В августе жена старика Хакоба умерла. Когда рассвело, она лежала на кровати уже мертвая, и ее, как и всех покойников этой деревни, пришлось опустить в море без цветов. А Тобиас продолжал ожидать. Он ждал так страстно, что это превратилось у него в способ бытия. И вот однажды ночью, когда он дремал в своем гамаке, он понял, что в атмосфере произошла какая-то перемена. Задул порывистый ветер – такой ветер поднялся, когда японское судно выбросило у входа в порт груз гнилого лука. Запах ощущался все сильнее, он не исчезал до рассвета. И только когда у Тобиаса возникла уверенность, что он может схватить его и показать Клотильде, он соскочил с гамака и вошел в комнату, где она спала. Ему пришлось долго будить ее.
– Вот он, – сказал Тобиас.
Клотильде пришлось отгонять запах руками, словно летающую паутину, чтобы суметь приподняться. Затем она снова рухнула на свое убогое ложе.
– Будь он проклят! – сказала она.
Тобиас рванулся к дверям, выбежал на середину улицы и начал кричать. Он кричал изо всех сил, переводил дух и снова кричал, затем смолк и вздохнул всей грудью, а запах все еще стоял на море. Однако никто не откликнулся. Тогда Тобиас принялся стучать в двери домов, даже в заколоченные дома, и наконец его вопли слились с лаем собак и разбудили всю деревню.
Многие не почувствовали запаха роз. Но иные – преимущественно старики – пошли насладиться им на берег моря. Это был густой аромат, сквозь который не могли проникнуть запахи прошлого. Некоторые, обессилев от стольких ощущений, вернулись домой. Большинство же осталось на берегу, чтобы этот сон там и кончился. С рассветом воздух сделался таким чистым, что жалко было дышать.
Тобиас проспал почти весь день. Клотильде пришла к нему во время сиесты, и остаток дня они резвились в постели, даже не потрудившись закрыть дверь, ведущую в патио, и резвились до тех пор, пока мир не погрустнел и не потемнел. В воздухе все еще носился слабый запах роз. Порой в комнату врывалась волна музыки.
– Это у Катарино, – сказала Клотильде. – Должно быть, кто-то приехал.
Приехали трое мужчин и одна женщина. Катарино подумал, что попозже могут приехать и другие, и решил приобрести хороший проигрыватель. Он обратился с просьбой об этом к Панчо Апаресидо, который брался за любое дело, потому что ему всегда было нечего делать, а кроме того, у него был ящик с инструментами и золотые руки.
Лавочка Катарино представляла собой стоящий на отшибе, у моря, деревянный дом. Там был большой салон с креслами и столиками и множество комнат в глубине дома. В то время как все наблюдали за работой Панчо Апаресидо, трое мужчин и женщина молча выпивали, сидя за стойкой и зевая по очереди.
Проигрыватель заработал после целого ряда неудачных попыток. Когда звуки музыки, отдаленной, но отчетливо слышной, достигли слуха сельчан, они прекратили разговоры. Они смотрели друг на друга и на некоторое время лишились дара речи, ибо только сейчас до них дошло, как постарели они с тех пор, когда слушали музыку в последний раз.
После девяти Тобиас увидел, что все проснулись. Люди сидели у дверей, слушая старые пластинки Катарино с тем же детским фатализмом, с каким мы смотрим на затмение. Каждая пластинка напоминала кому-то, кто, в сущности, давно уже умер, о вкусе еды, который начинаешь ощущать после продолжительной болезни, или о том, что надо было сделать завтра много лет тому назад, но что так и не было сделано по забывчивости.
К одиннадцати часам музыка смолкла. Многие легли спать, полагая, что пойдет дождь: над морем повисла темная туча. Но туча спустилась, некоторое время плавала по поверхности моря, затем погрузилась в пучину. Над морем остались только звезды. Малое время спустя ветер с берега был уже на середине моря, а по возвращении принес с собой благоухание роз.
– Я же говорил тебе, Хакоб! – воскликнул дон Мак-симо Гомес. – Вот мы и снова его чувствуем! Я уверен, что теперь мы будем вдыхать его каждую ночь.
– Hé дай бог! – сказал старик Хакоб. – Этот запах – единственная вещь в мире, которая попала ко мне слишком поздно.
Они играли в шашки в пустой лавочке, не обращая внимания на музыку. Их воспоминания были столь давними, что не существовало пластинок, достаточно старых, чтобы пробудить их.
– Что до меня, то я не очень-то во все это верю, – сказал дон Максимо Гомес. – Когда человек столько лет перекапывал землю и стремился найти дворик, чтобы посадить там цветы, то и неудивительно, что под конец ему начинают мерещиться такие веши, а он даже свято верит в то, что так оно и есть на самом деле.
– Но ведь мы же нюхаем этот запах своими собственными ноздрями, – возразил старик Хакоб.
– Неважно, – ответил дон Максимо Гомес. – Во время войны, когда революция была уже проиграна, нам так хотелось, чтобы у нас был генерал, что мы увидели герцога Мальборо во плоти и крови. И я видел его своими глазами, Хакоб.
Полночь уже миновала. Оставшись один, старик Хакоб запер лавочку и принес в спальню лампу. В окно, вырисовывающееся на фосфоресцирующем море, виднелась скала, с которой бросали покойников.
– Петра! – тихо позвал он. Жена не могла услышать его. В это самое мгновение, в сияющий полдень, она плыла почти у самой поверхности воды, в Бенгальском заливе. Петра подняла голову, чтобы смотреть сквозь воду, словно сквозь освещенное стекло, огромное трансатлантическое стекло. Но она не могла увидеть своего мужа, который в эту минуту, на другом краю света, снова услышал проигрыватель Катарино.
– Пойми, – сказал старик Хакоб. – Почти полгода люди считали тебя помешанной, а теперь эти же люди устраивают праздник запаха, который свел тебя в могилу.
Старик Хакоб потушил свет и лег в постель. Он немного поплакал – поплакал некрасиво, по-старчески, – но очень скоро заснул.
– Ушел бы я отсюда, кабы мог, – рыдал он, просыпаясь среди ночи. – Будь у меня какие-нибудь двадцать песо, отправился бы я хоть к черту на рога!
С той самой ночи запах стоял на море несколько месяцев. Он пропитал деревянные стены домов, пропитал еду, питьевую воду, и уже не было такого места, где бы он не чувствовался. Мужчины и женщина, что побывали у Катарино, уехали в пятницу, но в субботу они вернулись, а с ними целая куча народу. В воскресенье они появились опять. Они толпами бродили повсюду, ища, чего бы поесть и где бы поспать, так что в конце концов стало невозможно пройти по улице.
Потом прибыли другие люди. Женщины, которые исчезли, когда деревня умирала, снова появились у Катарино. Они стали гораздо толще и были сильно накрашены; они принесли с собой модные пластинки, которые никому ни о чем не напоминали. Появился кое-кто из прежних жителей деревни. В свое время они отправились в другие края и там расшибались в лепешку, чтобы заработать деньги, а теперь рассказывали, как им повезло, но на них были те же костюмы, в которых они ушли отсюда. Появлялись музыканты, устраивались вещевые лотереи, базары, появлялись гадалки и грабители, появлялись люди с ужами, обвившимися вокруг шеи, – эти люди продавали эликсир вечной жизни. Они появлялись в течение нескольких месяцев, но потом пошли первые дожди, море помутнело, и запах исчез.
В числе последних гостей прибыл и священник. Он расхаживал повсюду, питаясь хлебом, обмакнутым в чашку кофе с молоком, и постепенно запрещая все, что предшествовало его появлению: лотерейные игры, новую музыку и соответствующие ей танцы, и даже только что возникший обычай спать на берегу. Однажды вечером, в доме Мельчора, он произнес проповедь на тему о запахе с моря.
– Вознесите хвалу небесам, дети мои, – сказал он, – ибо сей запах ниспослан вам от Господа.
– Каким образом вы смогли узнать это, отец мой, если вы его до сих пор не почуяли? – прервал его кто-то из присутствовавших.
– В Священном писании совершенно определенно говорится об этом запахе. Мы с вами находимся в необычном селении.
Тобиас, как сомнамбула, слонялся то туда, то сюда и был в центре всех празднеств. Он заставил Клотильде узнать вкус денег. Они представляли себе, что выиграли огромную сумму в рулетку, потом распределяли расходы и чувствовали себя баснословными богачами благодаря деньгам, которые могли бы выиграть. Но как-то ночью не только они, но и почти все жители деревни узрели такую кучу денег, какую отроду и вообразить себе не могли.
Это было той самой ночью, когда приехал сеньор Герберт. Появился он внезапно, поставил стол на середину улицы, а на стол – два больших чемодана, доверху наполненных банковыми билетами. Там было столько денег, что поначалу никто не обратил на это внимания, ибо никто не мог поверить, что это наяву. Но так как сеньор Герберт зазвонил в колокольчик, то в конце концов люди поверили ему и подошли послушать, что он скажет.
– Я самый богатый человек на земле, – заявил он. – У меня так много денег, что я не знаю, куда их девать. А так как, кроме того, у меня такое большое сердце, что оно уже не помещается в моей груди, я решил объездить весь мир и разрешить проблемы, стоящие перед человечеством.
