Однажды Каору пригласил маму в Атлантик-Сити и с ностальгией рассказал ей о тех временах, когда он только приехал в Америку. Мама нафантазировала, что раз Каору-сан обладает таким проникновенным голосом, который может разбудить в человеке его глубоко скрытые переживания, значит, в юности он был ранимым и беззащитным. Но, узнав, что Каору проводил дни в буйствах и разврате, она была еще больше очарована им.
Они выиграли в казино, обрадованный Каору посадил маму в красный «шевроле», взятый напрокат, и повез под венец. Он сделал ей предложение:
– Ты защитишь диплом и уедешь в Калифорнию, да? Я хочу жить вместе с тобой, выходи за меня.
А мама сказала ему:
– Хорошо, – так легко и непринужденно, будто ее, чуть захмелевшую от коктейлей, пригласили потанцевать.
Ты поехала в Нэмуригаоку, пригород Токио, где прошли детские годы Каору, и встретилась с его старшей сестрой Андзю. Из рассказов слепой Андзю, сохранившей в памяти поступки и слова Каору минувших дней, ты узнала, что твои предки жили любовью и музыкой. С чувствами, молитвами и надеждами твоего отца Каору, деда Куродо, прадеда Джей Би и его матери мадам Баттерфляй в твою жизнь ворвались войны, революции, колонии, пепелища, самураи, военные, императорский лес и песчаный берег реки Т.М. – все то, к чему ты не имела раньше никакого отношения. Разве можно говорить: XX век меня не касается? Все твои предки встретили несчастную любовь. Вот и мама отдала сердце человеку, который бросился в омут безответной любви, и на нее свалилось вдовье горе. Может, придет время и наступит твой несчастливый черед? Конечно, такие дурацкие мысли следует гнать подальше. Тебе хочется разорвать порочный круг печальной любви, раз у папы не получилось. Именно поэтому ты должна найти его, сделать так, чтобы он покончил с этой любовью и вернулся в дом под красной крышей, где за переводами и вязаньем его ждет твоя мама.
Каждую неделю ты обязательно отсылаешь маме мэйл, посвящая ее в историю, хранящуюся за семью печатями в доме Токива в Нэмуригаоке:
Я узнала, что мой прадедушка, сын мадам Баттерфляй, был шпионом. А дедушка увел у генерала Макартура любовницу, самую красивую японскую актрису.
Неудивительно, что в ответ на твои отчеты мама спрашивает:
– И кто же автор этого романа?
Оказывается, Каору никогда не рассказывал твоей маме о своем отце или деде. Он делился с ней только воспоминаниями о своей матери. Однажды мама написала тебе:
Когда я в задумчивости гляжу на стену, я почему-то вижу там Каору. Он смотрит на меня с тоской, как будто встретился со своей молодой матерью. Я полушутя спрашиваю у него: «Неужели я так похожа на твою покойную мать?» – а он серьезно отвечает: «После смерти отца мама часто смотрела на стену таким же отсутствующим взглядом. Поэтому, когда я вижу женщину, которая смотрит на стену, я не могу ее оставить». – «Значит, тебе не важно кто, лишь бы смотрела на стену?» – спросила я. «Нет, глядя на стену, она должна молиться». – «О чем же мне молиться?»
Слушая Андзю, которая лучше кого бы то ни было знала Каору в детстве, ты представляла своего папу маленьким: он видел печальный образ матери на стене в парке, слышал ее вздохи в легком дуновении ветра, едва касавшемся его ушей, в запахе тостов улавливал аромат маминой кожи. И после встречи с твоей мамой он не избавился от детских привычек и искал материнской ласки. Когда ты рассказала об этом маме, она ответила:
В конце концов Каору вернется куда-то, а ты поджидай его там. Ты скоро поймешь, где оно, это место. Он обязательно там появится, хотя, возможно, зайдет еще куда-нибудь по дороге.
Место, куда в конце концов вернется папа… Это, должно быть, место, куда возвращаются все дети с эдиповым комплексом. Его мать покоится в могиле. Если он собрался на тот свет, как ни старайся, найти его не удастся. Неужели мама хочет сказать: «Поймай Каору, когда он придет на могилу к матери?» Интересно, где могила Кирико, родной матери Каору. А может, мама верит, что место, куда Каору в конце концов вернется, – это ваш дом с красной крышей, где его ждут?
Ты пока не сказала маме о ней. Тебе не хочется верить в то, что папа всей душой и телом любил не маму, а ее. Наделив маму ролью Пенелопы, а дочь – комплексом Электры, Каору надеялся оживить любовь, которой никогда не суждено было осуществиться в этой жизни. На другом берегу Тихого океана Каору сходил с ума от любви, о которой его жена даже не подозревала. Эта любовь началась в ту пору, когда мальчик мечтает спать в одной постели со своей матерью, и длится до сегодняшних дней. Получается, он предает жену и дочь, разве не так? Значит, нужно сказать маме: это письмо, которое ты так бережешь, – тоже вранье. Значит, Япония для Каору и для вас с мамой – страна кошмаров? Но у него было полно возможностей очнуться от них. Сейчас он пересек Тихий океан, отделивший кошмар от реальности. Зачем ему возвращаться туда, где продолжается все тот же кошмар?
Впервые Каору перебрался на другой берег Тихого океана в 1983 году, за тринадцать лет до того, как он встретился с твоей мамой. Или через пятьдесят три года после того, как по решению Государственного департамента его деда Джей Би перевели на работу в американское консульство в Кобе. В поколении Каору связи семьи с Америкой совсем ослабли.
В чьих руках после смерти отца Джей Би, Пинкертона, чьей любовницей была мадам Баттерфляй, оказался дом на холме, где Джей Би провел свои детские годы? Как прошли последние годы жизни Аделаиды, приемной матери Джей Би? Что случилось с его дядей, Виссарионом Михайловичем Островским, который обещал, но так и не смог осуществить мечту Наоми, приемной матери Куродо, переехать в Америку?
Безжалостное течение времени смыло все без остатка. Для Каору, потомка Пинкертона, Америка стала чужой и непонятной страной. У восемнадцатилетнего Каору была лишь одна причина пересечь Тихий океан – желание вновь увидеть Фудзико. Каору сел в самолет Токио – Нью-Йорк только для того, чтобы детское увлечение выросло в любовь. Целью его путешествия был университетский городок Кембридж в пригороде Бостона, но он почему-то не поехал туда сразу, а задержался в Нью-Йорке.
Он дремал, скрючившись в кресле экономкласса, как вдруг ему показалось, что кто-то зовет его, и он открыл глаза. В иллюминаторе виднелись кварталы элитных домов кирпичного цвета. Вечернее солнце светило в глаза, ощущалось присутствие океана, он высматривал статую Свободы, но ее не было видно. Ну вот, он пересек Тихий океан и американский материк Теперь ему оставалось, постепенно сокращая расстояние, добраться по земле до города, где живет Фудзико. Он намеренно не предупредил Фудзико, что едет к ней. Каору хотел доставить самого себя, проделав тот же путь, что и письма, которые он отсылал. Почтовое отправление с ярлыком «Каору» нервничало, и сердце у него колотилось. Нужно взять себя в руки.
Он вздохнул и решил, что почтовому отправлению необходимо немного развеяться.
Выйдя из аэропорта, Каору сел в метро и доехал до манхэттенского даунтауна. Снял одноместный номер в гостинице «Челси», зашел туда, чтобы бросить вещи. Окна смотрели на север, прямо на квартиру дома напротив. Каору рассовал по карманам джинсов двадцатидолларовые купюры и отправился на юг вдоль Седьмой авеню. Через пятнадцать кварталов таблички с номером улицы перестали попадаться на глаза, и он оказался среди складов, где не было ни души. Пройдя еще двадцать кварталов, к южной оконечности Манхэттена, он увидел парк, выходящий на Нью-йоркский залив. Каору смешался с толпой ожидающих парома и спросил, чтобы проверить свой английский:
– Где находится статуя Свободы?
– Вы хотите посмотреть на статую Свободы? – переспросила его женщина из очереди, средних лет, в очках, с суровой складкой между бровей, но с добрыми глазами.
– Да. А откуда лучше всего ее видно?
Сдерживая улыбку, женщина указала на паром, который ожидала сама:
– Вот паром на Стейтен-Айленд, оттуда хорошо видно.
Каору стоял на палубе, опершись о перила и положив голову на руки; он смотрел на бледную статую, которая высилась на фоне темнеющего неба, и думал: кто послужил для нее моделью? Кто-то видел в ней мать, кто-то – любимую, с которой когда-нибудь встретится, кто-то, каждый день глядя на Свободу, которую обдували холодные ветра и обжигали жаркие лучи солнца, начинал представлять себя на ее месте; в зависимости от воображения смотрящего она превращалась то в богиню скорби, то в печальную Деву Марию, то в покойную мать. Она совмещала в себе образы тысяч богинь.
Каору проехал на пароме туда и обратно, дважды посмотрел на статую Свободы, и этот город стал ему немного ближе.
Потом на метро он вернулся на Четырнадцатую улицу, зашел в кафе, оформленное в старинном стиле, заказал гамбургер «Спешиал» и ананасовый сок. Подражая латиносу, который сидел за столиком напротив и ел то же самое, Каору щедро полил средне-прожаренный гамбургер кетчупом «Хайнц» и откусил большой кусок Он жадно поглощал гамбургер, будто соревновался с латиносом – кто справится быстрее. Наевшись, Каору стал размышлять о том, что ему нужно сделать в Америке.
