумкой, на этот раз было достаточно одной правды. Слушая его, Хеге как будто больше обычного была поглощена вязанием, время от времени она что-то невнятно бормотала ему в ответ.
- Ты меня слушаешь? — спросил он.— Должен сказать, что такое случается не каждый день.
Конечно,— ответила Хеге.— Я слышу каждое слово, если хочешь, могу тебе все повторить.
В то мгновение Маттис даже не думал, как грустно, что он больше не увидит девушек, именно неповторимость этой встречи и придавала ей особый блеск.
Он продолжал рассказывать. Чего только не произошло с ним и этими двумя девушками. Хеге слушала с довольным видом, Маттиса немного злило, что спицы ее движутся как ни в чем не бывало. Она никогда не вязала по воскресеньям, а ведь сегодняшний день был не менее важным, чем воскресенье. Наконец он не выдержал:
- Отложи, пожалуйста, свою кофту.
- Это еще почему?
- Потому что сегодня вроде воскресенья. Для меня.
Хеге опустила кофту на колени и стала слушать. Он как раз дошел до самого важного. Исполненный благодарности, он повторял ей прощальные слова Ингер и Анны:
- Мы никогда не забудем эту прогулку, сказали они. Пер или Маттис, нам это совершенно безразлично, сказали они.
Нет, Ингер и Анна больше не плавали по озеру. Но Маттис теперь дышал как будто совсем другим воздухом. Он чувствовал себя более уверенно, уверенней шел по дороге и совсем иначе входил в лавку. Он видел по лицам, что о случившемся знают все. Первые шесть человек сделали свое дело, остальное получилось само собой.
Теперь в лавке все было по-другому.
Взвешивая маленький пакетик кофе и глядя на весы, лавочник равнодушно спрашивал:
- Ты сегодня опять был на озере?
- Нет.
Маттис тоже говорил коротко и равнодушно, хотя в нем все смеялось. Так и следует говорить о важных вещах. Пусть этот же лавочник говорил кое-что у него за спиной, стоит ли обращать на это внимание. К тому же Маттис больше не покупал себе леденцов — зачем ему теперь леденцы? Он выходил из лавки с сахаром и кофе, словно был лесорубом, работающим в глухом лесу.
Однажды он спросил, правда ли, что Ингер и Анна уже уехали—он встретил людей из той округи и, набравшись храбрости, спросил у них об этом. Да, уехали. Каникулы у них уже кончились.
24
Вместо девушек явилось ненастье, которое пол-лета милосердно обходило их стороной. Рано или поздно оно должно было явиться. Оно началось на четвертый день после прогулки по озеру. Рано утром.
Маттис заметил это, как только вышел из дома: воздух был словно налит свинцом, тут было не до шуток. Темное неподвижное небо. Правда, при таких тучах все могло ограничиться просто дождем, но... Маттис сразу ощутил эту же свинцовую тяжесть в своем теле, и ему стало ясно, что его ожидает. Разум словно покинул его. Он внимательно следил за лицом Хеге.
Она делала вид, будто ничего особенного не происходит.
- Неужели ты не видишь? — вырвалось у него наконец.
- А что? По-моему, все как обычно,— ответила она, прибирая в доме.— А ты что-нибудь видишь?
- Грозу.
- Глупости.
Маттис то и дело выбегал на крыльцо.
Он припомнил множество разных примет, которые собрал за все эти годы, когда ему приходилось прятаться от грозы. Самой верной была свинцовая тяжесть в воздухе и в нем самом.
- Не бойся, никакой грозы не будет,— попробовала успокоить его Хеге.— Скоро тучи разгонит, и вся твоя гроза пройдет мимо.
- Сегодня ты меня этим не обманешь,— ответил он.— Такого страшного предгрозья я еще не видел.
Только он произнес эти слова, как в отдалении тихонько заворчал гром. Он заворчал словно во сне, но достаточно грозно. Маттис вспыхнул:
- Слыхала?
- Ну и что? Может, больше ничего и не будет. Ты не бойся,— сказала Хеге.— Останься на этот раз в доме, вот увидишь, все обойдется.
- Будет гроза, это так же верно, как то, что ты сейчас моешь посуду. Слушай!
Громыхнуло во второй раз, уже сильнее,— так всегда и бывало.
- Ты все-таки еще подожди,— сказала Хеге.
- Лучше идем вместе со мной,— попросил Маттис, беспокоясь все больше и больше.
- Никуда я не пойду. И ты не ходи.
Но в таких случаях Маттис был глух ко всем уговорам и добрым советам. С посеревшим лицом он уже бежал к своему убежищу. Самым надежным местом была уборная. Маттис слыхал множество рассказов о том, куда ударяет молния, однако никогда не слыхал, чтобы молния ударила в уборную. Как ни удивительно, но ведь это так.
Прежде чем он успел добежать до уборной, раздался третий удар, уже совсем близко. Кругом было неестественно тихо. Птицы умолкли. Единственное, что он услышал,— жужжание большой синей мухи, пронесшейся мимо в наэлектризованном воздухе.
Маттис заперся в уборной.
Ждать пришлось недолго, вскоре гроза разразилась по-настоящему. За стеной тихо и злобно прошипела молния. Закрыв глаза, Маттис съежился и считал — один, два, три,— наконец загрохотало. Он заткнул уши, стараясь просунуть пальцы поглубже, и шевелил ими, чтобы хоть немного заглушить ужасный грохот. Но если гроза была сильная, это не помогало.
Вот оно! Слушай…
Последовал неистовый раскат.
А Хеге там, среди этого грома.
Что она сейчас делает? Неужели даже в такую минуту она сидит и вяжет свою кофту? Под это шипение молний? Нет, невозможно. Неужели она ничего не соображает?
Гроза усиливалась. Дождь еще не начался. Это были первые, самые страшные минуты грозы. А вдруг сегодня старые приметы уже не действуют, а вдруг уборная перестала быть надежным убежищем?
Когда-нибудь ведь должен наступить такой день. Рано или поздно он все равно наступит.
Здесь тоже небезопасно.
Маттис яростно крутил пальцами в ушах. Шипение и грохот раздавались теперь одновременно. Сейчас, сейчас, говорил он себе, ослабев. Один, два, три. Он считал не сколько длится промежуток между молнией и громом, а секунды, которые ему оставалось прожить. Один раз ему даже показалось, что сама земля содрогнулась. Потом хлынул дождь. С каждой грозой мне все страшней и страшней, думал он, это потому, что гроза становится все опасней.
А Хеге сидит в кухне и ни капельки не боится. Сидит себе и ничего не боится.
Кошмар продолжался долго. Дождь барабанил по крыше уборной. С потолка капало — крыша, как, впрочем, и все здесь, была худая.
Тем не менее грозе подходил конец. Маттис был уже по ту сторону грозы, и это было чудесно.
Значит, исключения из правила не было и сегодня.
Домик оказался надежным. Тело стало легким, и такой же легкой была голова. Еще погромыхивали слабые, уже неопасные раскаты грома, и дождь лил как из ведра. Замечательно быть по ту сторону грозы. Скоро сквозь ее остатки можно будет побежать домой к Хеге.
Вот, уже можно!
Маттис распахнул дверь и, согнувшись, помчался под дождем. Сильно пахло мокрыми листьями и травой. Так пахнет только после грозы.
Сквозь сверкающий огонь, подумал Маттис, стоя на крыльце и стряхивая с себя воду. Он ни минуты .не сомневался, что Хеге спокойно сидит в кухне: она никогда не пряталась от грозы.
Она действительно была на месте. Работа шла полным ходом. Во всяком случае, сейчас.
- Неужели ты тут сидела все время?
- Уже пришел? — отозвалась она, не ответив на его вопрос.
- Сквозь сверкающий огонь,— сказал он, и его мокрое от дождя лицо просияло. Он вдруг осмелел.
25
Как всегда после грозы, Маттис ожил и отправился на разведку. По склонам бежали белые пенящиеся ручьи. На этот раз Маттис не успел уйти далеко, он вдруг остановился как вкопанный.
Что это значит?
Только одна из сухих осин Маттис-и-Хеге высилась в чистом небе. Другую срезала молния, внизу на стволе светлела белая рана. Дерево не загорелось, дождь погасил огонь.
Здесь играла смерть.
Маттис стоял долго. Ведь это... это же предупреждение! Только кого из них оно касается? Какая из осин была Маттисом, а какая — Хеге?
Сперва он хотел позвать Хеге, но потом передумал. Может, Хеге знает, какая из осин — она... нет, об этом с ней говорить нельзя. Нужно разузнать, в чье дерево ударила молния, но тут необходима хитрость.
