— Понятно, — загалдела детвора, — что же тут непонятного. До пяток и прутики. Все ясней ясного.
Падре развел руками.
— О как! Ну, раз вы такие понятливые, то расскажите все родителям, а сами приходите завтра к воскресной школе. Будем репетировать.
В селении было что-то вроде театра — деревянный домик без одной стены, сцена и ряды скамеек перед ней. Обычно там играли заезжие комедианты. Для серьезного же дела решили взять здание воскресной школы. Правда, местному плотнику и столяру пришлось немало потрудиться, чтобы соорудить в ней настоящую сцену, но дело того стоило.
Когда дети разошлись по домам, кто-то дернул священника за рукав. Он обернулся, увидел Лео.
— Что это ты остался?
Малыш жестом попросил нагнуться и радостно зашепелявил:
— Значит ангелы тоже бывают бежжубые?
Не зная, что ответить, падре распрямился, соображая, на ходу. Ничего не придумалось. Он вздохнул, почесал лысинку на макушке, и, досадуя на себя, сказал:
— Иди-ка Леопольд домой, к маме. Ждет ведь…
Ну и ну, какое платье получилось для Марии Руденсии. Белое-белое, как лепестки снежной фиалки. Когда она впервые его увидела, то даже зажмурилась — оно прямо светилось. А в черных руках Летисии, казалось даже ярче, чем было. Увидев, радость девочки кухарка улыбнулась, показав не менее белые зубы.
— Держи, мой ангелочек. Примерь. Я прямо помираю, как хочу на тебя в этом платье посмотреть. Одевай, не томи.
Пища от радости, Мария стала натягивать поверх одежды свой театральный костюм и напрочь запуталась в широких рукавах. Летисия засмеялась, вытрясла девочку из платья, одела, как надо.
— Ну к-как, Летисия, как м-мне платье? — Мария, не в силах сдерживать радость, подпрыгивала на месте как танцующий зверек-броненосец.
— У-у-у, — только и смогла восхищенно произнести служанка. — Беги, покажись маме.
Повизгивая от возбуждения дитя полетело на второй этаж, где в одиночестве сидела донья Эмилия. Увидев в дверях дочь, она отложила книгу, которую читала, поднесла руки к губам и, качая головой, произнесла:
— Чудо! Настоящее маленькое чудо! Видел бы тебя твой отец… Вылитый ангелочек! Иди, я тебя поцелую, солнышко.
Получив поцелуй, девочка принялась носиться вокруг матери, подпрыгивая и напевая свою любимую песенку, по традиции снова изменив в ней слова.
Звезды вьются,
В небе кружатся.
Вертится мельница,
Все изменится.
Чтобы слово «кружатся» рифмовалось с «вьются», она произносила его, как «кружутся», с ударением на второе «у». То, что придуманное слово не существует нимало ее не заботило. Хотя, раз она его произносила, значит оно уже несомненно существовало. Дети вообще большие изобретатели в плане языка. Удивляло в этой девочке другое, когда она пела, то совсем переставала заикаться, словно и не начинала никогда.
— Нет, не так, — поправила донья Эмилия улыбаясь тихой улыбкой, будто увядшей, как те листья, что она прятала меж страниц книг, — правильно говорить кружатся.
Продолжая скакать на одной ножке по комнате и помахивать изящными крылышками, все так же нараспев дитя проговорило.
— Тогда рифма скрючится, и стих не получится.
— Выдумщица ты у меня…
Пожав плечами донья Эмилия вернулась к книге, а ангел полетел вниз, где можно было поглядеться в большое зеркало в тяжелой деревянной раме. Оттуда она вынеслась в патио, где зацепилась за острый шип акации и порвала рукав. Услышав треск ткани и увидев дыру девочка остолбенела, потом опустилась на корточки и тихо заплакала. Чудесный наряд был безнадежно испорчен. «Что же за несчастный я человек! — думала она. — Платье сгубила. Не быть мне теперь ангелом!» Такой безнадежно плачущей ее и нашла Летисия, случайно заглянувшая сюда. Хорошо, что у негритянки остался еще кусок белой ткани, из которого и был сшит новый рукав. Мария успокоилась, но больше в этом платье нигде не бегала, боясь его еще раз порвать или испачкать.
Вскоре начались репетиции. Дети послушно выполняли то, что говорил падре. Он хвалил их и одаривал конфетами. У одной лишь Марии Руденсии ничего не выходило. Ей досталась роль ангела, который сначала выносит веточку акации, показывая, как были сотворены растения, а потом развешивает звезды. Звездочки были сделаны из кусочков зеркал, к которым сзади были приделаны маленькие крючки, чтобы их можно было развешивать на синем полотне, стоящем в глубине сцены и символизирующем небо. Нет, конечно, Мария могла просто выйти, вынести веточку и развесить звезды, но не это нужно было падре.
— Мария, девочка моя, — объяснял он, — ты должна выйти легко, как ангелочек и вынести веточку так, как будто это именно ты, Мария Руденсия, выполняя волю Божью, даришь людям растения. Понимаешь, все эти деревья, — он показал рукой на растущие рядом со школой ивы, — и акации, что растут возле вашего дома, ты все это даришь. А ты выносишь веточку, словно это веник, а звезды — стекляшки. И смотришь, как будто на всех разом обиделась. А ты подари всем эту веточку и звезды. Понимаешь? По-настоящему. Нужно поверить, что ты принесла им все это. Господь говорит тебе: «Подари им!», и ты даришь. Ты должна стать на время представления настоящим ангелом!
— М-мама и Летисия г-говорят, что я и т-т-так, как ангел, — она немного обиделась.
— Ну правильно говорят, выглядишь ты и по улицам бегаешь, ни дать ни взять — херувимчик. Так что ж на сцене-то, как деревяшечка? Ни обрадуешься, ни улыбнешься.
— Потому ч-что это все не в-взаправду.
— А ты думай, что взаправду. Поверь, что Господь дает тебе поручение принести на землю растения и звезды.
Он глядел ей в глаза, держа за плечи и присев на корточки.
— Знаешь, в Евангелии написано «имей вы веру с горчичное зерно и скажи горе перейди с этого места на то, и перейдет гора».
— И перейдет, п-правда?
— Истинная правда.
— А горчичное з-з-з-з… — она зажужжала, как муха, не в силах справиться с заиканием.
— Зерно, — подсказал падре.
— Д-да, зерно. Это много?
— Нет, совсем немного, чуть-чуть больше песчинки.
Она на секунду задумалась, потом подняла на него свои большие темные глаза и сказала с той смешной серьезностью, которая бывает только у хороших и наивных детей.
— Ну-ну, столько у м-меня, наверное, н-н-найдется.
— Постарайся, — улыбнулся ей священник.
— А если я п-поверю, то и заикаться тоже не б-буду?
— Конечно не будешь.
— Никогда?
— Никогда, — твердо пообещал он.
С тем репетиция продолжилась. Для начала падре и Мария решили, что все небо слишком большое, чтобы его выкладывать, поэтому Мария выложит только ковш Большой Медведицы, а остальные звезды расположит вокруг него, как придется.
— Попробуй, — предложил он. — Помнишь, как выглядит ковш?
Она кивнула и принялась выкладывать, высовывая от старания язычок.
— Нет, у ковша ручка изломана книзу, а не кверху.
— Х-хорошо, — согласилась девочка, меняя рисунок.
На самом деле уважаемый падре Эрнандо, сам того не ведая, ошибался. Если бы накануне вечером он глядел на небо, то заметил бы, что излом ручки ковша направлен вверх.
Когда все звезды были развешены, они с удовлетворением оглядели полотно и решили, что все это хорошо.
Довольный ангелочек побежал домой, подпрыгивая и трепеща темными косичками, как крылышками. Недалеко от дома, она увидела Лео. Он о чем-то разговаривал с Летисией. Её вообще любили все дети поселка за добрый нрав и сладкие маисовые лепешки, которые она умела готовить, как никто другой, и часто угощала ими малышей.
— Эх, не сподобил меня Господь ребеночком, так хоть с другими карапузами повозиться, и то радость, — часто повторяла кухарка в разговорах с доньей Эмилией, словно оправдывая свою любовь к детям. — А уж я бы их любила! И сказать не могу, как бы любила! Если б мальчик родился, назвала бы Иваном.
— Почему же именно Иваном? — спрашивала донья Эмилия.
— Когда я еще у матери жила, у нас вола Иваном звали.
— А сын тут при чем?
— Да уж так… Хороший вол был, добрый… — мечтательно добавляла она. Толстые люди часто мечтательны и охотно предаются воспоминаниям. — А если б дочерью меня Господь и Пресвятая Дева сподобили, то уж непременно Марией кликать бы стала.
— Как Деву Марию?
— Нет, как мою любимую и ненаглядную Марию Руденсию.
Ее ничуть не смущало, что своих детей она нарекала бы в честь быков и людей вперемежку, ей совершенно не казалось это препятствием.
За несколько минут до появления Марии Лео остановил негритянку странным вопросом.
— Летишия, душа моя, а ангелы бывают беж жубов?
— Ох, ты что ж это такое говоришь? Как это без зубов?
— Ну, когда молочные жубы выпали, а новые еще не выросли? Как у меня.
Она задумалась.
— Не знаю, что и сказать тебе, кроха. Спросил бы ты лучше у падре.
