Как и все дети, мы старались обойти эти правила при каждом удобном случае. К примеру, отец запретил нам шипучие напитки, придуманные в Америке. Как же нам нравилось всё запретное! Пока он был поблизости, мы повиновались его приказам и не прикасались к американской отраве. Но как только представлялась возможность, мы с упоением поглощали пепси-колу и другие газировки.
Существовали и другие странные правила, не связанные с отцовским отвращением к западным товарам. Как только мы начинали ходить, отец требовал, чтобы нам давали очень мало воды. Когда мы подросли, он еще внимательнее следил за тем, чтобы мы пили воду, только когда это абсолютно необходимо. Отец объяснял нам: надо учиться быть стойкими и терпеливыми и необходимо натренировать свой организм так, чтобы он мог как можно дольше обходиться без еды и питья.
Похожие правила были установлены и для дочерей, но приучать девочек к дисциплине отец доверил их матерям. Моим сестрам повезло больше, потому что мать не могла вынести, когда девочки плакали и просили есть или пить.
Даже когда мы были совсем маленькими, отец часто отвозил нас в пустыню неподалеку от нашей фермы. Он решительно настаивал на том, чтобы сыновья сопровождали его в прогулках по пустыне, хотя все мы страдали от приступов астмы. И самым суровым было правило, запрещавшее нам пить до возвращения их этих походов. Отец говорил, чтобы мы и думать не смели о воде. Конечно, всем известно, что передвижение по пустыне сильно иссушает запасы влаги в организме, а это может оказаться опасным для жизни. Правительство специально рекомендует приезжим, путешествующим через пустыни Саудовской Аравии, потреблять как можно больше воды.
Сыновей Усамы бен Ладена учили поступать по-другому. Мы должны были натренировать организм выдерживать в пустыне много часов без капли жидкости. Сыновья бен Ладена должны стать физически невосприимчивыми к враждебному зною пустыни, привить силу и выносливость разуму и телу. Нам постоянно твердили, что надо быть готовыми вести войну в пустыне, когда неверные с Запада атакуют мусульманский мир. Эта идея, впервые зародившаяся в мозгу отца, когда я был совсем крошкой, только крепла с годами.
Наши походы случались так часто, что большинство из них слились у меня в воспоминаниях в одно целое, однако я хорошо запомнил один особенный случай. В тот раз отец объявил:
— Сегодня мы добавим к нашей обычной программе весьма сложную тренировку. Мы будем лазать по горам. Я специально выбрал для нас местность, где много крутых холмов. — Затем, совсем понизив голос, он добавил: — Пока мы не спустимся с холмов, мы не будем пить.
Но мы знали, что обычно отец брал с собой небольшую флягу на тот случай, если кому-то из нас станет плохо из-за жары.
Мы с братьями пали духом при мысли о предстоящих испытаниях, однако ни один из нас не посмел возражать. Мы уже как-то пытались воззвать к разуму отца. Ничего хорошего из этого не вышло. Поэтому, вместо того чтобы начинать бесполезный спор, я решил морально подготовиться к неизбежному.
Мы отправились в путь с шофером, которому приказали всегда сопровождать нас в походах, и послушно тащились по пятам за отцом. Мы поднимались все выше, а раскаленное солнце пустыни пылало над головой. Вскоре наши ноги налились тяжестью, утомленные крутым подъемом. Никто не мог угнаться за отцом. Он с юности приучил себя к физическим нагрузкам. И хотя отец был не слишком мускулистым, никто не мог соперничать с его непреклонным упорством, когда он лазал по горам. Множество раз наблюдая за ним во время походов по пустыне, я со свойственной детям силой фантазии вообразил, что отец способен обойти пешком весь земной шар, не выпив при этом ни глотка воды.
К тому времени, как мы прошли полпути до вершины холма, глаза нашего бедного шофера-йеменца превратились в щелочки. Я видел, как побледнело его лицо, шаги замедлились, а дыхание стало прерывистым. Его голос прозвучал так жалобно, когда он просипел:
— Воды… Мне нужен глоток воды…
Сначала отец не обратил на него внимания. Он смягчился лишь после того, как этот пожилой бедняга, в бороде которого уже мелькала седина, бухнулся на землю и стал умолять:
— Я умру без воды, шейх Усама. Я умру. Всего одну каплю, прошу вас, всего глоток…
Я испытал такое облегчение, когда бедняга наконец утолил свою жажду, что громко выдохнул. К несчастью, истеричный припадок нашего шофера оказался заразным. Вскоре один из моих старших братьев начал плакать — ему казалось, что он тоже скоро умрет от жажды. Я упорно шагал вперед, уставившись под ноги, но слышал, как мои братья сдавались один за другим и выпрашивали у отца глоток воды.
Отец разочарованно поджимал губы, отмеряя порцию воды и давая по глотку каждому из братьев. Я изучал выражение его лица — оно оставалось спокойным и бесчувственным. Гнев стал закипать в моем сердце, он разгорячил мою кровь сильнее, чем солнце аравийских пустынь. И я решил, что скорее умру, чем стану умолять отца. Небось нелегко ему будет признаться матери, что он убил одного из ее сыновей. Но так ему и надо!
Голова моя тяжело покачивалась на шее в такт учащенному биению сердца, а в горле так пересохло, что язык стал распухать, но я не позволял запретным словам сорваться с языка. Никогда еще я не жаждал глотка воды с такой силой. Но не сдавался. И упрямо шагал, пока моя нога не коснулась подножия холма.
Я победно взглянул на отца. Мне удалось пройти его бесчеловечно жестокое испытание. И я не попросил воды. Только мы вдвоем проделали весь путь, не выпив и глотка.
Думая о прошлом, я понимаю теперь, как был удивлен отец, что единственным, кто держался до конца, оказался один из его младших сыновей.
Существовали и другие абсурдные правила относительно нашего поведения. Нам разрешали говорить в присутствии отца, но следовало говорить тихо и тщательно взвешивать слова. Мы не должны были проявлять болтливость. Нам запретили выражать радость по какому-либо поводу. Велели в любой ситуации сохранять серьезность. Нам не разрешали шутить. Запретили выказывать восторг или волнение, чем бы они ни были вызваны. Отец сказал, что нам разрешено улыбаться, но смеяться нельзя. Если мы теряли контроль над эмоциями и начинали хохотать, мы не должны были обнажать верхние боковые зубы. Я помню случаи, когда отец пересчитывал зубы, которые видны, и ругал сыновей за неумеренное проявление веселости.
Все старшие сыновья Усамы бен Ладена испытали на себе враждебное влияние отцовского фанатизма. Первенец Абдулла в детстве никогда не дружил с другими мальчишками, он предпочитал уединение. Его любимым развлечением была езда на мотоцикле. Когда мы жили на ферме, Абдулла часто запрыгивал на свой мотоцикл и исчезал на целый день. Его волосы развевались на ветру, когда он носился по пескам пустыни.
Мой второй брат, Абдул-Рахман, родившийся в 1978-м, был тоже замкнутым человеком и часто сидел в одиночестве, уставившись куда-то вдаль. Помню, когда Абдул-Рахман был еще маленьким, он временами проявлял бурную активность и ломал разные предметы, а в другой раз выказывал недюжинное терпение, возясь часами напролет с кусочками бумаги.
Не знаю, в чем заключалась его проблема. Мне кажется, Абдул-Рахман не умел прочертить четкую границу между своим личным миром и окружающими. К примеру, в детстве он обожал животных, особенно лошадей, но порой его поведение менялось, и он жестоко обращался с животными, которых еще вчера так любил. Эта черта впервые проявилась, когда Абдул-Рахман был еще совсем юным.
Отец тоже замечал тревожные странности в поведении Абдул-Рахмана в детские годы. Однажды отец поделился со мной одним обеспокоившим его случаем:
— Омар, я помню, как однажды пришел к твоей матери, когда твой брат только научился ходить. По комнате бродила любимая кошка матери. Абдул-Рахман бросился к ней и схватил на руки. Он крепко сжимал ее ладонями. Я не знал, что он собирается сделать. К моему удивлению, Абдул-Рахман укусил кошку. Прежде чем мы успели оттащить кошку от мальчика, бедное животное цапнуло его когтями, вырвалось и умчалось прочь. Мы решили, что это просто ничего не значащая случайность, но позже вечером я застал Абдул-Рахмана за странным занятием. Он выслеживал кошку. Медленно приблизившись к ней, он снова схватил ее, крепко сжал и укусил так сильно, что та взвыла от боли.
Отец грустно покачал головой и замолчал.
Саад, третий сын в семье, являлся полной противоположностью Абдул-Рахмана. Он был комедиантом от природы и любил поболтать как никто другой. Саад с воодушевлением обсуждал разные глупости, говорил обо всем, что приходило в голову: о новорожденном козленке, о какой-нибудь смешной выходке младших братьев и даже о йогурте, который ел на завтрак. Саад зачастую не контролировал свою непрерывную болтовню и порой раскрывал другим очень личные, интимные вещи, которые никому не хотелось знать.
