— Ну, прости, друг! Это же вечеринка, на ней удовольствие получать должен не только именинник! Ты для чего друзей собирал? Чтобы они тебя веселили все время или для того, чтобы отдыхали и веселились вместе с тобой?
— Ладно, Кирюх, может, ты и прав. Закрыли тему. Что за новости у тебя?
— Я узнал, что за медаль у Соболева! Ты не поверишь, он лауреат…
— Пулитцеровской премии? Да я уже знаю. Ты очень оперативен, — усмехнулся я. — Давай попозже созвонимся.
— Скажите, Сергей Анатольевич, а где вы были все это время? Скворцов сказал, что в отпуске…
— Да, съездил в Штаты, побродил по Нью-Йорку. Потом вернулся и, знаешь, обрадовался, что я на родине. Очень странное чувство. Понял, что я дома. Только самого дома не было. Я же почему в офисе жил? Думал, что все это временно, что скоро вернусь назад, к прежней жизни. Не мог смириться с таким падением. А сейчас все. Решил — остаюсь. Кстати — скоро приглашу на новоселье!
— Поздравляю, Сергей Анатольевич! А что теперь будет с журналом? Вы уйдете?
— Не дождетесь! — воскликнул Соболев. — Никуда я не уйду. Самое время поработать как следует. У меня такие планы за время отпуска родились! Мы такое издание с тобой сделаем!
Соболев нагнулся ко мне и проговорил тише:
— А Скворцова я уволю. Ну не нравится он мне! Зачем мучиться?
Главный редактор, как в первый день нашего знакомства, дружелюбно подмигнул мне. Я улыбнулся и начал собираться уходить.
— Ты уже?
— Да, я пойду, у меня дела по дому еще.
— А я посижу еще.
Я направился к выходу.
— А ведь они были правы! — вдруг с сожалением произнес Соболев.
— Кто? — удивленно переспросил я, обернувшись.
— Какое я право имел лезть в чужую жизнь? Журналистский снобизм все это, так тебе скажу. У всех свои проблемы — и у политиков тоже. И это не значит, что их нужно выставлять на всеобщее обозрение только потому, что профессия этого человека — управлять другими.
Я открыл дверь душного бара и с удовольствием полной грудью вдохнул свежий воздух. Домой не хотелось. Утреннее состояние апатии немного развеялось, но сил хватало только на то, чтобы не спеша передвигать ноги. Я пересек улицу и вышел на набережную. Прохладный ветер обдувал лицо, поднимал полы пальто, развевал шарф. Мне было приятно и ничуть не холодно.
Я подошел к спуску, сделал несколько шагов вниз и присел на гранитные ступеньки. Нева была совсем близко. Ее волны не сильно, но настойчиво и упорно бились об набережную, словно шлифовали и без того идеально гладкий камень.
Я открыл сумку и достал планшетник.
В журнале — один новый комментарий под старым постом.
Запись в блоге:
miroslav:
В отношениях с девушками я, наверное, способен только к дружбе. Почему же, когда я смею хотеть чего-то большего, то сразу, как по закономерности, возникают проблемы? Почему те, кто нравятся мне, обходят меня стороной?
А те, которым нравлюсь я — мне безразличны. Или дороги… но как друзья.
Впрочем, даже дружить я не умею!
my_paris:
Ну почему же обходят стороной? Может быть, ты не даешь им шанса любить тебя?
My_paris вернулась! Но что за глупость! Пальцы возмущенно застучали по буквам на экранной клавиатуре.
miroslav:
Не даю шанса? Я всегда открыт для общения!
Ответ не заставил себя долго ждать.
my_paris:
Я не общение имею в виду, а твое поведение, твои поступки.
miroslav:
Не понимаю тебя…
my_paris:
Давай встретимся?!
Вот так, в лоб? Наверное, ты очень страшная.
Видимо, какая-нибудь отличница, Алена например, набралась смелости.
miroslav:
Ты же понимаешь, что я могу предложить только «дружбу»?
my_paris:
А я прошу большего?
На мое лицо упали несколько капель, я поднял голову и понял, что вот-вот начнется дождь. Небо затянули серые тучи, вода в Неве покрылась рябью. Я встал со ступенек, убрал планшетник в сумку и открыл зонт.
Я так давно не гулял в дождь! Я шел вдоль набережной, глядел на замирающий город, разглядывал людей, спешащих укрыться от непогоды. Мысли в моей голове становились чище, яснее. Я как будто наблюдал себя со стороны, вел диалог с самим собой, рассказывал самому себе, что я вижу теперь, выйдя за рамки сиюминутных проблем. Я разглядывал свою жизнь как последовательность картинок, рисунков на полях книги. Книги моей жизни, которую я выбрал сам. Выбрал из сотен других произведений: комедий, драм, сентиментальной прозы, поэзии.
Из всего этого я выбрал «Ярмарку тщеславия». Драму, максимально приближенную к реальности.
Нет, не ту, которую написал Теккерей, а свою собственную. Где жизнь состоит из посиделок за чашкой кофе и непрекращающихся потоков свежих сплетен. Из престижного факультета, где полно таких же выскочек, как и ты сам, и где люди чуть более слабые жестоко мстят тебе за то, что ты кажешься им успешнее их самих.
Тут нечему удивляться — твоя жизнь развивается по всем законам жанра. Только зачем ты живешь так? Что тобой движет?
«Я хочу найти себя», — всплыла мысль в моей голове.
Найти себя?
Ты убегаешь от прошлого, мечтаешь о какой-то девушке с картины, страдаешь из-за своего больного самолюбия, тщетно пытаешься понравиться всем и каждому, контролируешь себя, ругаешь себя, стыдишься себя, борешься с собой, побеждаешь себя и… проигрываешь себе.
Ты попал в замкнутый круг: однотипное поведение, однотипные реакции. Ты застрял в рамках одного жанра! Так ради чего ты все это?
«Чтобы меня любили, ценили и принимали», — признался я себе. Внутреннее откровение захлестнуло меня.
Ошибаешься! Ты живешь, чтобы когда-то полюбить и принять самого себя.
Тебе вовсе не нужно признание от окружающих.
Тебе нужен повод для того, чтобы любить себя. Ты попал в зависимость от чужого мнения и от чужого отношения. Только когда тебя ценят — ты начинаешь себя ценить. Если поводов мало — депрессуешь, когда много — подзаряжаешься. Ты платишь за любовь окружающих своей жизнью. Неадекватная цена за товар, поставки которого идут с такими перебоями!
В тебе до сих пор живет обиженный ребенок. Которому сказали, что он — несовершенен. Которого сравнивали и оценивали. Которого не принимали и высмеивали. И который придумал доказать всем, что он — лучше всех.
Ребенок попал в ловушку. Запутался. Как ты можешь ему помочь?
Мой диалог с самим собой был закончен.
Ветер усиливался и вырывал зонт из рук. Пальто намокло из-за косых струй ливня. Я подошел к краю проезжей части и активно замахал рукой встречному потоку машин.
Дождь шел всю ночь и закончился лишь под утро. Тучи посветлели, воздух стал чище и свежее. Первые, наверное, за весь этот год, теплые лучики солнца проглядывали сквозь ярко-синие окошки в небе.
Я расправил плечи, выдохнул и потянул ручку двери. Негромко звякнул дверной колокольчик, и я вошел внутрь. С улицы через панорамные — от пола до потолка — окна проникал свет, заливая все кафе.
Посетителей было мало. Семейная пара справа оживленно беседовала. Бизнесмен у входа читал газету и пил кофе. В дальнем углу зала у окна сидела девушка.
Солнечный свет слепил меня, и я не мог разглядеть ее лицо. Я медленно направился к незнакомке.
— Ты?! — с недоумением произнес я, подходя ближе. — Почему… почему ты — это ты?
— Мне вдруг стало интересно: может быть, твоя дружба более приятная штука, чем твои ухаживания? — Маша радостно рассмеялась. — Точнее, их отсутствие.
Фраза была словно заготовлена заранее. Я присел за столик.
— Подожди минутку… my_paris — тоже ты?!
— А ты только сейчас понял?
— Но к чему это все? Зачем ты это затеяла?
— Эх, Мирослав. А ты еще не понял?
— Я сейчас вообще плохо соображаю, — признался я. Голова шла кругом.
— Я обиделась, — Маша сделала глубокий вдох, — обиделась. И всё. Не желаю быть второй, шестой, десятой для тебя.
— Но я же… потом… я потом приглашал, звонил.
— А я уже не верила. Мало ли кого ты приглашал, кому звонил. Каждой второй.
— Маш, подожди, но ты ведь читала признания в блоге?
— И что? Изображать романтика у тебя никогда не получалось! Слова в интернет-дневнике и подлинные чувства — это, знаешь, не одно и то же.
— А если я серьезно?
— Да ладно тебе! Для тебя серьезно — это максимум на кофе пригласить.
— И зачем вся эта переписка в блоге?
— Сама не знаю, — Маша задумчиво понизила голос. — Хотелось разговаривать с тобой. Хотелось хоть как-то быть рядом с тобой… Сколько раз я себя ругала, что не могу тебя забыть и жить дальше. Я даже удалила тебя. Но прочла твою последнюю запись и не выдержала…
