В то время, как слуга несся по коридорам с подносом, маневрируя между высокими вазами без цветов, фонтанами и мраморными львами, тот, кому этот поднос предназначался, медленно прохаживался по огромному залу с потолком намного выше, чем в других дворцовых комнатах. Больше этого помещения была только тронная комната, в которой правитель принимал дипломатов и военные дары.
Этот зал был живым памятником матери императора, Чжи. Половину украшали её работы, большие и маленькие куски шелка или пожелтевшей от времени бумаги, на которых она чернилами упражнялась в каллиграфии или рисовала небесных созданий, птиц и драконов. Эту часть зала император, её сын, знал наизусть. В детстве он приходил в покои матери, чтобы смотреть как она рисует. Тогда он ещё не претендовал на трон, наследным принцем должен был стать ребенок императрицы Бо, но она оказалась бесплодной. Будучи маленьким, император не мог понять как такое возможно — не родиться. Повзрослев, мужчина немного переформулировал для себя это непонимание, теперь оно занимало его в несколько ином аспекте…
Вторая половина зала, напротив, постоянно менялась. Каждый раз посещая помещение, император видел что-то новое. Сегодня его ожидало полотно размером с его собственный рост. Цельный кусок небесно-голубого шелка был натянут на паре бамбуковых палок. Белыми разводами на импровизированном «небе» лежали облака, с них падали зеленые листья с золотыми прожилками. Императору казалось, что они действительно падают. В центре куска красовался силуэт пары. Мужчина — самурай и женщина, его мать, обнимались перед долгой разлукой. Художник изобразил раннюю осень, время, когда молодые люди уходили на войну.
Правитель подошел ближе и коснулся рукой изображения. Лицо женщины было благородного белого цвета, её траурная прическа блестела убранными волосами.
— Как живые, — глаза императора расширились.
— Доволен ли повелитель новой работой художника? — склонившись почти до земли, спросил молодой человек в коричневом кимоно с синим поясом.
Император обернулся. Парень был тем самым художником, нарисовавшим картину. Никому не позволялось заговаривать с правителем страны, если он сам не обратится или не захочет этого, так можно было лишиться головы. Но художники были исключением, потому что если работа понравилась императору, он никогда не обезглавит наглеца, а если нет — не зачем жить, и казнь не казалась такой страшной.
— Мы желаем знать, какими средствами создана эта картина, — потребовал император, вглядываясь в работу.
— Красящая паста, о, величайший из всех правителей, — пояснил художник. — Я смешал её из ингредиентов, найденных в горах. Эффект показался мне достойным вашего высочайшего внимания.
И без того узкие глаза хозяина дворца сощурились окончательно, он задумчиво намотал тонкую, длинную бородку на палец. Медленно прошелестев по залу огромным халатом, император подошел к молодому человеку. Тот упал на колени, не смея поднять глаза.
— Нам нужны эти ингредиенты, — потребовал он, сложив руки вместе. Звякнули кольца. — Мы желаем посмотреть, как делается такая краска.
— Какого цвета, мой император? — осмелился уточнить художник.
— БЕСЦВЕТНАЯ, — холодно проговорил император.
Молодой человек поднял голову только тогда, когда шорох убранства повелителя затих в дальней стороне зала. Парень подумал, что стоит написать матери о том, чтобы не ждала его домой через 5 лет, когда ему положен отпуск. Скорее всего, художника казнят, ведь он не знал, как сделать БЕСЦВЕТНУЮ КРАСКУ для императора.
23.08.2012 15:26 © Copyright: Виктория Морана, 2012
Зарисовки о бессмертии. Картина 2
КАРТИНА № 2. ЮЙ
Сердце императора билось прерывисто. Старику не хватало воздуха, хотя здесь, на вершине горы, где до неба можно было дотянуться рукой, его должно было быть куда больше, чем в долинах и городах.
Восхождение на Тайшань было тяжелым. Его позолоченные сандалии не были приспособлены к долгим прогулкам по грубой земле, но отказаться от задумки император не мог. Внизу, у подножия Тайшань, стояли толпы народа, не веря своим глазам, что видят своего правителя. Для них он был божеством и, подобно богу, он, молча, совершил восхождение на одну из главных гор Поднебесной.
Следом за императором поднимались по крошащемуся под ногами склону два десятка слуг, нагруженных провиантом. Это было первое монаршее восхождение правителя, поэтому никто не знал, что может пригодиться ему на большой высоте. Решено было взять с собой все, от ковра до любимой обезьянки старика.
Императору не понадобилось ничего, кроме большого количества воды. В его глазах периодически мутнело, он останавливался, чтобы сделать пару глубоких вдохов. Тут же за ним тормозила и теряла равновесие на склоне вся многочисленная свита. Первый советник несколько раз порывался броситься к государю, чтобы чем-то помочь, но был огрет позолоченной тростью. Император, подавив дурноту, грозно уставился на советника, а вместе с ним и на остальных слуг. Нужно было сразу показать всем и каждому, что земное божество не нуждается ни в чьей помощи.
Через 6 долгих часов Тайшань покорился императору, как покорялся весь Китай, принимая объединенную иероглифику и систему управления. Последние шаги дались старику поразительно легко, словно и не было трудного восхождения. Разгоряченный новой своей победой, император резко развернулся к своим подданным, потрясая длинными рукавами. Ткань потемнела от грязи, выходной халат старика долго волочился по земле в течение всего дня.
— Вот как может ваш император! — громко произнес он. — Все смотрите! А то дошли до меня слухи о том, как кое-кто здесь думает, что я умер уже!
— Долгих лет жизни императору! — кренясь на бок под тяжестью вещей на спинах, поклонились сопровождающие его слуги.
— Очень, очень долгих… — поежился под порывистым ветром император.
Мысли о длительности жизни посещали его все чаще. Каждое утром он подходил в большому зеркалу в своей купальне и, перед тем как войти в воду, осматривал себя с ног до головы. Иногда старик оставался доволен увиденным, ведь для своего возраста он сохранил прямую спину и руки его не дрожали. В другие дни, а таких было куда больше, он разбивал зеркало, так что управляющему императорским дворцом за ночь приходилось находить новое, а прислуге долго и тщательно убирать осколки.
Об один из острых краев остатков стекла император однажды порезал ногу. В тот день были забиты палками пятнадцать прислужников, работавших в купальных комнатах, а сам правитель просидел весь день на троне, не надевая шлепанцев, и не отрываясь смотрел на рану. Придворным лекарям запрещено было обработать порез, император все смотрел на ногу и ждал, когда на его глазах красная полоска затянется. Случилось это только на четвертый день…
Император, вынырнув из омута воспоминаний, набрал в грудь воздуха, чтобы снова обратиться к своим подданным. Его голосовые связки напряглись, он попытался разжать пересохшие от ветра губы, но не смог.
— Император! — первым заметил неладное главный советник, даже под страхом казни не переставший волноваться за главу государства. — С ним что-то не так, боги, помогите всем нам!
Глаза старика расширились, он начал терять равновесие, сделав несколько шагов в сторону. Сзади него, будто по злому умыслу, оказался обрыв. Возможно, гора Тайшань не была рада принять на себе первое в истории Китая монаршее восхождение. Оно грозило стать последним…
Но император не сорвался вниз. Он упал на колени, согнулся пополам, как зародыш и, с трудом дыша, издавал лишь хриплые, сдавленные звуки. Никто не решался подойти к нему, ведь старик четко приказал его не трогать. Если бы правитель мог думать, он понял бы, что стал жертвой своей собственной гордыни.
В тот день лишь один человек осмелился рискнуть жизнью и приблизиться к высочайшей особе. Это был молодой мужчина в старом коричневом халате, перехваченным новым синим поясом. Придворный художник, которого взяли на Тайшань так же, как и обезьянку, просто на всякий случай, ринулся к почитателю картинного искусства, падая перед ним на колени.
Никто не имел права прикасаться к императору, если он сам того не пожелает, но художнику уже давно было нечего терять. Молодой человек так и не смог приготовить для старика невидимую краску, так что каждый день его жизни проходил исключительно по милости этого умирающего человека. Если бы император скончался, всех его слуг убили бы вместе с ним в знак скорби, а так у художника оставался хоть какой-то шанс прожить подольше.
— Ваше величество, — прошептал парень, склоняясь над ним. — Не оставляйте свой народ!
В ответ на это император лишь схватился за грудь, простонав что-то невнятное. Возможно, он был недоволен тем, что к нему прикасается какой-то слуга, но сказать об этом не мог.
