Уиллу не хотелось думать о шестимесячном периоде своей жизни со всеми его дурацкими ограничениями и мелочной мстительностью вертухаев. Как будто недостаточно того, что тебе отказали в свободе, эти задницы еще и думают, что им самим господом богом дано право наказывать тебя. Все это было устроено, чтобы тебя унизить, сломать твою индивидуальность и превратить в какого-то там послушного ребенка без единственной собственной мысли. Ну, если они думали, что полгода взаперти заставят его присоединиться к их крысиной гонке, они еще попляшут. Ну и что, что после тюремного парикмахера у него осталась сравнительно аккуратная голова, Уилл ведь все равно не намерен проситься на работу в магазин или в банк. Что за бред. Как будто там возьму такого как он. Ни в коем разе.
Уилл был безработным и гордился этим. А что он собирается делать? Пойдет проверит, как дела в сквотах на Хэкни, выяснит, где тусуются Жонглер и Пройдоха, подаст на пособие по безработице, а потом подключится к борьбе.
Оглядев Колли-роуд, Уилл вспомнил, чего ему больше всего не хватало эти полгода в кутузке. Общества женщин. Теперь они как будто обступили его, и все до единой они казались красотками. Полгода уворачиваться от бывших крутых мужиков, которых тюремная жизнь превратила в печальных старых педерастов, и полгода ночей лишь с правой рукой для компании, чтобы скрасить одиночества – трахаться Уиллу после этого хотелось аж жуть.
Уилл перешел через улицу к парикмахерской. Очереди не было, потому он сразу сел в кресло. Парикмахер поглядел на него поверх развернутой газеты слегка озадаченно. Глянув на себя в зеркало, Уилл увидел подбритый затылок и подбритые же виски, какие ему устроили в тюрьме, и понял недоумение парикмахера. Но он также понимал, что так и будет чувствовать себя не в своей тарелке, пока не избавиться от тюремной прически.
Поскольку за ночь дредки не отрастишь, единственное, что ему оставалось, это сбрить все под ноль.
– Хочу голую голову. Под ноль.
Бросив быстрый взгляд за окно на высоченные тюремные стены на той стороне улицы, а потом на самого Уилла, парикмахер понимающе кивнул.
Уилл решил, что раз уж так вышло, нужно брать от жизни, что можешь, например, насладиться привилегией самому заплатить за стрижку. Сидя с закрытыми глазами, он чувствовал, как уверенные руки парикмахера ловко повязывают и подтыкают у него на шее нейлоновую простыню, потом услышал, как он отходит к столику чтобы взять щелкалки. Затем послышалось привычное глухое гудение, пальцы поддерживали парикмахеры голову в нужном положении, и тюремная прическа полетела на пол, чтобы присоединиться к обрезанным власам неизвестных.
Когда дело было сделано, Уилл поглядел в зеркало, и не смог удержаться от смеха, когда из-за стекла на него глянул самый настоящий скин. Иллюзии хватило лишь на пару секунд – пока парикмахер не снял простыню, под которой оказался не прикид под Фреда Перри или Стэпреста, а грязная и большая не пор росту армейская гимнастерка, – типичная ироническая квази-униформа, принятая экстра-зелеными всех сквотов.
Выходя из парикмахерской, Уилл уже почти чувствовал себя самим собой. Легче. Беспечно прошагав короткий путь до станции Северо-Лондонской линии, он дождался первого же поезда на восток.
Вся заброшенная станция заросла иван-чаем. Пурпурные цветы на высоких стеблях качали головками на июльском ветру. Будто сама природа возвращалась, забирала себе город, наползала на него по железнодорожным путям и медленно превращала Лондон в страну пышных лесов и лугов, какая некогда расстилалась до самой реки.
Тут к перрону подкатил поезд, прервав тем самым размышления Уилла, и с громким шипеньем раскрылись пневматические двери. Войдя в ядовито-желтый и совершенно пустой вагон, Уилл выбрал сиденье лицом к дверям. Когда поезд тронулся и начал постепенно набирать скорость, Уилл обернулся поглядеть, как исчезает в дали Пентонвиль. Выгнув шею и глядя вслед быстро уменьшающемуся саркофагу, Уилл надеялся, что никогда в жизни не увидит больше эту сраную дыру. Когда поезд завернул за угол, и тюрьма, наконец, исчезла из виду, он повернулся и вздохнул с огромным облегчением, а потом устроился поудобнее на скамье.
Теперь можно было глядеть вперед, в будущее. Поезд въехал на станцию Хайбери-и-Илсингтон, где перроны были запружены толпой. Видя тусклые взгляды и стеклянные глаза, Уилл думал о том, что у всех у них есть причины волноваться. Напряжение, вызванное необходимостью удержатся на работе и оплачивать счета в сочетании с бесполезной борьбой не потерять последних обрывков своих жалких версий Утопии, может придавить кого угодно.
Поезд дернулся и остановился. Когда двери начали открываться, у Уилла едва глаза на лоб не вылезли. Женщина средних лет – сорока-сорока пяти, решил Уилл, – стояла у самого края платформы, ожидая, что двери вот-вот откроются. Несмотря на прическу, – волосы у нее были подстрижены во что-то вроде жесткого серого колтуна, она была изящной и привлекательной. Темные глаза и гладкая кожа придавали ей какие-то безвозрастные красоту и обаяние. Одета она была в кремовый льняной жакет поверх белой блузки и синей юбки в складку, шею ее обнимала нитка жемчуга. Уилл не знал, удача ли или вожделение помешали ему отвести взгляд, но рад был, что он этого не сделал.
В тот момент, когда двери разошлись, внезапный порыв ветра, пронесшегося по перрону, взметнул подол синей юбки, открывая великолепнейшее зрелище: белые чулки держались на красных подвязках и красные шелковые трусы льнули к контурам ее пизды. Сердце Уилл пустилось вскачь, а все тело заполнили ощущения, в каких последние полгода ему было отказано.
Он тяжело сглотнул, и его взгляд скользнул вверх по его телу, пока Уилл не обнаружил, что незнакомка смотрит на него в упор. Они смотрели друг другу в глаза, казалось, несколько долгих минут, на самом же деле не могло пройти больше пары секунд. Потом, смешавшись от того, что мог увидеть Уилл, женщина пригладила юбку и вошла в вагон, где выбрала место так, чтобы сидеть подальше от Уилла и спиной к нему.
«Срань господня! – подумал Уилл. – В Пентонвилле такого не увидишь»
Дверь, соединяющая два вагона, с шумом распахнулась, и в вагон вошла молодая русоволосая женщина в тяжелых «док-мартенсах» и дешевом хлопковом платьишке. Лицо ее украшало большое и украшенное сложным орнаментом кольцо в носу. Увидев Уилла, она было нахмурилась, но мгновение спустя лицо ее расплылось в широкой улыбке.
– Привет приятель! Ну надо же! Я едва узнала тебя без дредок, мужик!
Шэрон была подругой Жонглера. Она и сама жонглировала. На деле это она научила его всему тому, что он умел, но почему-то он получил прозвище благодаря этим своим умениям, тогда как она осталась просто «Шэрон». Быть может, произошло это потому, то Жонглер больше выпендривался, грим клал как штукатурку и, только дай ему повод, откалывал что-нибудь зрелищное, вроде жонглирования зажженными факелами.
Шэрон жила в Эштоне, но много времени проводила с Жонглером на Хэкни, поскольку работала на Северо-Лондонской линии, развлекая пассажиров между станциями, а потом обходя их с протянутой шляпой. Так с нехитрым своим представлением Шэрон переходила из вагона в вагон и из поезда в поезд. В прошлом Уилл заворожено следил за тем, как она жонглирует палками и детскими игрушками, как она стоит, слегка согнув в коленях ноги, чтобы удержать равновесие в покачивающемся вагоне.
– Что новенького, Уилл? Вид у тебя такой, как будто ты увидел приведение.
– И чувствую себя так же, – признал Уилл, все еще потрясенный явленным ему пару минут назад откровением, – но было оно из плоти и крови, жаль, но не призрак.
Уилл попытался взять себя в руки и забыть, что гормоны накачивают кровь в его изголодавшиеся чресла. – Так как дела, Шэрон? Зарабатываешь на жизнь?
– Сам знаешь, каково это… – потом, сразу переходя к делу, девушка сменила тему: – Ты когда вышел?
– Сегодня. Я хочу сказать, только что. Думал съездить на Хэкни, поглядеть кто где.
– Я сама туда собираюсь. Погоди пару минут, дай я закончу с представлением, а потом поболтаем, идет?
Встав, Шэрон повернулась лицом к теперь уже запрудившим вагон пассажирам.
– Дамы и господа, позвольте мне пожонглировать ради вашего удовольствия. Когда я закончу, не стесняйтесь бросать свидетельства вашей благодарности в шляпу.
Вынув из кармана пару шаров, она начала подбрасывать их один за другим к потолку. Изображая неловкость, она тут же один из них уронила, а другой беспечно забросила себе за спину. И точно в то мгновение, когда, казалось, уже все пропало, она ловко выбросила назад ногу, отбила улетевший за спину шар, потом повернулась, поймала первый, затем второй и третий шары одной рукой. Публика зааплодировала такому проявлению ловкости.
«Чудненько, подумала Шэрон. Здесь будет просто»
