Горе, боль и новые обязанности — все это превратило меня в человека, которого я едва узнала. Только что моя мама была здесь, давала советы и помогала мне, и вдруг ее не стало. Без предупреждений, без предостережений – ее просто не стало. Ее жизнь задули как свечи на праздничном торте, не загадав желание. Только темнота. Женщина, которая обеспечивала ровное течение нашей жизни и заботилась о нашей маленькой семье, исчезла. Я осталась барахтаться сама по себе.
Я выбираюсь с переполненной парковки и в сотый раз клянусь себе, что больше сюда не приду. Я еду по городу и медленно езжу вокруг магазина «Сноу Шугари Свитс» — олицетворения мечты моей мамы и моих кошмаров.
Годами моя мама готовила десерты на все семейные праздники: свадьбы, выпускные, праздники для будущей мамы. Если она не работала или не ходила по магазинам, она занималась своим вторым любимым делом — выпечкой. Дома всегда пахло маслом и сахаром. Плита очень редко была выключена. Каждый раз, когда она появлялась на празднике с подносом всяких вкусностей, люди предлагали ей бросить работу и открыть кондитерскую.
— Дина, это лучшее печенье, которое я когда-либо ела. Как оно называется, дашь рецепт? – Мама посмеивается, когда моя тетя запихивает в рот целую горсть легких масленых сладостей.
— Эти называются Леди Локс[3], Кэти. Их очень сложно готовить. Я могла бы дать тебе рецепт, но тогда мне придется тебя убить. – Она отвечает, хмуря брови и мрачно хихикая.
— Хорошо, не рассказывай. Обязательно приноси их на Рождество, Пасху, мой день рождения, свадьбы детей и на все остальные наши встречи, начиная с сегодняшнего дня и до нашей смерти. Или просто открой свой магазин, тогда я смогу приходить каждый день и съедать столько, сколько влезет. – Серьезно заявляет моя тетя.
— Договорились, — подмигивает моя мама.
Она посмеивалась над этой идеей в течение нескольких лет, пока её не уволили из бухгалтерии конструкторской компании по сокращению штата. Это случилось, когда я училась в младших классах. Ей нечем было заняться в ожидании, когда папа отоспится после ночной смены или я приду из школы. Она пекла и начала выяснять, как открыть своё дело. За два года заработал магазин «Сноуз Шугари Свитс»[4]. Наша фамилия – Сноу, поэтому придумать название магазина было легко. Труднее всего было уговорить моего отца.
— Кондитерская? Мы открываем кондитерскую? – шокировано спрашивает мой отец.
Он наблюдает, как мама в это время носится по кухне: вытаскивает противни из духовки, щелкает переключателями на четырех миксерах и листает множество поваренных книг.
— Да, мы открываем кондитерскую. Не смотри на меня так. Тебе не придется ничего делать, только хвалить меня и быть моим подопытным кроликом. – Она заверяет его, глядя, как он закатывает глаза и издает тяжелый вздох. – Подумай об этом с другой стороны. Если все получится, ты сможешь раньше уйти на пенсию и сможешь утереть нос этим идиотам с фабрики. Затем мы наймем человека для выполнения тяжелой работы и сможем путешествовать, как мы всегда мечтали.
Всего несколько маминых тщательно подобранных слов и все опасения отца испаряются. Она знала, что его беспокойство связано с тем, что она будет проводить много времени вне дома, вдали от него. Мои родители очень привязаны друг к другу. Куда бы ни пошел один, другой всегда рядом. Они встретились в старших классах и были лучшими друзьями, пока не решили, что хотят большего. Я всегда завидовала их браку. Влюбленные старшеклассники, чувства которых проверены временем. Они были показательным примером родственных душ. С годами им пришлось столкнуться с проблемами, но когда любовь построена на дружбе, легче понять друг друга в любой размолвке. Первый раз за всю мою жизнь отец выразил нечто подобное на несогласие. Его ужасала мысль о том, что бизнес отнимет у мамы все силы и всю любовь, а ему ничего не останется. Хотя если он чему-то и научился за все эти годы, — никогда не спорить с мамой. Она добивалась всего, чего хотела. Моей маме с ловкостью удалось вовлечь отца в бизнес и дать ему возможность принимать самые важные решения по поводу магазина. Он ощутил, что это их совместная мечта, а не просто воплощение ее затеи.
«Сноуз Шугари Свитс» мгновенно стало достоянием маленького городка. Это была единственная кондитерская в радиусе двадцати двух миль. Конечно, если вы не хотите давиться сухими пирожными с жирной глазурью из Вол-Марта, которые оставляют во рту отвратительный масляной привкус.
Мама была всеобщей любимицей. Она была доброй, мягкой, всем помогала. У нее было больше друзей, чем могло бы быть у меня. Именно из-за нее магазин Сноу стал таким популярным.
Пока я своими ключами открывала заднюю дверь кондитерской, я размышляла о том, что это место вызывает у меня и любовь, и ненависть одновременно. С одной стороны, мне нравится, что все здесь напоминает маму: от запаха до снеговиков, круглый год развешенных на стенах и прилавках, подчеркивая название «Сноу»[5]. С другой стороны, меня бесит все, что напоминает здесь о ней. Меня раздражает, что все вокруг напоминает о ней, куда ни глянь.
— Ты на самом деле собираешься развесить всех своих снеговиков в кондитерской? – удивленно спрашиваю маму, пока она вытаскивает очередную голубую коробку с полок в подвале, где хранятся все елочные украшения. Снеговики всегда украшали наш дом до конца Рождества. Пока не убрана ёлка и рождественские чулки, не упакованы стеклянные шары со снегом, хрустальные снежинки и фигурки снеговичков.
— Конечно, я собираюсь повесить снеговиков. Они восхитительны – заявляет она, снимая крышку с коробки и заглядывая внутрь.
Удовлетворенная содержимым, она отпихивает коробку к остальным десяти, которые сейчас занимают весь дальний угол подвала.
— Но сейчас июль. В Огайо. Тебе не кажется это немного странным?
Моя мама вытаскивает из коробки плюшевого снеговика. Если нажать на кнопку на руке, то он танцует под песню «Айс Айс Бейби»[6], которая играет через колонку, встроенную в его зад.
— Какой нормальный человек решит, что снеговики странные? – спрашивает она, потряхивая головой и пританцовывая под мелодию «Ванилы Айс».
— Эм, я. – говорю я.
— Ну, ты подросток. Тебе все кажется странным. Ты забавно одеваешься, так что на самом деле у тебя нет права голоса. В любом случае ты сама виновата. Именно ты начала дарить мне снеговиков.
— Эй! Не моя вина, что школьный магазин «Тайный Санта» – отстой. И мне было девять. Ты не можешь обвинять меня! – жалуюсь я, опускаюсь на колени и разглядываю содержимое коробок.
— О да, я могу. В этом прелесть материнства. Я могу обвинять тебя в чем угодно, потому что я взрослая, — смеётся она.
— Не могу дождаться, когда у меня будут дети. Я смогу также над ними издеваться, как и ты надо мной, — говорю я. Достаю стеклянный снежный шар, держу перед собой, наблюдая, как снег медленно кружится внутри вокруг снеговика.
— Поверь мне, я тоже жду не дождусь, когда у тебя будут дети. Я хочу, чтобы у тебя была дочь такая же, как ты, чтобы ты почувствовала мои страдания. А я буду сидеть, указывать и смеяться.
Грудь разрывает острая боль, когда я вспоминаю, сколько раз мы вели подобные разговоры о детях. Она считала, что в детстве я была монстром. Я не спала по ночам, мучилась от коликов и была вездесущей занозой в заднице. Конечно, в подростковом возрасте прибавился еще и ПМС. Ее радовал тот факт, что однажды она сможет увидеть, как я испытываю те же муки ада с моими детьми. Тяжело жить без нее день за днем. Не могу даже представить, как больно будет растить детей без бабушки.
Я незамедлительно запрещаю себе вспоминать. Не могу думать о ней, иначе я зароюсь в кроличью нору и никогда не смогу оттуда вылезти. Я понимаю, что это неправильно — слишком часто отключать и включать эмоции. Но только так я могу выжить. Это единственный способ просыпаться каждое утро, передвигать ноги и идти дальше.
Вздыхая, я щелкаю выключателем на кухне, начинаю готовить дрожжевое тесто для печенья на завтра и жидкое тесто для капкейков. Пока я смешиваю ингредиенты и замешиваю тесто, я думаю о празднике в следующем месяце. Сможет ли папа после пятой реабилитации продержаться трезвым до праздничной даты. Мне стыдно, когда я вспоминаю тот день на кладбище. После десяти месяцев лечения я до сих пор не могу ни с кем разговаривать. Мой врач снова и снова пытается помочь мне забыть события того дня, но я отказываюсь. Вместо этого мы обсуждаем, как жить полной жизнью и преодолеть всепоглощающее горе. Я надеваю маску «я выздоровела», и в ней я готова ступить на землю обетованную. Я доказываю ей, что мне лучше, и меня уже не тревожат мысли о смерти и темноте.
Она никогда не узнает о моих снах. Не узнает о том, сколько раз я думала, что я была бы счастливее вдали от этого места, от боли и отчаяния, в попытках жить дальше без самого важного человека в моей жизни.
