— Почему ты смеешься?
— Мне кажется, я вижу мираж.
— Как? Почему?
— Ты с мелким, ты король складной коляски.
— Ага, издевайся. С тобой тоже…
Он не заканчивает фразу, и Эмиль сразу понимает почему. Рено хотел ответить: «С тобой это тоже однажды случится», как обычно, но осекся. От своей промашки он стал пунцовым.
— Извини… Я…
Эмиль качает головой и отвечает с широкой улыбкой:
— Да нет, со мной этого не случится. По крайней мере это мне не грозит! Кто сказал, что жизнь плохо устроена?
Он пытается вызвать у Рено улыбку, но это напрасный труд. Рено оставляет в покое коляску и поворачивается к нему с перекошенным лицом.
— Как тебе удается? Я хочу сказать… Я не могу больше спать… Как тебе удается с этим шутить?
Эмиль пытается избежать его взгляда, будто бы рассматривая свои ногти. Он говорит с непринужденным видом:
— Все хорошо. Я хочу сказать… через несколько месяцев я даже не буду знать, кто я, так что… Ничего больше не будет иметь значения. Не стоит портить себе кровь.
— Эмиль… Я не шучу.
— Я тоже.
Рено, кажется, готов дать себе волю. На глазах у него слезы. На секунду Эмилю хочется сказать ему все, все выложить: старина, все будет хорошо, я уеду, отправлюсь куда глаза глядят с рюкзаком за спиной, в кемпинг-каре, как мы с тобой мечтали. Я проживу шестьдесят лет в один год. Обещаю тебе. И ни капли сожалений.
Но он не может. Рено не станет его отговаривать, наоборот. Дело в другом. Рено куда больше, чем друг, он брат. И если он узнает, что Эмиль уезжает, его сокрушит мысль, что он отпускает его одного, не едет с ним. Нет, не может быть и речи. Эмиль не допустит, чтобы Рено мучился чувством вины. А если он так хорошо знает Рено, как думает, значит, тот вполне способен поехать с ним во что бы то ни стало, хотя бы на несколько месяцев или несколько недель. И это еще более невыносимо. Он не хочет быть человеком, который разобьет семью Рено, пусть даже ненадолго.
— Ты не обязан строить передо мной крутого, — не унимается Рено, и глаза его блестят от слез еще сильнее.
— Твой мелкий сейчас упадет.
Действительно, малыш сползает с рук Рено, который не сводит глаз с Эмиля.
— Ох, черт.
Подхватив младенца, Рено укладывает его на больничную кровать рядом с Эмилем, тот берет его и усаживает к себе на колени.
— Эмиль…
— Все будет хорошо, старина. Такова жизнь. Я вытянул не тот номер. Придется с этим жить.
— Ты не можешь так говорить. Есть эти клинические испытания… Как знать?
Он вторит его родителям и сестре: прячет ужасную истину за безумной надеждой. Эмиль пытается сделать вид, будто верит, и это, кажется, работает: Рено, уже не с таким убитым видом, вновь принимается сражаться с коляской.
— Тебе помочь?
— Не надо, я справлюсь.
— Ну, как поживает мой любимый мелкий?
Младенец на коленях у Эмиля весело взвизгивает. Рено и Летисия назвали его Тиван. Вот такое имя они ему выдумали. Эмиль подозревает, что Рено пошел на поводу у Летисии. Он ни в чем не может ей отказать. Тиван… Ну и имечко! Он предпочитает звать его «мелким». И то звучит лучше. Рено наконец разложил коляску. Разогнувшись, он берет сына и укладывает его, как очень ценную вещь, внутрь. Уложив ребенка, Рено садится на кровать рядом с Эмилем. Он странно на него смотрит.
— Ладно… Как… Как ты?
— Хорошо. А вы? Летисия? Вы смотрели еще дома?
Уловка не срабатывает. Рено продолжает:
— Я встретил твою маму в холле больницы.
— Когда? Сейчас?
— Да. Она…
Он не решается продолжать. Эмиль договаривает за него:
— Она в раздрызге, знаю.
— К счастью, есть эти клинические испытания…
— Да… К счастью…
— Черт…
Рено проводит рукой по лицу. Он выглядит постаревшим. Известие о болезни Эмиля его пришибло.
— Как ты это подцепил?
— Ничего я не подцепил. Это врожденная генетическая болезнь, вот и все.
— Да, но почему ты?
— Почему я? А почему не я? Это большая лотерея Вселенной, только и всего.
— Как тебе удается сохранять спокойствие? Как ты можешь не крушить все вокруг?
— И рыдать? Лить слезы над своей судьбой?
Рено не знает, что ответить.
— Я смирился с положением вещей, вот и все.
— Ты всегда был таким.
— Каким — таким?
— Сильным, деятельным… Из нас двоих я был слабаком. Ты всегда тянул меня наверх.
— Ты наверху, Рено. Ты справился сам. Я не был тебе нужен.
Рено улыбается. Больше ему не удается сохранить лицо. Слеза сползает из уголка его глаза. Голос срывается:
— Мне будет чертовски тебя не хватать, старина.
И Эмиль понимает, что долго не продержится. В горле стоит ком, который он не желает чувствовать. Но слезы Рено — это перебор. Эмиль отбрасывает свою сдержанность. Не так уж часто они обнимались, но сейчас это кажется им единственно возможным.
— Прекрати. Я еще жив.
— Мне очень жаль… Разнюнился как баба.
— И не стыдно тебе перед мелким!
Рено улыбается сквозь слезы. Шмыгает носом. Эмиль же держится. Горло горит, но он не заплачет. Он так решил. Рено прав. Он всегда был деятельным и сильным. И будет таким до конца.
— Летисия-то когда придет? Ты уж высуши слезы, пока ее нет, чтобы не увидела тебя таким. А то, чего доброго, бросит.
— Она не оставит ребенка без отца.
— Будем надеяться.
Рено странно смотрит на него влажными глазами.
— Ты действительно веришь в эти клинические испытания?
Эмилю не хочется ему врать.
— Нет.
И плечи Рено поникают.
— Тогда почему ты сказал…
— Надо же что-то сказать.
— Что ты будешь делать?
— Как это — что я буду делать?
Из коляски Тивана звучит плач, но ни тот, ни другой не двигаются. Они вглядываются друг в друга. Каждый высматривает реакцию в глазах другого.
— Ты не останешься на эти клинические испытания.
Это не вопрос. Это утверждение, ясное и четкое. Рено добавляет:
— Старина, я знаю тебя как свои пять пальцев. Это не твое.
Эмиль смотрит на друга с любовью. Глаза Рено красны от слез. Его самый старый друг. Маленький толстячок-астматик. Один из столпов его жизни. Он понял. Конечно, понял. Они оба знают друг друга как свои пять пальцев.
— Старина…
— Я так и знал!
— Я еще ничего не сказал…
— Я догадался, что ты что-то затеваешь!
— Ты прав. Я здесь не останусь.
— Я так и знал!
Вид у Рено больше не убитый. Он почти улыбается, охваченный возбуждением, еще смешанным с болью.
— Расскажи мне!
— Ты никому ничего не скажешь, идет?
— Ты спятил! Никогда!
— Я уеду.
— Уедешь? Куда уедешь?
— Я еще не знаю куда…
Их прерывает короткий стук в дверь. Рено вздрагивает, быстро вытирает мокрые глаза. Эмиль отвечает:
— Да?
Дверь открывается, и входит молодая женщина с завитыми светлыми волосами, в приталенном костюме.
— Летисия!
Она запыхалась. Снимает темные очки, кладет на пол сумочку, бросает быстрый взгляд на коляску Тивана.
— Не спит?
Эмиль сразу улавливает перемену в поведении Рено. Тот приосанился и выпятил грудь. Принял важный вид, вид ответственного отца. Когда рядом Летисия, он всегда играет в эту игру. И правда, Летисия на него влияет. Поистине, женщина с головой на плечах и очень четким представлением о жизни, какой та должна быть. Она знает, чего хочет и куда идет. Усердно трудится. На всех фронтах.
— Засыпает.
Он лжет. Наверняка боится, что Летисия сочтет его плохим отцом. Это вызывает у Эмиля улыбку. Летисия подходит к кровати, быстро целует Рено и обращается к Эмилю:
— Как ты?
— Хорошо.
Она обнимает его. Эмиль не привык к таким нежностям с ее стороны. Они с Летисией всегда хорошо ладили, но сохраняли известную дистанцию, вежливую и уважительную. А вот между Лорой и Летисией симпатии не возникло. Они во всем были противоположностями. Лора столь же яркая брюнетка, как Летисия — блондинка, столь же беспечная и легкомысленная, как Летисия серьезна и предусмотрительна. Одной Эмиль всегда восхищался, но с некоторой опаской, другую же безмерно обожал. Он всегда предпочитал беспечность, спонтанность, детскую непосредственность Лоры. Она была свободна как воздух. Вот и упорхнула.
