— Какая же я гадкая! — воскликнула она, хлеща себя по рукам, да так сильно, что они тут же покраснели, став похожими на клешни маленького вареного крабика, что привозили по средам в селение рыбаки.
Не переставая бить себя, она кинулась вслед за ушедшей кухаркой. Летисия стояла у окна спиной к двери, сложив руки на большой груди. Мария подбежала к ней, увидела, что та плачет. И неудивительно, это ведь очень больно, сесть на торчащие во все стороны, как у дикобраза, иглы. Девочка обняла служанку, прижалась к ее толстому животу и заревела так, будто сейчас умрет от горя. Захлебываясь слезами и заиканием, произнесла:
— Л-летисия, ми-милая, прости м-м-меня! Милая-милая, Л-л-летисия, прости м-меня, я г-гад-гадкая… — и она завыла, не в силах больше говорить от рыданий и стыда.
Негритянка чувствовала, как мокнет от горячих детских слез и липнет к коже ткань ее цветастого платья около пупка и гладила свою маленькую хозяйку по головке. Конечно же, она простила девочку.
Это произошло уже довольно давно, Марии Руденсии было тогда всего три года и с тех пор она сильно выросла. Интересно, что после того случая, делая что-нибудь, она, несмотря на свой совсем юный возраст, подходила ко всему очень ответственно, всегда представляя, последствия того, что может получиться в итоге и потому старалась делать все как можно лучше. Право, урок пошел ей на пользу, не каждый взрослый обладает такими редкими в наше время качествами. К моменту нашей истории ей было уже шесть лет и ростом она была не менее трех с половиною футов. От матери ей досталась небольшая примесь негритянской крови, отчего волосы курчавились, а кожа имела легкий коричневый оттенок. Глаза же были точь-в-точь две крохотные чашечки с кофе. По детской привычке она ходила немного подпрыгивая и распевая детские песенки. Любимой была у нее такая:
Звездочки, звезды,
С неба падают.
Все мы отныне
Станем другие.
Правда, она постоянно переделывала ее, меняя слова в зависимости от настроения. Песенку она услышала от заезжего астролога и фокусника по прозвищу Персей. На одном плече он нес большую куртанайскую крысу с голым розовым хвостом, глазами-бусинами и синеватой шерсткой, а на другом черного попугая с прозрачным, будто стеклянным клювом. И крыса и попугай были обучены вытаскивать из специальной коробки билетики, откуда любопытствующие могли узнать свою судьбу. Астролог-фокусник носил широкое серое пончо с изображениями танцующих человечков по краям и большую черную шляпу, из-под которой свешивались длинные волосы цвета воронова крыла. За один сентаво он приказал крысе вытащить билетик для Марии Руденсии. Крыса послушно исполнила свое дело, протянув девочке потрепанную от частого хождения по рукам бумажку. Мария умела читать по складам и прочла там: «скоро все изменится».
— Ч-что изменится? — спросила она.
— Все! — свистнула крыса.
— Ой, — сказала Мария, — я-я и не з-знала, что у вас к-крыса говорящая.
— О да, — ответил ей фокусник, — она много что может. Но сказать по секрету, — он наклонился к ее уху, — это единственное, что она умеет говорить.
С этими словами он протянул ей маленькую хрустальную звездочку. На каждом из шести ее лучей играли крохотные лучики света. Девочка выдохнула от удивления, собралась поблагодарить за столь неожиданный подарок, подняла лицо и увидела рядом большие и такие же темные как у нее, глаза чародея. Они были такие непроницаемо глубокие и таинственные, как те науки, которыми по слухам занимался их хозяин, что немного испугало ее.
— Ой, — только и смогла она сказать.
Попугай звонко, так, что девочка вздрогнула, щелкнул стеклянным клювом, синяя крыса еще раз выкрикнула: «все!» и фокусник с песней ушел по улице дальше. Вскоре он пропал за поворотом, Мария осталась любоваться чудесной звездочкой, а маг шел, покуда не встретил идущего куда-то падре Эрнандо. Святой отец пребывал как и обычно в последнее время в глубокой задумчивости. Он остановился перед астрологом и глядя сквозь него, произнес, не выходя из крайней погруженности в себя:
— Здравствуйте. Скажите, господин известный астролог, вы и вправду считаете, что глядя на звезды, можно предсказывать, что произойдет в дальнейшем с человеком, со страной или, скажем, с целым человечеством?
Маг учтиво поклонился.
— И я так же приветствую вас, падре. Да, в целом это верно. Если, конечно, не забывать о таком немаловажном обстоятельстве, что людям дарована свобода воли.
— Так, так, и что же дальше?
— Звезды, их расположение, да простит меня святой отец за грубость сравнения, можно сравнить с раскладом карт, выпавших игроку. Хороший игрок и из проигрышной позиции сможет выйти с достоинством, а плохой, проиграет даже имея на руках наилучший из раскладов, если не приложит старания или ему не поможет чудо.
— То есть по-вашему все зависит от человека.
— Да, все, что не зависит от Бога, зависит от человека.
— Вы так хорошо и убедительно рассказываете, что я сам готов начать читать по звездам.
— Вы мне льстите, святой отец. Я всего лишь скромный слуга своей науки.
— Но, все же признайтесь, согласно астрологии, многое зависит от звезд.
— Отнюдь, они всего-навсего благоприятствуют чему-либо, или не благоприятствуют, вот собственно и все, — фокусник грустно поклонился, пожав плечами. — Хотя, знаете, порой мне кажется, что человечество — настолько ленивый игрок, что не желают приложить ни грана стараний, чтобы хотя бы попробовать выиграть. И потому все, что происходит на земле, всего лишь отражение расположения звезд. Каково небо, такова и земля. Впрочем, если посмотреть на это с другой стороны, может, какая жизнь, такие и звезды. Может при такой жизни других звезд и быть не может.
— Как знать, если мир создан по единому замыслу и с единой целью, то, вероятно, все должно быть взаимосвязано и зависеть друг от друга, как образ и отражение.
Они стояли посреди дороги и пыльные вихри кружились вокруг них, наметая на лица пелену, делая и пончо астролога и сутану священника одинаково серыми. То ли от грустной темы их разговора, то ли от пыли крыса жалобно поскуливала, глаза крысы и попугая слезились, бедные животные чихали, жестоко страдая не в силах укрыться, но люди не замечали этого, продолжая беседу.
— Как же в таком случае быть со свободой воли, святой отец?
— Оставим ее для тех, кто сможет ей воспользоваться.
Они замолчали, глядя на пыльные тайфунчики, с легким свистом закручивающиеся против часовой стрелки. Говорить больше не хотелось, казалось, больше и слов-то не осталось, все высказали, что могли. Дальше осталась только печально смотреть на пыль, вьющуюся на ветру. Так продолжалось довольно долго, пока падре Эрнандо вдруг несколько не посветлел лицом и не сказал:
— А я верю в людей, или, если хотите, даже не в них, не во взрослых людей, в детей верю. Через их чистые души придет счастье в мир.
— Признаюсь, я согласен с вами и верю в это не менее вашего.
На этом они попрощались друг с другом и разошлись.
Наконец падре до конца продумал, как будет проходить праздник. Собрал около себя полторы дюжины детей для объяснения их роли (вначале ангелов предполагалось около дюжины, но глядя на слезы оставшихся за бортом представления, дон Эрнандо растаял и взял еще нескольких малышей). По его замыслу, все собравшиеся должны были стать ангелами, помогающими Господу творить мир.
— К представлению у всех должны быть белые костюмы. Ясно?
— Д-да, — выпалила Мария, радуясь, что у нее уже почти все готово.
Все закивали головами, а маленький Лео вытянул руку, как это делали старшие ребята, кто уже ходил в школу.
— Падре, можно шпрошить?
— Ну, конечно, спрашивай.
— Падре, — он тяжело вздохнул, — у меня жуб передний выпал. Молочный. Как же мне быть? Мне тоже можно играть ангела?
Падре улыбнулся — разговоры с детьми всегда доставляли ему неподдельное удовольствие.
— Отчего ж нельзя, дружок? Конечно можно. Хоть бы у тебя даже вообще зубов не было, как у младенца.
Все засмеялись. Лео тоже заметно повеселел. Угомонившись и угомонив детей, дон Эрнандо стал объяснять, каким должен быть костюм.
— Крылышки можно сделать из гибких прутиков, а потом обтянуть их тканью. Сами же костюмы должны быть длинными, до пят. Всем понятно.
— Понятно, — загалдела детвора, — что же тут непонятного. До пяток и прутики. Все ясней ясного.
Падре развел руками.
— О как! Ну, раз вы такие понятливые, то расскажите все родителям, а сами приходите завтра к воскресной школе. Будем репетировать.
В селении было что-то вроде театра — деревянный домик без одной стены, сцена и ряды скамеек перед ней. Обычно там играли заезжие комедианты. Для серьезного же дела решили взять здание воскресной школы. Правда, местному плотнику и столяру пришлось немало потрудиться, чтобы соорудить в ней настоящую сцену, но дело того стоило.
