Пожалел, и не раз. Ещё в училище он влюбился в некую Эльвиру Додж, студентку пединститута из Владимира, и когда их отношения разбились, написал диссертацию, но не по специальной тематике (как ожидал от него учёный совет), а про любовь. В своём роде роман, который, безусловно, не входил ни в планы РВСН (Strategic Rocket Forces, объяснил переводчик), ни тем более в планы Единой России (в то время правящая партия, гнобившая своё население, особенно порядочных и умных).
Научная диссертация как роман о любви.
Надо же. Ингрид не знала, что и думать. Русским не позавидуешь. Взять хотя бы статистику их смертности. Одних пешеходов в РФ погибает по сто тысяч в год, не говоря уже о брошенных детях, политзаключённых и самоубийцах.
Как тут не вспомнить нашумевшую в своё время книжку Джони Фарагута «Магазин потерянной любви» (ещё одна «диссертация» на наболевшую тему, Johny Faragut, The Shop of the Lost Love). Этот Джони нелегально эмигрировал из России, но был схвачен и осуждён за измену Родине. Он получил пожизненный срок, чудом освободился, однако следы его затерялись. Даже если и допустить, что он жив, несложно представить, каково ему (всю жизнь скрываться и в любую минуту ждать ареста). Незавидная участь. Но вернёмся к делу.
В феврале 2013-го за свой «любовный опус» Ослик был уволен из армии, лишён офицерского звания и с диагнозом «слабоумие» отправлен в психиатрическую больницу.
По замыслу его начальства бывший ракетчик должен был провести в клинике остаток жизни (итерация со смертельным исходом). Но нет, в один прекрасный день Генри сбежал и через какое-то время, получив политическое убежище в Великобритании, перебрался в Лондон. Вскоре он устроился продавцом в букинистический магазин Клода Вулдриджа (Луи Басс, «Роскошь изгнания»), а там и попытал счастья в Ширнесском университете (графство Кент, остров Шеппи). Попытал так попытал: к 2018 году Генри уже был профессором и руководил в этом Ширнессе лабораторией искусственного интеллекта.
Ну что тут скажешь? Ингрид искала ответы, но не находила. Казалось, Запад тем и богат: любой псих из Восточного блока делает здесь карьеру, а затем бесконечно отражается в своих зеркалах, повинуясь рекурсии и преодолевая индивидуальные комплексы.
Вот и Ослик («ослик Иисуса Христа» – как иронично называл себя Генри), получив относительную безопасность в Британии, мог сколько угодно ёрничать, размышлять, строить догадки, кричать во всю глотку и смеяться над коммунизмом (новым коммунизмом современной России), изгоняя из себя «ослиную» участь. Насколько Ингрид могла понять, метафора в том и заключалась: ослик, на котором ездит Иисус Христос (знаменитый въезд Христа в Иерусалим, Мф. 21:1–12), – это люди, подобные Генри – разочаровавшиеся в жизни, утратившие цель, вдохновение и счастье.
Никто из них не просил рождаться, но все они вынуждены жить, подчиняясь смутному ощущению необходимости это делать. «Иисус Христос» здесь – не только религия, государство и прочие механизмы подавления личности, но также и сама животная сущность человека (регулярно напоминающая о себе какой-нибудь гадостью). Всё это унизительные издержки эволюции, угнетающие приличного человека. Метафорически, освободиться от Иисуса Христа означает по сути прожить достойную жизнь, основанную на здравомыслии и благородстве.
Ещё с детства Ингрид полюбила осликов, начитавшись про них в сказках и насмотревшись познавательных фильмов на канале Animal Planet. «Трогательные существа, и что на них ездить?» – удивлялась она, но как-то отстранённо и не вполне осознанно. Теперь же Ренар задумалась: а ведь она тоже была «осликом». Тем самым «осликом Иисуса Христа», о котором упоминал профессор. Иисус давно уже выбрал её, и, ясное дело, выбрал не просто так.
К примеру, мог бы он выбрать лошадь или верблюда? Вряд ли. И конь, и верблюд не обладают ни ослиной кротостью, ни миролюбием (верблюд вообще кого хочешь съест). К тому же конь и верблюд – весьма крупные животные и, восседая на них, Иисус выглядел бы слишком претенциозно, что не к лицу скромному мученику.
Насчёт «скромности», правда, Ингрид погорячилась. «Мученик» изначально претендовал на власть и, отчаявшись, даже признался в этом Пилату. Отсюда, кстати, и его ироничное прозвище «INRI» (Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum – Иисус из Назарета, царь Иудеи, Ин.19:19–22). Так что амбиций там хватало.
Другое дело – «предвыборная кампания». Известно ведь – сколь амбициозен ни был бы общественный деятель, он всё равно вынужден демонстрировать скромность. Скромность украшает политика, а Иисус, если уж идти до конца, и был этим самым политиком – чрезвычайно популярным, артистичным и с чётко выраженной социал-демократической программой. Сами посудите: даже будучи распятым, за две тысячи лет INRI не проиграл ни одной избирательной кампании. В этой связи решение Иисуса Христа воспользоваться ослом как раз понятно: людям нравится, когда их герои просты, доступны и придурковаты (такие же собственно, как и они сами).
И что же ослик? Да ничего. Он всё так же покорен, а при малейшем неповиновении отправляется или в тюрьму, или в психиатрическую клинику.
Хорошо, хотя бы Генри сбежал. И всё же «ослиный» комплекс не давал ему покоя: он то представлял себя растерзанным в Бутырской тюрьме, то лауреатом Нобелевской премии. Единственным выходом для себя (как и для всего человечества) он видел многократное повторение одного и того же. «Глядишь, что-то да прояснится», – писал он, а Ингрид читала и всё больше проникалась его мыслями.
Мысли же были просты: Ослик затеял опыт с возвращением, но не бесконечно (вечное возвращение бессмысленно, по мнению Ницше), а пока не поумнеешь. Начиная с какого-то времени Генри стал регулярно (хотя бы раз в год, и лучше осенью) навещать Россию. Он внимательно наблюдал за происходящим, обращался к своим чувствам, записывал дневник, а затем возвращался обратно в Ширнесс – к работе и размышлениям. По замыслу как раз итерация (с посещением Бутырки в широком смысле) и должна была показать, чтó к чему, разрешив таким образом «ослиную» зависимость.
Дочитав письмо, Ингрид пришла в смятение. История человека, приславшего картины и рукопись, вызывала по меньшей мере любопытство и не вполне объяснимое пока чувство духовной близости с ним.
День приближался к концу. Четырнадцатое марта загадочным образом совпадало с эпохой орбитальных характеристик астероида Апофис. Во всяком случае, «Википедия» ссылалась именно на 14.03.2012. Вычисления были сделаны 24 года тому назад, день в день, а изменившиеся с тех пор показатели астероида лишь подтверждали неутешительные прогнозы. «I doubt whether this thing will overfly, – писала The Guardian, – goodbye» («вряд ли эта штука пролетит мимо, до свидания»).
«До свидания», – будто вторил этой газете Ослик, прощаясь с Ингрид. В конце своей сопроводительной записки профессор высказывал предположение, что его холсты не пропадут зря, а рукопись послужит комментарием к ним, и, как он надеялся, станет своеобразным экспонатом галереи современного искусства. «Нельзя же повторяться до бесконечности, – словно убеждал он сам себя. – Должен же быть какой-то выход».
В поисках этого выхода бились миллионы людей по всему свету. Вот и она теперь станет биться, подозревала Ингрид, и не ошиблась. Сняв копии с картин, она прикрепила листы к рукописи, решив заняться этим более основательно и не в рабочее время. Наступали выходные. Ренар спрятала холсты у себя в кладовке и засобиралась домой.
Все «ингрид» возвращаются домой.
Остаток вечера они проводят с книгой и вибратором, а наигравшись (читай: наплакавшись поздней ночью), засыпают, надеясь на скорые перемены. Этот цикл повторяется изо дня в день, и хорошо, если произойдёт чудо. Условие же выхода из итерации, как правило, размыто. Вот люди и крутятся, будто сломанная программа.
И что они крутятся? Снег идёт.
Пакеты летают по улицам.
В небе кружится вертолёт.
Снятся ужасы.
О том, что его «программа сломана», Генри знал и раньше, да всё руки не доходили починить. К тому же сама возможность ремонта казалась ему сомнительной: он не знал, как и подобраться к этой программе. Ослик не мог даже поставить задачу, не говоря уже о её решении. Были одни симптомы. Мысленно он не раз приходил к врачу, но врач опаздывал, приём откладывался, и, отчаявшись ждать, больной уходил.
Симптомы? Насчёт симптомов он убедился ещё в психиатрической клинике, куда попал за свою диссертацию о любви. Дурдом как дурдом, но Генри ведь знал, что не псих, и поэтому с утра до ночи прислушивался к себе и присматривался (может и вправду что-то не так?). Это и были его симптомы – прислушиваться к себе и присматриваться: а не дурак ли он? Даже сбежав из дурдома и устроившись в Ширнесском университете, Генри не мог ни с чем определиться. Ни с любовью (он любил одну, его любила другая и так далее), ни с друзьями (он давно позабыл о них, да и они тоже), ни со смыслом жизни (разве что удовольствие, но и его со временем поубавилось).
