Когда мы подошли к корпусу, то поняли, что опоздали, так как у входа уже собралось человек десять из нашей группы. Инка начала доказывать, что она вообще сегодня в четыре утра встала, и что троллейбусы не ходили, а потому она пешком топала, и вообще она очередь еще вчера занимала.
Почувствовав наглость и испугавшись за свое место, некоторые девчонки начали делано-раздраженно огрызаться: «Ой, ладно, я сегодня вообще из центра пешком шла! Инка не обращала внимания: „Свет, я после тебя“. „Так, Инн, не надо! Я за Светкой занимала!“ — срывающимся голосом выкрикнула откуда-то взявшаяся Танька.
Начался жидкий полусклочный-полуобиженный гогот, так ни к чему не приведший и закончившийся тем, что Инка и Танька зло отвернулись друг от друга, каждая будучи уверенной, что спор еще не закончен и победит та, кто, работая локтями, проскочит в экзаменационную аудиторию в первых рядах.
Мы стояли на крыльце, холод был невыносимый.
— А че это они не открывают, время-то уже полседьмого! — возмутилась инка, имея в виду вахтер, которые должны были находиться в корпусе.
— А вот и спроси у них! — тоже возмущенно воскликнула Танька. — Сидят себе в тепле, а нас и за людей не считают! — она решила, что с такой стервой как Инка лучше не портить отношения, а лучшая возможность их наладить — это начать вдвоем обсуждать кого-то третьего.
— Нет, ну а че так стоять, надо стучать! — Инка забарабанила кулаком в массивную двустворчатую дверь.
Все мы несмело задвигались, зашебуршали пакетами, надеясь, что сейчас наконец-то войдем в тепло.
Мне было одиноко. Сережа, чтоб я с тайным удовольствием наблюдала за ним, еще не пришел, моя подруга Ирка, чтоб я с ней поболтала, тоже еще не появилась.
В высокой деревянной двери что-то щелкнуло, ударилось и она, словно освободившаяся пленница, обрадовано раскрылась нам. На пороге оказалась „сторожиха“ — сухенькая пожилая вахтерша, которая метнула на нас недовольный взгляд и тут же быстро направилась к своей будке, торопясь от нас, как от людей разрушающих ее мир. Через весь коридор к будке величественно шла и полосатая кошка, высоко подняв хвост и всем своим видом демонстрируя презрение к нам, отнявшим у нее с хозяйкой царствование в пустынном ночном корпусе.
— Дверь чтоб закрыли! Будут мне тут все морозить, — раздраженно выкрикнула вахтерша, повернувшись к нам грустно ссутулившейся спиной.
Мы сидели в свободной аудитории и лихорадочно повторяли все что можно, пока не начался экзамен. Постепенно собралась почти вся группа. Пришла Ирка и бросилась ко мне с ужасом в глазах и мольбой в голосе: „Спроси меня чего-нибудь! Я ничего не знаю!“ Я спросила. Она ответила. Я снова уткнулась в учебник, а Ирка ринулась к группке девчонок: „Ой, девчонки, я ничего не знаю! Валь, спроси меня чего-нибудь!“ Через десять минут Ирка снова вернулась ко мне, все с той же просьбой. „Что такое кластридия ботулиднэ?“ — не выдержала я. Ирка растерялась, потому что действительно не знала этого и обиделась. Ирка обиделась из-за того, что я не поддержала ее, ведь она не просто не знала, она знала, но она боялась обнаружить, что чего-то не знает. И я безжалостно показала ей, что ее страхи беспочвенны, вселив в нее еще больше паники, а этого нельзя делать перед экзаменом.
Вскоре пришел Сережа! Без Дашки почему-то. Странно, они обычно друг с другом не расстаются. Сережа сел за последнюю парту и достал конспекты, ни на кого не глядя. Злой какой-то… Наверно, нервничает перед экзаменом.
Через полчаса после начала экзамена дверь аудитории, в которой он проходил, раскрылась и оттуда вышла невозмутимая Инка.
— Ну че?!! Сдала?!!
— Пятерка.
— Молодец! Че попалось? Как спрашивает?
Инкина пятерка обрадовала всех нас, потому что дала нам надежды и веры в преподавателя. Это все равно, что нищие собрались у ворот богача, чтобы просить помощи и, когда богач помогает первому, все решают, что он наверняка поможет и остальным. Хорошее, даже если оно происходит с чужими, обнадеживает.
— Ну ладно, я тороплюсь, — умиротворенно произнесла Инка. — Чтоб все сдали! Ни пуха!
Еще через двадцать минут из аудитории вышла Ирка, напоминающая бегунью, счастливо пытавшуюся отдышаться после победно пройденной дистанции.
— Ну че?!!
— Ой, я поверить не могу! Пять!
Возбужденные девчонки, чтобы словно прикоснуться к прекрасному, а в действительности, чтобы поглядеть на заветную надпись, вырвали у нее зачетную книжку из рук.
— Че попалось? — спрашивали Ирку по привычке.
А уже где-то через час из аудитории выходила и я. Жидкая кучка студентов обернулась ко мне. Сережа тоже повернулся, пристально глядя на меня.
— Не сдала, — произнесла я.
— Да ты что?
— Она тебя завалила или ты сама не знала?
— Че тебе попалось?
Я стала отвечать на все вопросы, но чисто механически, потому что мое сознание припечатал тот факт, что Сережа, услышав о моей неудаче, отшатнулся от меня как от прокаженной, отвернулся, чуть ли не убежал.
— Да ты че, инкубационный период не смогла рассказать?
Ушел! Так резко и жестоко, будто от меня можно заразиться вирусом „несдачи экзамена“! конечно, каждый студент подсознательно боится не сдать экзамен и не хочет видеть, пусть даже на примере других, что такое вполне возможно.
— Наташ, ну это ты правильно ответила, че она начала придираться?
Ну ладно, пусть ему не захотелось даже стоять рядом с неудачницей, но мог бы ради приличия не выказывать этого отвращения… Мог бы… Как же обидно… Неужели ему… Подожди, а кто ты такая? Нет, ты кто ему такая? Жена, сестра, любовница? Ты ж за год с ним двумя словами не обмолвишься, дура, идиотка! Чего ж ты ждешь-то?!
— А пересдавать когда? Она не сказала?
Я мило, но как чужак, ответила и на эти вопросы, после чего ушла.
В коридоре мне попалась Ирка, которая была настолько счастлива удачно сданным экзаменом, что даже из университета не хотела уходить — таким милым и дружелюбным он ей теперь казался.
Я снова стала все пересказывать Ирке, а она попыталась доказать несправедливость пословицы „Сытый голодного не поймет“, однако не смотря на ее искренние усилия, доказать ей это не удалось, и мы быстро перевели разговор на другую тему. Мы решили сходить в один новый парфюмерный магазин, но Ирке надо было поставить печать в зачетку, и она побежала в деканат, просив меня подождать ее. Ирка вернулась через сорок пять минут и, мило извиняясь, сказала, что за ней приехал Славик, и она сейчас не может пойти со мной. „Ничего страшного“, — ответила я.
Я вышла на улицу. Там было светло, безветренно и морозно. На экзамене борьбу с преподавательницей вел мой мозг, теперь борьбу с морозом ведет весь мой организм. Я обогнула корпус и пошла через парк, за которым находится шоссе и уже потом общежитие. Деревья в парке часто посажены, но сейчас они без листьев, высокие, серые и ветвистые. А за их верхушками вдруг просвечивает золотое солнце! Родное мое, как я тебя люблю! Как люблю! Столько чувств прекрасных нахлынуло, что сказать даже невозможно!
Зато потом, когда этот миг прошел, я сравнила свою действительность с ощущением блеснувшего счастья, и мне стало еще хуже.
Мне было тяжело, что я не сдала этот экзамен, но еще хуже становилось от мысли, что Сережа не такой идеальный, каким я себе его представляла. Но он ведь не сделал ничего плохого! Но у меня высокие требования к нему, потому что я очень дорожу им и, если снизить эту планку требований, я боюсь обнаружить в нем что-то такое, от чего я потеряю уважение и любовь к нему.
Чтобы не было этих иллюзий, надо расставить все точки над „и“, надо во всем ему признаться! Я не хочу быть такой беспомощной, как змея на морозе, не хочу! Опять это словосочетание, ну что оно прицепилось ко мне? Но ведь все просто: змее нужна жара — тебе нужна любовь, змея не может нежиться на жаре, потому что она не в состоянии спрятаться от мороза — ты не можешь быть любимой, потому что не в состоянии перебороть свои страхи быть отвергнутой после признания.
Но ведь…
Неожиданно я почувствовала сильную боль в боку, а затем лицо уткнулось в мокрый снег, и верхнюю десну разрезала вонзившаяся боль от выбитого переднего зуба. Мое сознание снова кинулось к боли в боку, которая усилилась и перешла на поясницу, живот, о-о-ой, я не могу!..
Меня же сбил автомобиль! Я вышла на шоссе и не заметила его! Я лежу лицом вниз, а мне хочется поднять голову, разобраться, что произошло, но мне боль не позволяет!
Такое ощущение, что в меня вдруг влили очень много воды, живот лопнул, и вся она тяжело вытекает из меня… Ой, что же это… Как мне больно…
— Дочк, ты чего?
— Ба-а! задавили, смотрите!
— Мать твою, шла как идиотка, я ж не виноват! Ехал же как человек!
— „Скорую“ вызовите, „Скорую“! Да хоть в магазин вон забегите и позвоните!
