Откинувшись в кресле, Поль закурил сигару. Таня закашлялась. Наедине с Верленом ее с самого начала мучило безотчетное волнение. Разумеется, Поль годился ей в отцы, но только по возрасту. С первых мгновений вдвоем она ощутила на себе его зовущий, настаивающий, прожигающий насквозь взгляд, из тех, которые говорят больше, чем самые романтические слова, и понятны любой женщине, достойной этого имени. От всего облика Поля веяло богатством и самоуверенностью - но совсем не так, как от Ивана, предупредительного, вежливого, сдержанного. Удушливый табачный дым стелился по небольшому кафе возле Красной площади густыми клубами, и Таня еле удерживалась от того, чтобы попросить Верлена погасить сигару.
- Много ли в Канаде пишут о вреде курения? - деликатно спросила она.
- Спрашиваете! - захохотал господин Верлен, выпуская очередной клуб дыма. Кажется, для него это было способом утвердить свою власть над Таней. - Только об этом и говорят. Но я считаю, живем только один раз, к тому же в Канаде, слава Богу, не запрещены кубинские сигары. Жизнь слишком коротка, чтобы жертвовать одним из ее удовольствий. А вы не курите, душка?
Он наклонился к Тане и коснулся ее плеча.
- Я попросила бы вас не называть меня так, - Таня возмущенно отстранилась, и ее мелодичный голос внезапно стал тверд и решителен. - Я секретарь-референт президента фирмы, и хотела бы в рабочие часы выступать исключительно в этом качестве.
- Но вы так очаровательны и молоды, что язык сам собой тянется называть вас нежными именами.
- Не в рабочее время, Поль, - сказала Таня чуть мягче.
- Достойный ответ, - с деланным разочарованием протянул господин Верлен. Его умные глаза, однако, сияли прежним жутким и веселым блеском. - Вижу, что американская цивилизация уже успела проникнуть и в Россию. Ну что ж, моя прекрасная и холодная русская женщина, чем мы займем время до прихода вашего босса? Лимузин ждет, и хотя это не "Мерседес", а всего лишь тяжелая и уродливая "Чайка", на которой раньше ездила партийная элита, мы можем с вами совершить получасовую поездку по этому живописному городу. А можем выпить здесь. И, право слово, не стоит обижаться на мои комплименты. Я делаю их от чистого сердца и на правах отца.
Протягивая Тане пачку "Марлборо", он смотрел на девушку с любопытством. Похоже было, что ему, иностранцу и миллионеру, русские женщины доставались так легко, что нежданный отпор все-таки слегка смутил его. Торговавшее на доллары кафе было практически пусто. Поль заказал себе "Смирновской" с тоником, а Тане - порцию ее любимого Irish Cream. И то, и другое принесли в считанные секунды. Бокалы из простого стекла были чисто вымыты, официант по-американски приветлив.
- Я не хочу в сорок лет умереть от рака легких, - отвечала Таня. - Кроме того, я рассчитываю когда-нибудь иметь детей, а их здоровью курение может повредить еще больше, чем мне самой. Женщина не имеет права думать только о себе. На ней лежит ответственность и за здоровье молодого поколения.
Она поймала себя на том, что отводит взгляд от Верлена. Этот шумный, массивный, самоуверенный мужчина, который должен был казаться ей стариком, имел над ней загадочную власть. Даже запах "Эгоиста" волновал Таню, даже серебряная седина, густо покрывавшая голову Поля. К Ивану ее влекло совершенно по-иному - она знала, что может положиться на него, но во многом он и сам нуждался в защите. А Поль, развалившись в кресле и закинув ноги в ботинках на журнальный столик, изучал ее веселым и наглым, совершенно хозяйским взглядом, который совершенно не изменился после ее отповеди. Нельзя сказать, что чувство, которое испытывала бы вещь в присутствии хозяина, если б была одушевленной, было вовсе неприятно Тане. Нет мужчины или женщины, который был бы уверен в тех глубинах своего подсознания, где дремлют звериные инстинкты, вытесненные в эти темные пещеры тысячелетиями цивилизации.
- Есть ли у вас дети, господин Верлен? - Таня отчаянно пыталась перевести разговор в более светское русло, как бы исключая из него настойчивые сигналы, исходящие от Верлена.
- Разумеется! - воскликнул тот, доставая из бумажника крокодиловой кожи цветные квадратики фотографий. - Двое сыновей. Трое внуков. Очаровательные крошки, не правда ли?
- А это?
С фотографии на Таню смотрела худощавая седая женщина с утомленным, печальным выражением лица.
- Это моя супруга, - сказал Поль с некоторым пренебрежением. - Не стану уверять, что между нами сохранилось то романтическое чувство, что тридцать пять лет назад. Но она прекрасная хозяйка, она замечательно воспитала моих детей. Правда, мы редко видимся последние годы. Я в постоянных командировках, у меня все время новые планы, новые впечатления. А жена так и осталась простой домохозяйкой.
- Но разве не ее тяжелому труду вы обязаны всеми своими успехами? - возмутилась Таня. - Как несправедливо устроен мир. Вы разъезжаете по свету, занимаясь увлекательной работой, а ваша жена, отдавшая вам все лучшие годы, сидит дома и тоскует. Почему вы не берете ее с собой?
- Ей будет скучно, - категорически заявил Верлен. - Кроме того, она ревнива и ограничена. Я люблю современных женщин, которые посвящают себя не только дому, но и всему миру. Женщин с образованием, с амбициями, со своими взглядами. Женщин, которые при этом ухитряются оставаться прекрасными... как вы, например, Таня... но больше я не буду говорить вам комплиментов, я уважаю ваши желания, - торопливо добавил он, - тем более, что ваш Иван с господином Тютчевым, - ей почудилось слабое ударение на слове ваш, - уже, должно быть, сейчас подойдут.
В каждом слове Поля она чувствовала скрытый намек, каждая фраза означала, казалось, больше, чем составлявшие ее слова.
Таня с тревогой понимала, что Поль давно уже переступил грань светского разговора - и ей не следовало, например, позволять ему намекать на ее увлечение Иваном. Однако придраться к его обтекаемым фразам было бы трудно, своей вежливостью Поль как бы нарочно отстранялся от нее, еще больше дразня ее сердце. О, будь он более настойчив и агрессивен, она нашла бы, что ему ответить! Но Верлен был осторожен, и потому переливы его вкрадчивого, мужественного баритона да многозначительная улыбка, поражали ее женское естество еще сильнее. За этот неполный час бедная Таня впервые в жизни поняла неодолимую силу соблазна. Да, прошлой ночью ей хотелось броситься в объятия к Ивану - но это был зов сердца. К Полю ее подталкивало даже не сердце, а нечто куда более звериное и первобытное.
- Вы правы, Поль, - сказала она обессиленным голосом, - сейчас они действительно должны подойти.
- Скажите, Таня, - Верлен потушил сигару и подвинулся на самый краешек кресла, - нравлюсь ли я вам? Вы можете быть откровенны - ведь завтра я уезжаю.
- Мы увидимся в Монреале, - сказала Таня.
- Если вас захочет взять ваш Безуглов, - ядовито улыбнулся Поль. - А он, по-моему, не слишком пышет этим желанием. И почему бы нам с вами не встретиться в нерабочее время?
Приятное, чуть полноватое лицо господина Верлена, едва они с Таней, Безугловым и Тютчевым вошли в аэропорт, на глазах вытянулось, будто миллионера заставили съесть довольно крупных размеров лимон. Впрочем, он сразу понял, почему Иван с помощниками взялся его провожать. До сих пор Верлен вылетал в Канаду из Санкт-Петербурга, и не знал, какой сюрприз ожидает его в Шереметьево.
Купленный еще в Монреале билет первого класса на КЛМ, обещавший небывалый комфорт и удивительное по такту и предупредительности обслуживание (лучшее в мире, говаривал Верлен, сладко зажмуривая глаза), как и следовало ожидать, нимало не помог заезжему миллионеру пройти русскую таможню. Граница, где ярче всего являл себя гнусный большевизм, попиравший человеческое достоинство всеми возможными способами, изменилась за два года до неузнаваемости. Никто больше не перетряхивал багажа отъезжающих иностранцев в поисках крамольных рукописей и фотоснимков, никто не обыскивал их карманов и не отпарывал подкладки одежды в поисках завалявшегося рубля, строжайше запрещенного к вывозу за пределы страны. Увы, оставалась, как в сердцах выразился простодушный Тютчев, обыкновенная русская бестолковость, так часто заставляющая иностранцев полагать, будто любимый спорт русских - это стояние во всевозможных очередях.
Если бы Безуглов решительно не прошел за барьерчик таможенной охраны туда, где в стеклянной будке томился непреклонный на вид начальник смены, канадскому миллионеру пришлось бы часа полтора провести в толпе исхудавших, утомленных эмигрантов, кативших перед собой на тележках десятки туго упакованных узлов и разномастных чемоданов с нехитрым скарбом - а то и опоздать на свой "Боинг". Покуда Иван решительно и спокойно говорил с начальством таможни, с уважением глядевшим на его визитную карточку с золотым обрезом, Поль озадаченно созерцал тесные группы беженцев, которые, казалось, поселились в аэропорту навечно. На вытертых одеялах, на нелепых узлах и туго набитых рогожных мешках , источая стойкий запах простонародного пота, беспробудным и безответным утренним сном дремали сотни провинциалов, сутками дожидаясь своих рейсов в Тель-Авив, Нью-Йорк или Франкфурт-на-Майне. Сонные, помятые лица светились упрямой надеждой. Жажда легкой и сытой жизни действовала на наивных отъезжающих, как сильный наркотик, заставляя их безропотно принимать даже это последнее испытание на родине.
