Вот и отец Ануфрий поведал несколько историй из своей жизни, когда провидение Божье невозможно было спутать ни с каким научно объяснимым математическим шансом. Само по себе такое не случается и быть не может. Если хотите — в этом и есть сокровенное значение чуда.
— Как–то довелось мне посетить стольный град… Я приехал с церковными деньгами, должен был выполнить множество поручений, купить церковной утвари для нескольких приходов. Зашел пообедать, положил портмоне рядом с собой. Не успел борщ поперчить — глядь, а портмоне нету. А там десять тысяч долларов! — отец Ануфрий увлекся воспоминаниями. — Я в отчаянье бросился туда, сюда… Конечно, ужас меня обуял, немного, наверное, и ропот. За что? Почему? Как теперь быть? Ведь не мои деньги, церковные! Потом оказалось, что на камере видеосистемы безопасности ресторана заснят мужчина, берущий мое портмоне и выходящий вон. Когда он открывал дверь, то случайно задрал подол майки, и показалась рукоятка пистолета.
То есть дернулся бы я — он бы меня застрелил! Вот так! Это точно как в той истории… Один человек роптал и причитал, как тяжело ему живется. А Бог показал ему его следы. Вот же, говорит, Я всюду с тобой шел. Видишь два следа рядом? Человек посмотрел и вдруг заметил часть пути, где остался только один след. «Ну вот же, зачем тут Ты меня одного оставил?» — «Это Я тебя на руках нес!» — ответил Бог. Так и меня на руках Господь пронес… Всю ночь я провел в пещерах у старцев за молитвой. А деньги ко мне вернулись на следующий день.
— Что, нашли грабителя?
— Нет… На следующий день обедал я с местным архиепископом, вышел от него, опустил руку в карман подрясника, чувствую — там что–то лишнее, неудобное, большое… Достаю — пачка денег. Пересчитал — десять тысяч. Ни записки, ни объяснения.
— Ну, не Бог же их подбросил…
— Я думаю, архиепископ узнал о моей беде и подослал своего помощника. Я назад, просить разъяснений! Спасибо, говорю, что помогли вернуть утраченное, но, Владыка, не могу я этого принять! А он — мол, ничего не знаю. Иди с миром. Вот такая история… Такой человек попался, молитвенник, первому встречному прикажет помощь оказать… И потом, даже если бы и не вернулись ко мне эти деньги… Хорошо, что именно у меня украли, меня б за эти деньги не убили. А вот если бы на моем месте какой–нибудь горе–бизнесмен оказался, да с одолженными деньгами?
— Ну, у меня, конечно, не так все трагично пока, но вот пример… Иссякли средства на издание нашей газеты. Нужно три тысячи долларов. А тут Рождество на носу. Пожертвования раньше слали вяло. Никогда не хватало покрыть даже малую часть расходов. Помолился о помощи. Открываю почтовый ящик — двенадцать конвертов (именно двенадцать!) от разных людей чуть ли не со всей земли. В одном конверте — 50, в другом 30, там 20 долларов, А тут сразу 900! Складываю суммы — уже догадались?
— Три тысячи? — забасил со смехом отец Ануфрий.
— Ни копейкой меньше, ни центом больше… — склонил голову Герберт. — Подстроить ведь такое человеку не под силу!
— Да, Он такой… всякому благу Промысленник и Податель!
— И ладно бы такое случалось раз или два за всю жизнь… Но ведь буквально каждый день совпадения эти… — признался Герберт. — Раньше меня они беспокоили, но теперь превратились в ласковое напоминание мне, маловеру… Иными словами, именно этой снисходительной подмогой и разрушается в пыль и прах аргумент атеиста об отсутствии очевидных доказательств присутствия Божьего… Пожалуй, и у меня, Фомы неверующего, от этих совпадений окончательно открылись глаза.
— Только не надо относиться к Богу как к кассиру… Господи, помилуй нас, яко Благ и Человеколюбец… — предостерег отец Ануфрий. — Он великий сердцевед!
— Помню, привозили Чудотворную Почаевскую Икону Божьей Матери, — вздохнул Герберт. — Я выстоял в очереди приложиться к образу. Всё твердил, что хочу попросить себе мира в душе и благоденствия… Наконец среди просветов меж плечами увидел образ, и словно бы малюсенькая капелька фаворского света на меня снизошла. Ничего не надо. Только быть здесь, подле… Хорошо–то как! Не по земному хорошо. Совершенно не по земному. И ничего земное более не волнует! А меня уж в спину подталкивают. Очередь подошла. Я приложился к иконе и шепчу: «Славы и благоденствия!» Откуда это взялось? Не «мира в душе» а «славы» Я испугался, хотел поправиться, но меня уже оттеснили прочь. И что вы думаете, в конце службы вызывает меня митрополит при всем честном народе на амвон и вручает грамоту за помощь в организации доставки иконы. Храм битком набит. Все на меня смотрят. Не каждый же день в церкви грамоты вручают. Вот и получил славу… А мира в душе как не было, так и нет… и благоденствие тоже прихрамывает. Хотя грех жаловаться! Грех… А ведь это урок! Стало быть, Бог нас лучше знает, чем сами мы себя! Значит, не изжил я еще вкуса к славе, значит, нерасторопны, безразличны, черствы мои молитвы, а то, что я пишу, всего лишь высокомерная изысканность, а вовсе не исповедь на бумаге…
— А что же с приходом вашим будет? Не ладите вы с отцом Матвеем. Он человек тяжелый. Рано ему в настоятели. Он в лучшем случае второй священник в каком–нибудь соборе, чтобы смиряться и учиться послушанию… — помолчав, вернулся к нелегкой теме отец Ануфрий.
— Мне несподручно своего священника судить, грех это, — с неизбежной долей лицемерия загнусавил Герберт.
— Так в чем же выход? — спросил иподиакон.
— Рукоположите меня в священники, — кротко вымолвил Герберт.
— Если бы я был патриархом… — смущенно улыбнулся иподиакон.
— Хорошо сказал, но несколько прямолинейно… — тоже улыбнулся отец Ануфрий. — Вам окунуться надо в православие… Знаете, о новоначальных как говорят? Горят они как сено, ярко, но тепла не дают и быстро сгорают. Вы же должны теплиться как уголь, незаметно, да так жаром шпарить…
— Да, уж не раз обжигался углем для кадила, — вздохнул Герберт. — Не по своей воле ищу священства. Духовный отец благословил. Я так скажу: мне надо либо быть простым прихожанином, либо священником, потому что я хочу в церкви молиться, а не за кадилом следить…
— Да, диакону молиться некогда, нужно за всем присматривать. Я тоже «молюсь ногами», недослушиваю последние «аминь» хора, уже бегу туда или сюда… — сказал отец Ануфрий. — Однако вы найдете себе помощников за кадилом следить. Вот сын ваш…
— Ну, это маловероятно… Хотя, если сказать ему, что молиться надо ногами и служба быстрее пройдет… Пока он у нас в звонарях. Помните, Джейк бил в колокол, когда я Владыку хлебом–солью встречал на освящении храма? Так он переусердствовал — колокол и упал…
— Да, Владыка мне рассказывал. Иду, говорит, смотрю, на земле колокол лежит!
— Заставь дурака Богу молиться… — вздохнул Герберт, понимая, что священство ему пока не светит. И тут дело не в знаниях. Просто в самой консервативной религии мира время — лучший советчик. — Ну, и слава богу, мне эта ноша тоже вряд ли пока по плечу…
— Есть такая история, — начал отец Ануфрий. — Шли два монаха по пустыне. Каждый нес свой крест. Один монах устал и крест бросил. И вот подошли они к пропасти. А на той стороне земля цветущая, благодатная. Тот, что нес крест, перекинул его как мост и перешел, а тот, что бросил, остался в пустыне…
«Отче наш, Иже еси на небесех…» О превеликое человеколюбие БожиеТем, которые от Него удалились и были против Него, такое даровал забвение оскорблений и причастие благодати, что и Отцем Его называют: «Отче наш, Иже еси на небесех…» Герберт Адлер пытался вникнуть в смысл самой главной молитвы, данной Самим Господом Иисусом Христом.
«Да святится имя Твое». Свято по естеству имя Божие, говорим ли мы то, или не говорим. Но в согрешающих оно иногда оскверняется. Для того молимся, чтобы в нас имя Божие святилось: не потому, что будто, не быв святым, начнет оно быть святым, но потому, что в нас оно святым делается, когда сами освящаемся и достойное святыни делаем.
«Да приидет Царствие Твое». Чистая душа с дерзновением сказать может: «Да приидет Царствие Твое». Ибо кто слышал апостола Павла, говорящего: «да не царствует убо грех в мертвеннем теле вашем», и кто очищает себя деянием, и мыслию, и словом; тот может сказать Богу: «да приидет Царствие Твое».
«Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Божественные и блаженные Ангелы Божии творят волю Божию, как Давид, воспевая, сказал: «благословите Господа, вси Ангели Его, сильнии крепостию, творящии слово Его». Посему, моляся, мы проговариваем это в таком значении: «как во Ангелах Твоих свершается Твоя воля, так и на земле во мне да будет свершаться, Владыко!»
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Не только хлеб обычный насущен. Хлеб же Истины Святой еще более насущный, на существо души нашей подаваемый.
«И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». Ибо многие мы имеем прегрешения. Потому что согрешаем словом и мыслию, и делаем очень многое, достойное осуждения. Итак, мы Бога просим, моляся, чтобы простил нам грехи, как и мы прощаем ближним долги и обиды, не медлим и не откладываем прощать друг другу.
