Бойс позвонил, заказал кофе и, сев напротив, сказал:
— Не так уж плохо. В убийстве пока не обвинили.
Она слабо улыбнулась ему.
— Почему, — спросил он, — ты не позвонила мне раньше?
— Хотела подождать и посмотреть, насколько плохо пойдут дела. Я не предполагала, что всё так обернется. И считала, что, если найму адвоката, положение и вовсе покажется безнадежным.
Бойс молча, глубокомысленно покачал головой. Как часто ему приходилось это слышать!
— Как бы то ни было, — сказала она, — я перед тобой. Почти на коленях.
Эти слова он расценил как лишний повод взглянуть на ее коленки.
— Колени у меня подкашиваются потому, — сказала она, — что я четыре часа просидела на заднем сиденье джипа Секретной службы. Но если хочешь, считай, что я перед тобой унижаюсь.
Издевается! Это невыносимо.
— Наверно, тебя сильно допекли, — сказал он, — если ты пришла ко мне.
— Меня обвинили в убийстве. Думаю, это определяется и словом «допекли».
— Но почему ко мне? Есть много хороших адвокатов, которые с удовольствием взялись бы за это дело.
— Бойс, если хочешь, чтобы я сказала: «Потому что ты лучший», — я скажу.
— Бет, — сказал он с улыбкой, — я знаю, что я лучший. Не пойми меня превратно, но прошли те времена, когда я нуждался в твоей похвале.
— Да, ты преуспеваешь. Безусловно. Потому я и здесь, не правда ли?
Он подумал: Сначала ты бросаешь меня, а потом заявляешься сюда как ни в чем не бывало и садишься, скрестив свои потрясающие ножки — поощряя… ухаживания?
Бойс тут же решил взяться за это дело.
— По дороге сюда, — сказала Бет, потупившись, — где-то между Балтимором и Уилмингтоном, я пообещала себе, что не стану просить прощения. Потом, когда мы добрались до дорожной заставы у въезда в Нью-Джерси, решила извиниться. А в Ньюарке опять расхотела.
— А что тебе захотелось в Туннеле Холланда?
— Повернуть обратно. Но в туннеле это мудрено. Недовольны водители встречного транспорта.
— Ну, обо всем этом можно поговорить как-нибудь в другой раз.
— Наверно, лучше поговорить об этом сейчас. Я бы предпочла убедиться, что ты настроен решительно. Если у тебя душа не лежит к моему делу, я не хочу, чтобы это выяснилось во время заключительных прений.
А она осмотрительна.
— Это тебе не «Касабланка». А это, — продолжал он, показав на свою Стену Самолюбования, где, как заметила Бет, по-прежнему висела вставленная в рамку официальная фотография его бывшего тестя, принца Бад-Саксонского-Вюртбургского, — не кафе «У Рика». Я добился успеха. И дела у меня идут просто прекрасно. По правде говоря, я довольно быстро с этим свыкся.
— Я и не тешу себя тем, что погубила твою жизнь.
Не тешит себя? Тем, что погубила мою жизнь? Черт подери…
— Я живу очень хорошо. — Он кивнул в сторону Стены Самолюбования. — Как видишь.
Она взглянула на стену.
— Вижу. Я…
— Что?
— Я же пыталась с тобой связаться. После того как мы перебрались в Белый дом. Ты не отреагировал на четыре приглашения. На официальные обеды.
— Наверно, где-то потерялись.
Бет улыбнулась:
— Приглашения в Белый дом не теряются, Бойс.
— Возможно, это было во время процесса. Честно говоря, когда я выступаю в суде, ни один прибор не зарегистрирует землетрясение.
— Значит, это наверняка было во время четырех судебных процессов, ведь мы четыре раза тебя приглашали. Я собиралась посадить тебя рядом с принцессой Каролиной. Зная, как тебе нравятся принцессы.
— Она состояла в родстве с моей женой. Каким-то образом. Все они — потомки королевы Виктории. — Он уже бормотал себе под нос.
— По словам сотрудников протокольного отдела, они еще никогда не слышали, чтобы кто-нибудь игнорировал четыре приглашения на официальный обед в Белом доме. Ты попал в «Гиннессову книгу мировых рекордов».
— Во время процесса по делу компании «Майкродот» умер один из моих тестей, а я был так поглощен этим делом, что даже не пришел на похороны.
Бойс услышал тихий голос компьютера гоночной машины: Тормози, тормози.
— Ну, — решительно сказал он, — так о чем мы будем говорить — о моих дурных манерах или о твоем деле?
— Я еще не уверена, — сказала Бет, — что ты настроен должным образом. Если ты собираешься взяться за это дело, мне нужно твердо знать, что ты на моей стороне — всей душой.
— Душевные переживания — не мой профиль, мое дело — ходатайства.
— Ни за что не поверю.
— А с чего ты взяла, что я решил этим делом заняться?
— Бойс! — Бет рассмеялась. — Как бы ни складывались наши отношения, мне трудно поверить, что ты откажешься от этого дела.
Она улыбается. Боже мой, эта женщина торжествующе улыбается.
— Я не допускаю, — продолжала она, — даже мысли о том, что это судебное разбирательство пройдет без твоего участия — ведь его называют «процессом тысячелетия». Это невозможно представить.
Он не смел ей перечить, он был у нее под башмаком. Оставалось лишь сделать вид, будто он единолично хозяйничает в том углу, в который она его загнала.
Он устремил на нее самый бессмысленный и безжалостный испепеляющий взгляд, на который только был способен — тот, что приберегал для наиболее изнурительных перекрестных допросов. А она в ответ лишь пристально смотрела на него до тех пор, пока ему не осталось ничего другого, кроме как постараться не смеяться над собственной беспомощностью.
— Хорошо. Я возьмусь за это дело.
— Благодарю.
— Однако прошу понять, понять недвусмысленно, что всем распоряжаюсь я.
— Разумеется.
— Нет, так не пойдет. Подними правую руку и скажи: «Я, Бет Тайлер Макманн, торжественно клянусь, что Бойс Бейлор будет от начала до конца, целиком и полностью, на все сто процентов единолично распоряжаться моей защитой. Да помогут мне Бог, Иегова, Аллах, Будда, Вишну и все прочие боги, при сем не упомянутые».
— Клянусь.
Потешив свое самолюбие, Бойс поднялся.
— Здесь есть подземный гараж, так что ты сможешь избежать встречи со своими поклонниками-репортерами.
— А ты не хочешь узнать, удастся ли мне это сделать?
— Очевидно, ты никогда не практиковала в качестве адвоката. Меньше всего мне хочется выслушивать от своих клиентов именно рассказы об этом.
Бет стояла со смущенным видом смышленой школьницы, которой только что сделали замечание за то, что она сморозила на уроке какую-то глупость.
— Завтра утром я прилечу в Вашингтон, и мы приступим к работе.
Гарольд Фаркли давно мечтал стать президентом Соединенных Штатов, но, как бы ни было приятно заполучить наконец столь теплое местечко, он бы предпочел, чтобы это произошло при других обстоятельствах. Одно дело — обрести ореол величия благодаря эффектному политическому убийству, пуле снайпера средь бела дня, на глазах у всего мира. Но извлечь выгоду из пустячной семейной ссоры, неожиданно обернувшейся трагедией… Гарольду Фаркли казалось, что он слышит, как посмеиваются боги. А то, как хихикают журналисты, он слышал своими ушами. Хихикают… черт возьми, да они хохотали во всё горло. Открыто. Истерически. Покатывались со смеху.
Гарольд Фаркли взглянул на газету, лежащую на его рабочем столе в Овальном кабинете и раскрытую на редакционной полосе. Он был раздражен. Джон О. Бэньон, этот невыносимый самодовольный педант при галстуке-бабочке, писал в своей колонке, основанной на информации из многочисленных источников:
«„Президент Фаркли“. Попробуйте, если сможете, охватить умом этот потрясающий оксюморон».
Кипя от злости, он стал читать дальше.
«Гарольд Фаркли был вторым ребенком в семье, поступил во второразрядный колледж и окончил его вторым в группе по успеваемости. Вот так, наделенный второразрядными умственными способностями, он и избрал себе второразрядную профессию. В конце концов он с трудом сделал карьеру и был избран на вторую должность в своей партии. Это, в свою очередь, обеспечило ему второе место в списке кандидатов на посты президента и вице-президента. И тут вмешалась судьба, причем весьма странным образом, ибо только странная цепь событий могла привести некоего Гарольда Фаркли на пост номер один. Равновесие вселенной временно нарушено. Возможно, для реконструкции небес потребуется вмешательство неких космических сил».
Эх, где же времена реальной исполнительной власти, когда правитель мог приказать бросить своих противников в темницу!
Гарольд Фаркли заставил себя дочитать колонку до конца, ведь даже людям с второразрядными умственными способностями известно, что знать образ мыслей врага — это разумно.
Этот упрямец Бэньон считал обвинения, выдвинутые против Бет Макманн, необоснованными. Президент Макманн, писал он, стал случайной жертвой «половой проблемы» — каламбур с намеком на пол в ванной. Бэньон решительно настаивал на том, что президент пошел ночью в ванную, поскользнулся, упал, дополз до кровати и умер. Странные отметины у него на лбу можно объяснить «дерматологической аномалией». Первую леди обвинили несправедливо. В конце минувшей недели, выступая в своей новой телепередаче «Публичный Капитолий», Бэньон с присущим ему самомнением заявил, что правительство ведет «даже более неприличную охоту на ведьм, чем та, что велась в девяностых годах семнадцатого века в Сейлеме, штат Массачусетс».
