Сосредоточилась. Положила газету на стол, пролистала ее всю, вернулась к публикации о себе. Представила, что это читают все люди, которых она встретила за свою жизнь… Читают с удовольствием или с удивлением… Качают головами — по-разному… Улыбаются — по-разному… Брезгуют — одинаково… Анна резко поднялась и пошла на кухню.
Она выпила лекарство и стала нервно ходить по квартире, управляемая ритмом, в котором бежали ее мысли.
— Постыдно! — вдруг громко сказала она, остановившись. — Постыдно…
Анна имела в виду все, что было связано с Сережей. Он годился ей в сыновья. В Москву приехал, как и она, из глубокой провинции. По окончании института пришел на показ в ее театр (до этого везде отказали), — она его взяла. Сережа был большой, фактурный. Ей нравились такие. Напоминал Николая Шлыкова, ее несостоявшегося деревенского мужа.
Благодаря ей Сережа закрепился в столице, играл неплохие роли, но звезду из него Анна не делала, даже всячески этому мешала — боялась, что уйдет. Сережа женился, стал хитрее, понял, что от Безбабновой теперь больше проблем, чем проку. Тогда Анна пообещала подарить ему свою вторую квартиру — в обмен на его преданность. Отношения возобновились, но радости приносили мало.
Между тем, примадонна не говорила своему протеже, что квартира оформлена на дочь, а та сдавала ее постояльцам. Она просто попросила Аллу вернуть ей право на недвижимость. Дочь удивилась, выяснила в чем дело и категорически отказала. Анне это показалось обидным и несправедливым. Она не привыкла сдаваться, уступать и поэтому, хоть и с трудом, но решилась на тяжбу.
Суд она проиграла, окончательно испортила отношения с дочерью и, естественно, с Сережей, который даже ушел из театра.
— Дуреха Нюрка! — выкрикнула Безбабнова, остановившись у своего фотопортрета. — Дур-реха!
Так ее дразнили по молодости в родной деревне — за манерность и непредсказуемость. Она не любила это вспоминать. Газетчики, не зная того, ударили в больное место.
Внутри у нее все кипело, на губах примостилась непонятная улыбка, она вдруг стала на цыпочки и побежала трусцой по квартире, на ходу щелкая пальцами перед лицом. Она бегала так по комнатам несколько минут, движения ее были изящны, ей чудилось, что она молода и стройна. Не фальшивил пеньюар, — шелк развевался красиво. Безбабнова стала щелкать пальцами поочередно, убыстряя темп, вскоре запыхалась, но остановилась лишь когда приняла решение: схватила телефонную трубку, сдувая со лба намокшие волосы, отыскала в газете номер редакции и набрала его. Тяжело дыша, она стояла у окна, слушала длинные гудки и смотрела на улицу — поток транспорта на широкой трассе был как вечность, а чужие радостные лица на рекламных щитах казались в эту пасмурную погоду хорошей миной при плохой игре.
Бодрый девичий голосок ворвался в ее сознание приветствием.
— Вас беспокоит одна из читательниц, — холодно заговорила актриса. — Кто брал интервью по поводу Безбабновой?
— Я не могу сказать… Надо уточнить… А, простите, вам для чего?
— Да просто хочется знать фамилию человека. Что, нельзя?
— Ну… вы перезвоните мне по этому номеру позже, я выясню…
— Знаете, я не буду перезванивать, но вы все-таки уточните, пожалуйста, кто это написал, и скажите ему, что он идиот. Спасибо!
Она бросила трубку, но тут же опять сняла ее и решительно набрала другой номер. Снова раздались длинные гудки. Но на этот раз совершенно иные. Это был выход на линию того, кто всегда оставался для нее особенным… Сейчас в его квартире звонит телефон. Скоро он подойдет и ответит. Волнение вытеснило из нее весь мир, оставив только ожидание…
— Алло, — интеллигентно прозвучал в трубке уже немолодой голос Геннадия.
Он был единственным мужем Безбабновой. Они развелись больше тридцати лет назад. Коренной москвич, голубая кровь, Геннадий познакомился с Анной в студенческие годы. У него уже была девушка, бывшая ученица матери — Изольда. Но он не любил ее и потому часто скучал с ней. С Анной он много смеялся, а главное, чувствовал в ней ТАЙНУ. Тайну не женскую, а вселенскую, не заметную всем другим и предназначенную ему одному… Счастливые, они поженились. Гена привел супругу домой, где жил с матерью и бабкой. С ними у Анны тайны не возникло — только взаимное презрение, которое обе стороны берегли, как козыри. Однажды свекровь пришла из поликлиники и сообщила, что, по мнению доктора, аллергия, которая последнее время ее мучила, — на Анну. Та была беременная, находилась в творческом простое, привыкла чувствовать себя обиженной и незащищенной, поэтому на этот раз впервые закричала на Голландцеву: «Я что — собака, чувырла ты болотная!?» С этого момента в доме началась неприкрытая война. Она с разной интенсивностью продолжалась десять лет, за это время бабку и мать парализовало, но они не сдавались, пока не умерли. Супруги нуждались в передышке, но погорячились и развелись.
Решили, что Алла будет жить с отцом, так как ее мать постоянно уезжала либо на гастроли, либо в киноэкспедиции. Гена снова женился — на Изольде. Она к этому времени тоже успела родить дочь и расстаться с мужем.
Алла сдружилась с Изольдой и не раз слышала от матери упреки за это. Та не могла забыть, как все эти годы с периодичной активностью Изольда расстраивала ее брак с Геной.
Несколько лет назад Безбабнова узнала, что под старость Изольда бросила Гену ради другого мужчины. Получалось, что она либо за всю жизнь так его и не простила, либо убедилась, что он не ее половина. А скорее всего, было и то, и другое.
Сама Безбабнова привыкла жить с чувством сожаления, что у нее ничего не вышло с Геной, и отчаянно пыталась доказать себе, что прошлое — это ошибка, а в будущем ее ждет мужчина-клад.
Но чем меньше оставалось времени, тем яснее становилась истина…
— Гена, здравствуй. Это Аня. Я звоню тебе, чтобы извиниться.
Пауза выдала замешательство ее бывшего мужа, они не общались года четыре.
— Здравствуй. А за что извиняться? — в его голосе почувствовались собранность и волнение.
— Обо мне сегодня вышла статья…
— А!
— Ты читал?
— Да…
— Ты, пожалуйста, не верь словам, хорошо? Я никогда не оскорбляла твои работы, там все преувеличено… Газетчики, они… Не обманешь — не продашь! И вообще… Что бы ни говорили, ни писали, что бы ни происходило, тебя… ничто не должно обмануть! Ты же понимаешь?..
— Подожди, пожалуйста! У меня чайник… кипит. Подожди, я сейчас, ладно?
— Да-да!
Анна опустилась на стул, волнение проходило. Она прижимала трубку к уху и слушала тишину в его квартире… Вдруг поняла, как соскучилась по тому миру, в котором он живет. Представила, как трубка лежит на столике рядом с его креслом. Вспомнила, сколько сама сидела в этом кресле с ногами, громко заучивая новые роли и зная, что ее голос дарит покой любимому человеку в соседней комнате… Это сейчас она учит роли шепотом и с трудом. Да и не так часто учит. И кресло то, наверно, уже выкинули. Рухлядь.
— Ну вот, теперь можно поговорить, — вернулся его голос.
— Да!..
— Ты не переживай из-за статьи. Умный все поймет. А дураки и не нужны, пусть отсеиваются.
— Дураков очень много, Гена…
— Ну и что тебе до них? Ты от всего спряталась, ни во что не вмешиваешься.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну… В театре ты хозяйка и дома хозяйка. Ездишь туда-обратно, и уже много лет ничто кроме тебя не интересует.
— Я не поняла, у тебя какая-то обида? Я что-то делаю неправильно?
— Нет, нет… Ты хотя бы ездишь. Я вообще из своей мастерской не выхожу. Ты меня сейчас чудом застала.
Гена должен был только утешать и все. А у него тоже накопилась отрицательная энергия. Анна была к этому не готова. Выдержали паузу.
— Ты чем-то недоволен? Как у тебя жизнь?
— Спасибо, все терпимо.
— Я зря позвонила, извини.
— Нет, подожди! Я должен сказать тебе…
— Да! Что?..
— Я недавно был в твоем театре, на «Чайке»…
— Да? — Анна улыбнулась. Гена знает, как ее успокоить, родной человек, несмотря ни на что. Она мгновенно захмелела от сентиментальности и произнесла: — Спасибо, друг… — впрочем, прозвучало это ненатурально, как в пародии на актрису, что она заметила, но тут же простила себе.
— Наверно, кроме меня, тебе это никто не скажет…
— Да пусть хоть тысячу раз говорят, дело не в количестве, а в том, от кого я услышу милые сердцу слова, — будто ободряя его, с теплотой произнесла Анна и слегка засмеялась — все как в забытом фильме «Директор школы». Она зачем-то начала играть сейчас, нервничала, меняла оперение…
— Все-таки то, что я тебе скажу, действительно ты вряд ли еще от кого услышишь… Я ходил на твой спектакль вместе с журналисткой из Бурятии, она приезжала взять у меня интервью…
— Слушай, мне секретарша положила целый список изданий, откуда со мной хотят побеседовать. Правда, несерьезные — телевизионные, бабские и шушера всякая, даже названий таких не слышала. Но я спектакль выпускаю, измотана как никогда, так что не до этого сейчас. Хотя недавно было мое интервью по второму каналу… Ты смотрел, кстати?
