Она все поняла. Поняла в тот же миг, даже в темноте. Не изобрели еще более надежного радара, чем женская интуиция.
Бет предполагала, ничего не предпринимая, подождать до утра, когда — после свежевыжатого апельсинового сока, тоста с маслом и джемом и черного кофе — она сможет спокойно потребовать объяснений по поводу очередного эпизода из сериала его измен. А потом выплеснуть содержимое кофейника на виновные в неверности органы. Все это она предполагала в течение пяти секунд, потом зажгла лампу.
Он отреагировал, как любое ночное существо, — енот, таракан, — внезапно залитое неприятным светом. Беспокойно забегали глазки, оценивавшие пути к бегству. Он как-то странно наклонился вперед, прикрыв пах пиджаком. Бет сочла эту позу оборонительной. Бессознательная жестикуляция и мимика красноречиво говорили об одном: «Я только что дрючил нашу гостью!»
— Ирак, — сказал он со вздохом. И закатил глаза, тем самым показав, что положение угрожающее, хотя его и можно было предвидеть.
Бет подумала, что теперь Ираку грозит опасность. Не исключено, что муж, дождавшись, когда она снова уснет, ускользнет в Кризисный центр и прикажет нанести удар по Багдаду несколькими крылатыми ракетами, и тогда уже за завтраком сможет посмотреть ей прямо в глаза.
Последовавшая перепалка была бурной даже по меркам супругов Макманн, состоявших в браке двадцать пятый — и последний — год.
* * *
Бет, как обычно, проснулась в четверть седьмого. Подняв трубку телефона, стоявшего на ночном столике, она заказала привычный завтрак. Потом встала с постели, накинула купальный халат и открыла дверь, чтобы забрать утренние газеты, как обычно, аккуратно сложенные на столике в том порядке, в котором она предпочитала их просматривать. Во многих отношениях Белый дом представлял собой образец по-платоновски идеальной гостиницы: круглосуточное обслуживание номеров, у телефона — консьерж, готовый по первому звонку предоставить всё что угодно, от билетов в театр до армии на марше.
Бет снова юркнула под одеяло и просмотрела первые полосы газет. Об Ираке ни слова. Удивительно. Землетрясение в Чили. Германский министр иностранных дел в ходе своего выступления заявил, что Германия принесла уже достаточно извинений за Вторую мировую войну. В Манитобе найдена весьма показательная кость динозавра, которая, по словам палеонтологов, возможно, позволит установить, что динозавры вымерли не из-за падения гигантского метеорита, а от остеопороза. Франция, возмущенная тем, что Соединенные Штаты потребовали за ее сыр рокфор стопроцентную пошлину, согласилась продать Китаю высокоскоростные торпеды с ядерным зарядом для его подводных лодок. Глава мексиканского полицейского департамента по борьбе с наркотиками только что выстроил себе «роскошную» виллу — при окладе в сорок восемь тысяч долларов в год. До президентских выборов осталось «всего» полтора года, а «неназванные руководители партии» по-прежнему «обеспокоены» тем, что «идеи» президента не понятны «народу».
Негромко постучавшись, вошла Софи Уильямс, горничная Белого дома, которая всегда приносила первой леди завтрак. Пока Софи ставила над коленями Бет поднос с завтраком и только что срезанной орхидеей, они, по обыкновению, обменивались шутками.
Именно в этот момент Софи негромко, но встревоженно сказала первой леди, что глаза и рот у президента «широко открыты» и что он «выглядит ужасно неподвижным».
Эти слова послужили толчком к ряду событий, достигших кульминации семнадцать дней спустя, когда Элизабет Тайлер Макманн привлекли к уголовной ответственности по обвинению в убийстве президента Соединенных Штатов Америки. Будь она замужем за обыкновенным человеком, ее скорее всего обвинили бы в убийстве со смягчающими обстоятельствами. Но поскольку муж, о котором шла речь, был тем, кем он был, явно смущенный генеральный прокурор объяснил, что закон не оставляет ему иного выхода, кроме как предъявить уже бывшей первой леди обвинение в совершении чудовищного преступления — убийства по политическим мотивам.
Секретарша доложила без затей:
— Это она.
После жестокой бури, бушевавшей в прессе в течение прошедших недель, в том, кто такая эта «она», сомневаться не приходилось. Страна содрогалась. Этой теме были посвящены семь восьмых первых полос американских газет и вечерних выпусков новостей. Начнись война с Россией и Китаем, о ней, наверно, сообщили бы на второй полосе.
Почти все предшествующие семнадцать дней «Наглец» Бейлор провел в раздумьях о том, хватит ли у Бет Макманн духу ему позвонить.
В свои неполные пятьдесят он был лучшим адвокатом в стране. Он первым запросил тысячу долларов в час, что до той поры — слишком долго — считалось непреодолимым звуковым барьером для адвокатских гонораров.
Еще с полдюжины неплохих адвокатов, мужчин и женщин, считали себя лучшими в стране. Но никто из них не красовался одновременно на обложках всех трех еженедельных общественно-политических журналов, никого не играл в кино знаменитый британский актер, изображавший из себя американца. Никто не владел профессиональной бейсбольной командой. И, разумеется, никто не был четырежды женат и разведен. Предыдущий рекорд — три брака — был побит. То, что после всех этих серийных брачных катастроф у него еще оставалось кое-какое имущество, было, возможно, самым наглядным доказательством его адвокатской ловкости.
«Наглецом» его нарекли не при крещении. В сущности, вплоть до той минуты, когда Бейлор вознамерился стать лучшим адвокатом в стране, он был воплощением благопристойности, то есть слыл «примерным христианином и истинным джентльменом», живой рекламой всего лучшего, что есть в человеческой природе. При крещении мальчика назвали Бойсом, и крестные мать и отец от его имени заявили о решительном неприятии Сатаны. Это заявление сохраняло силу до случая, произошедшего с ним перед самым окончанием юридического факультета.
Прозвище Бойс получил от одного судьи федерального суда в начале своей противоречивой карьеры, после того как убедил присяжных, что его клиент, сеть рыбных закусочных «Капитан Боб», не знал о том, что популярные бургеры «Нептун» делаются из японского китового мяса с черного рынка. После этой блистательной победы Бойс успешно защищал изменников, террористов, нечистых на руку биржевых спекулянтов, политиков, бандитов, шантажистов, тех, кто загрязняет окружающую среду и выбрасывает токсичные отходы, мошенников, страховых агентов-обманщиков, торговцев наркотиками и лошадиным допингом, телепроповедников, телерекламщиков, светских людей, избивающих жен, компьютерщиков-монополистов и даже коллег-адвокатов. Один видный правовед, выступая по некоммерческому телевидению, заметил, что если бы Наглец Бейлор защищал Адольфа Эйхмана — когда того похитили, привезли в Израиль и судили за преступления против человечности, — то Эйхман не только был бы оправдан, но и получил бы право на возмещение убытков. Это было сказано без восхищения. Но если слава Бойса уже давно достигла таких масштабов, что у него просили автограф чистильщики обуви в аэропортах, то об истинной причине, побудившей его сделать столь выдающуюся карьеру, большая часть публики даже не подозревала.
И вот — спустя четверть века после начала его карьеры — у него зазвонил телефон.
Бойс потянулся к кнопке, потом задумался. Он намеревался сказать секретарше, чтобы та велела ей перезвонить попозже. Иногда, прежде чем взять трубку, он заставлял новых клиентов ждать минут десять-пятнадцать. Обрабатывал их. Вынуждал терять остатки терпения и становиться более сговорчивыми.
Следовало ли поступить таким образом с ней? Нет. Он ждал двадцать пять лет. И был слишком нетерпелив, чтобы затевать подобный флирт.
В душе у него звенели литавры. Боже правый! Неужели у него и вправду учащается пульс? У человека, который никогда не теряет хладнокровия, даже во время прений сторон в Верховном суде?
Он взял трубку.
— Здравствуй, Бет. Что ты натворила? — Безразличный тон напоминал о лучших образцах оперного искусства.
— Мне нужно с тобой увидеться, Бойс.
Она говорила предельно деловым тоном. Сухим, как мартини, волнения не больше, чем у стюардессы, когда та велит пассажирам поднять спинки кресел и держать их прямо. Откровенно говоря, Бойс предпочел бы чуть более сильные переживания, даже всхлипывания или сдавленный от волнения голос. Некоторые клиенты — даже здоровенные, сильные мужчины, способные играючи, одним ударом, сломать челюсть любому, — разговаривая с ним впервые, теряли самообладание. Бойс, словно психотерапевт, держал в кабинете коробку с бумажными носовыми платками. Один новый клиент, руководитель профсоюза водопроводчиков, чей приказ взорвать машину конкурента записали на пленку агенты ФБР, прослушивавшие его телефон, разревелся, как восьмилетний малыш. Потом он объяснил это действием лекарств.
