— И последнее, твое наказание — лекарство.
Джон поежился от леденящего тире между наказанием и лекарством.
— Петра… а нельзя без этого… мне и так было плохо. Миссис Пи на меня разозлилась, Клив совсем ополоумел, а Дороти ударила.
— Знаю, это ее аванс.
— Не аванс, а пощечина. Чуть не сломала мне нос.
— Именно аванс. Ты ничего не понимаешь. А теперь слушай, в чем твое наказание: я имею право на одно совокупление на стороне.
— Как ты сказала, дорогая?
— Такова сделка. Если мне кто-нибудь приглянется, я его поимею. А потом сообщу тебе и всем, кому сочту нужным. А тебе придется проглотить. Так что готовься, дорогой Джон. Девушка, которую ты любишь, переспит с другим, и это твоя вина. — Петра наклонилась через стол, сжала кулаки и проговорила сквозь зубы: — Этим человеком может оказаться любой: твой приятель, или огромный чернокожий мотоциклист, или кавалерист лейб-гвардейского полка. И каждый будет лучше тебя, что, впрочем, не слишком трудно. Только знай, это обязательно случится — тогда поймешь, каково мне сейчас. Уразумел? А теперь время, пошли.
— Пошли? Куда? Я думал, мы наберем еды и посмотрим телик. Или я отправлюсь домой. Я в самом деле никакой.
— Ну нет, Джон. Мы идем в паб.
— Петра, я правда никого не хочу видеть. Я буду смущаться.
— Мне начхать на твое смущение. У тебя больше нет прав. А я не собираюсь прятаться, чтобы люди подумали, будто я реву в подушку. Мы идем в паб: я буду душой компании, а ты — кающимся грешником. Поднимайся. — Петра встала. — Поцелуй меня, гадкий мальчик.
Джон толкнул дверь «Магги», и на него налетел знакомый шум, как неряшливый, вонючий мужик. Полдюжины привычных лиц обернулись и уставились на него.
— Ба! Посмотрите, кто к нам пришел! Не могу поверить! — завопил бармен Шон. — Хрен тут поверишь! Американский жиголо из Шеферд-Буша собственной персоной! Наш домашний гроза голливудских звезд. Всем встать, смирно!
Мужчины в баре издали горловой звук, который обычно приберегают для комментария эрекции и всяких приятных непристойностей. Петра выдержала два такта и, словно ассистентка фокусника, возникла из-за плеча Джона. Ее выход произвел впечатление. Острый подбородок нацелился на присутствующих, жаркие, будто напалм, глаза испепелили зал. Шум моментально замер.
— Петра, дорогуша, привет. Не ожидали тебя увидеть. Не ожидали увидеть вас вместе. Думали, что ты его укокошила.
— Зачем, Шон? Я пользуюсь его яйцами в качестве мягкой подстилки. Избавлюсь от этого, придется заводить другого. А какой толк — все вы одинаковы. От этого я по крайней мере знаю чего ждать. Ну, сукин сын, тащи выпивку. — Она направилась к столу, где сидели Пит, Дом и Клив.
А Джон вильнул к бару.
— Что будешь заказывать, жеребчик? Медленный, уютный коитус себе и мышьячок даме?
Сидящие в пабе прыснули.
— Будь добр, Шон, две пинты.
— Тебе в кружке или будешь пить из сапога Петры?
— Отстань, Шон.
— Вона как! Только имей в виду, потом мы с тобой все равно побалакаем, сам понимаешь, шельмец, о чем. Уж эти мне тихони. Скажи, Билл. Везде они пролезут. Вот если бы твоя Мардж обнаружила фотографию, на которой ты лижешься с Мишель Пфайфер, что бы она сделала? Попробуй ответь. Она бы бросила принимать ЛСД. Вот что бы она сделала. Согласен?
Петру за столом оглаживали все трое мужчин. Когда Джон подошел, они отодвинулись и уступили ему место. А Клив положил им обоим руки на плечи.
— Я рад, что вы решили это дело по-взрослому.
— Надеюсь, ты сознаешь, какой ты счастливый, — вставил Дом.
— Потому что твоя девушка Петра, а не кто-то еще, — уточнил Пит.
— Вы не против, если мы не станем об этом говорить? Дело касается меня и Петры. И мы все уже обсудили.
— О’кей, поговорим о чем-нибудь другом.
Минуту-две все старательно пытались отвлечься от мысли о том, как Джон целовал Ли.
Потом Петра весело спросила:
— Так как, Клив, с кем мне ему изменить?
Приближался час последних заказов, и в компанию вернулось обычное настроение с прежними обыденностями. А когда прозвенел первый звонок, к их столу подошла деловая красивая девушка в очках, с дорогой короткой строгой стрижкой и с увесистой сумкой через плечо.
— Вы Джон? Джон Дарт? — улыбнулась она и вынула из сумки блокнот на пружинке. — Джульетта Бландон, «Дейли мейл». — Девушка протянула руку, и сидящие за столом поразевали рты.
— Мне нечего сказать. Знаете, я не очень интересен.
— А мой редактор так не считает. Меня отправили специально, чтобы отыскать вас. Фотография, смею сказать, произвела шум. Понимаю, что навязываюсь. Если бы дело было во мне… но дело не во мне. Знаете, Джон, без протокола, вся Флит-стрит сходит с ума, хочет узнать, кто вы такой. Ли Монтана — большая величина. Мне не следовало вам это говорить. Дайте пару цитат, все что угодно, и с делом будет покончено. Тема для любого будет убита. И не надо никакой грязи.
Джон в отчаянии посмотрел на окружающих. Но они никогда не сталкивались с новостями, пока те не воплощались в напечатанные строки, и теперь чувствовали себя участниками событий и с интересом следили за тем, как создается сенсация. Петра улыбалась своей невеселой улыбкой.
Журналистка тем временем продолжала свободным, доверительным тоном:
— Вы сможете контролировать абсолютно все. Я запишу именно то, что вы скажете, а вы проверите. Я здесь не для того, чтобы выворачивать вас наизнанку, честно. Подсоберу кое-что, но опять-таки только то, что вы захотите. Приятное, по вашему усмотрению. И делу конец. Так вы мне поможете, Джон? Пока подумайте. А я пойду принесу выпивку. По пинте?
— С запивкой, — вмешался Клив.
— Прекрасно.
— Виски. По большой.
— Боже, что же мне делать?
— Ломаться. — Клив казался по-настоящему возбужденным. — Она еще не вытащила чековую книжку. Спроси о начальном предложении, или мы пойдем в «Экспресс». Она сама признала, что все охотятся за твоей историей. Позволь мне все устроить. Двадцать процентов — и я организую выгодную сделку.
— Нет, Клив.
— Ну ладно, десять.
— Заткнись.
Петра закурила сигарету.
— Джон, ты помнишь, что обещал? — Она выпустила к потолку струйку дыма, изображавшую неподдельную угрозу.
— Ты не упомянешь о нашем представлении? — попросил Пит.
— Так, мимоходом, — поддержал его Дом.
Вернулась Джульетта Бландон.
— Вот вам ваше пиво и запивка. Бармен сказал, что вы поэт, Джон. Что-нибудь опубликовали?
— Да. «Камень-неудачник».
— Стихи о любви?
— Нет. Может быть, парочка. Это скорее наблюдения, некоторые из них о любви.
— Вы работаете в книжном магазине?
— Да. Только, знаете, я в самом деле не хочу об этом рассказывать. Я понял все, что вы сказали, однако…
— Сколько? — буркнул Клив. — Сколько вы готовы заплатить? Зелень на бочку, не то мы пойдем в «Экспресс» и продадим им эксклюзив.
— А вы кто такой?
— Клив, товарищ Джона и что-то вроде его агента.
— Вот что, Клив, вы правильно сделали, что спросили. Но продажа темы — довольно хитроумное занятие. Если вы просто говорите фразу-другую — ваше дело, что мне сказать. Но если намереваетесь продать материал — совсем иной оборот. Мы подписываем контракт, и газета делает все, чтобы деньги того стоили, потому что это деньги ее подписчиков. Редактор потребует поцелуев, интимных подробностей и бесед в постели. Вы этого хотите? Я могу позвонить. Но знаете, Джон, — ее свободный оксбриджский[28] доверительно-убеждающий тон снова стал таким, как если бы Джульетта говорила вне протокола, — между нами — редактор меня бы вышиб, если бы узнал, что я это сказала, — мой опыт подсказывает: ни один человек, продавший материал, не ощутил себя счастливым. Человеком движет корысть. Но суммы не так велики, как кажутся. Не верьте газетам. — Она заговорщически рассмеялась. — Пара сотен не лотерейный куш. Так как вы познакомились с Ли?
Джон опустил глаза в рюмку с виски. Истина в вине.
— Без комментариев. — Штамп прозвучал глупо и претенциозно, будто он изображал из себя министра правительства или судебного адвоката, а не был ущербным волокитой из паба.
Джульетта кивнула с мягким профессиональным пониманием.
— А вы, должно быть, Петра, подруга Джона.
— Да, он мой приятель. — Брови Петры изогнулись в гримасе, которая означала: «Только между нами, девочками».
Джульетта поняла намек, положила блокнот на колени и вытащила из пачки Петры сигарету.
— Можно? Ты, наверное, немного взбесилась. Я бы его убила.
— Могу до сих пор. Но он вернулся с поджатым хвостом. И теперь у него испытательный срок.
— Потрясающе.
— Он бросил ее и попросил принять обратно. А у меня к нему слабость.
— Бросил Ли Монтану?
— Да. Сказал, что под штукатуркой и губной мазюкалкой она настоящая выдра. И с самомнением, как калифорнийская Опра Уинфри[29].
