— Там у одного наполовину нога оторвана. Все операционные заняты. Мы делаем все, что в наших силах.
— Он ребенок.
— И перед ним в очереди есть дети.
— Он ребенок, который содержит своих родителей, который выполняет непосильную работу, и у него раздроблена рука. Меньше недели назад у него умер брат. Вы обязаны заняться им.
— Скоро мы им займемся.
— Вы обязаны сделать это прямо сейчас.
Лицо врача потемнело. Он отвел глаза, они сделались уже, но ярче.
— Что вы сказали, мисс?
— Прошу прощения, сэр, — сказала Кэтрин. — Я не собиралась вам грубить. Но прошу вас, пожалуйста, займитесь мальчиком. Вы же видите, мы сходим с ума.
Врач принял решение. Легче, подумал он, будет внять ее просьбам. Другие ждали дольше Лукаса, но они подождут еще — им не привыкать.
— Идите за мной, — сказал врач.
Дэн помог Лукасу подняться. Обнял его за плечи, помог идти, как Лукас когда-то помогал матери добраться до кровати. Когда же это было? Они следовали за врачом, но казалось, что ведет всех Кэтрин.
Они прошли в дверь. За ней был коридор, полный других людей. Как и те, что в приемном покое, они сидели и лежали на полу. Посередине коридора оставался узкий проход, по которому могли передвигаться здоровые. Лукас размышлял, не устроена ли больница так же, как фабрика, не состоит ли она из череды помещений, разных и в то же самое время одинаковых, как анфилада пещер, ведущих все дальше и дальше, пока в конце концов не приведут… к чему? К исцелению. К живому сокровищу, к огненному золотисто-зеленому драгоценному шарику.
Дэн помогал Лукасу идти по проходу, оставленному для них больными. Им пришлось переступить через чью-то ногу и через вытянутую руку странного цвета — голубовато-белую, как сыр. Лукас подумал, не направляются ли они к той последней комнате, где находилось исцеление.
Палата, куда они вошли, располагалась в самом конце коридора. Обыкновенная комната, однако ничего обыкновенного в ней не было. Она была маленькой и грязно-белой. В ней стояли шкафы со стеклянными дверцами, стул и койка. Сидевшая на стуле сестра склонилась над лежащим на койке мужчиной. Мужчина, приблизительно одних лет с отцом Лукаса, только меньше ростом и с длинными волосами, что-то невнятно говорил сестре.
Врач сказал:
— Ладно, давайте посмотрим.
Лукас не сразу сообразил, что врач хочет осмотреть его руку. Ему показалось, будто врач имеет в виду что-то более общее и крупное, но что именно, он сказать не мог. Он протянул врачу руку. С промокшего тряпья на пол капала кровь. Лукас посмотрел на красные капли. Я ранен, подумал он.
Врач начал разматывать повязку. Кровь, похоже, ничуть его не смущала. По мере того как врач снимал повязку, боль становилась совсем другой. Она вся собиралась в руке. До того она растекалась по всему телу, как болезнь, а теперь вся была тут; боль, резкая и мучительная, с каждой снимаемой тряпицей искрами впивалась в плоть. Лукас застонал, хотя очень старался этого не делать. Казалось, повязка стала частью его тела, и врач, сам того не замечая, вместе с ней снимает с Лукаса кожу.
Наконец повязка была снята. Вот она, его кисть. Она больше не выглядела такой вспухшей, как на фабрике. Она была маленькой и скрюченной, как куриная лапка. Она была густого красного цвета, как будто состояла из одной крови. Она напоминала какое-то новорожденное чудище.
Лукас взволнованно посмотрел на Кэтрин. А вдруг ей станет противно?
Но она просто сказала ему:
— Все хорошо. Все будет хорошо.
Врач выбросил повязку в мусорное ведро. Оно и до этого не было пустым. Врач взял в руку изуродованную кисть; его новое хмурое выражение означало теперь внимание и усталость.
— Как ему можно помочь? — спросила Кэтрин.
Врач ответил:
— Ампутировать кисть. Немедленно.
— Нет, — сказала она.
Казалось, силу знания заменяет ей святая сила отрицания. Можно было допустить — и это представлялось вполне возможным, — что Кэтрин способна вернуть ему кисть просто тем, что настоит на ее возвращении.
— Мисс, вы предпочитаете подождать и тогда уже ампутировать всю руку целиком?
— Не может же все быть так плохо.
— Позвольте поинтересоваться, мисс, где вы обучались медицине?
— У него просто сломана кисть, — сказала она. — Сильно сломана, но и только. Ее можно вправить?
— Не здесь.
— Ну тогда где-нибудь в другом месте.
— Другого места не существует. Во всяком случае, для него.
О Лукасе никогда так не говорили — так, будто он есть здесь и его здесь нет. Это прямо как на фабрике. Было что-то приятное — во всяком случае приемлемое — в том, чтобы предоставить себя чужой воле.
— Мы найдем, куда его отвезти, — сказала Кэтрин.
— На какие деньги? У вас что, деньги есть?
— Разумеется нет.
— В таком случае позвольте описать вам, что будет дальше. Вы отвезете его в Нью-йоркскую городскую больницу или в больницу Святого Винсента. Пройдет время, возможно, много времени, прежде чем его посмотрят, а затем, скорее всего, отправят обратно сюда. Когда вы снова доберетесь к нам, начнется гангрена, и нам придется ампутировать руку — по локоть в лучшем случае, по плечо — в худшем. Вы меня понимаете?
Кэтрин растерялась. Она хотела, чтобы решал Дэн.
И тут Лукас снова стал видимым. Кэтрин увидела его.
Она сказала:
— Лукас, наверно, пусть делают как знают.
Он кивнул. Он уже воспарил над всем, кроме боли и Кэтрин. Лукас испытывал необычайное волнение — она смотрела на него с такой заботой, с такой глубокой и неизменной любовью.
— У тебя хватит мужества? — спросила она.
Он снова кивнул. Мужества у него хватит.
— Тогда давайте, — сказала она врачу.
— Разумная девушка, — отозвался он.
— Можете теперь положить его на койку? Можете дать чего-нибудь от боли?
— У нас нет свободных коек.
— Ну одну-то можно найти.
— Мне отнять ее у женщины, которая умирает в соседней палате? Или прогнать этого мужчину, у которого отказывает сердце?
— Это было бы чудовищно.
— Операционная освободится через час-другой. До тех пор он подождет здесь.
— Тогда дайте лекарство. Он просто не показывает, как ему больно. Не хочет показывать.
— Лекарства у нас мало.
— Как так?
— Все, что есть, мы бережем для особо тяжелых случаев.
— У него тяжелый случай.
— Мальчику всего лишь отнимут кисть. Когда вы настояли, чтобы я посмотрел мальчика, я как раз закончил с мужчиной, которому насквозь пробило череп куском трубы. Она вошла здесь, — врач дотронулся до места над левым ухом, — и вышла здесь. — Он показал на углубление под правым ухом. — Он до сих пор жив, и морфий нам нужен для него.
Кэтрин была озадачена. Она окинула взглядом палату (лежащего на койке под опекой сестры мужчину, который все что-то нашептывал, склянки за стеклянными дверцами шкафов), как будто это могло подсказать ей ответ. Ответа она не нашла и негромко сказала врачу:
— Уверена, что-нибудь можно поискать. Как видите, он не совсем в себе.
— Мисс, у нас бесплатная больница. Здесь половина пациентов не совсем в себе.
Кэтрин помолчала. Лукас видел, что она думает, как быть.
Она обратилась к врачу:
— Сэр, можно с вами поговорить один на один?
— А сейчас мы говорим с вами иначе?
Она двинулась к дверям, врач последовал за ней. Она что-то тихо ему говорила. Он серьезно кивал.
Дэн молчал. Лукас чувствовал его молчание. Врач выслушал Кэтрин и привычно нахмурился.
Лукас сказал:
— Девять месяцев, что зреет плод, миновали, близятся изнеможенье и боли.
— Лукас, тише! — строго велела Кэтрин.
Он изо всех сил постарался быть тише, крепко сжал зубы.
Врач с Кэтрин снова подошли к нему. Врач сказал:
— Я распоряжусь дать ему морфия — раз уж вы так настаиваете.
— Спасибо, — сказала в ответ Кэтрин.
— Я заканчиваю в пять.
— Тогда и увидимся.
— Я пришлю сестру с морфием и свежими повязками. Сам вернусь, когда освободится операционная.
— Хорошо, — сказала Кэтрин.
Врач вышел. Они остались в палате втроем, если не считать сестру и бормочущего мужчину.
— Ну вот, — сказала Кэтрин Дэну.
Дэн молчал, хотя Кэтрин явно ожидала, что он заговорит. Наконец он сказал:
— Мне надо возвращаться на фабрику.
— Да, — отозвалась Кэтрин.
До этого момента Лукасу не приходило в голову, что кому-то надо идти обратно на работу. Он забыл об этом. Он всецело был своей рукой, своей болью, был Кэтрин. Но вот Дэну пора возвращаться на фабрику.
— Ты останешься со мной? — спросил Лукас.
— Конечно останусь, — ответила она.
— Ты поправишься, — сказал Лукасу Дэн.
Лукас промолчал. Он начал понимать — у Дэна просто был перерыв, и ничего больше. Если сейчас Дэну надо уходить на работу, то завтра на работу уйдет и Кэтрин.
