Лора сквозь слезы кричит на сестру. Лизель тоже плачет. Лора смотрит на дорогу, но от слабости скоро снова ложится. В ушах шумит, перед глазами все плывет.
Просыпается. Их по-прежнему нет. Лизель смотрит на дорогу; Лора дрожит и потеет под одеялами.
* * *
Ближе к вечеру Йохан протягивает ей завернутую в чистую тряпочку кашу, и она ест. Они раздобыли американские мясные консервы, хлеб и жирное молоко в кувшинах. Наевшийся Петер сидит возле Лоры и улыбается. Щечки красные и сухие, никак не проходят. Мужчина колотит по банке с консервами камнем, пытается открыть. Близнецы зовут его Томасом. Томас говорит, что недалеко отсюда есть хорошее место для ночевки.
* * *
Если закрыть на сеновале ставни, то станет достаточно темно, чтобы спать. Петер хнычет в соломе, и Лизель дает ему вместо соски скатанный из хлеба шарик. В щели дощатой крыши пробиваются острые лучи света, тускнеющие с наступлением сумерек.
Под одним одеялом спят близнецы, под другим – Лизель, Петер и Лора; Лоре плохо, у нее болят глаза. Томас сидит поодаль у стены. Прислонился головой к балке, но не спит. Лора изо всех сил старается не уснуть, следит за ним. Но сарай плывет и меркнет в наступающей темноте, и Лора засыпает.
Ночью в своем углу Томас жжет спички. От резанувшей глаза вспышки Лора просыпается. Балка, а рядом черная тень. Дрожащее в ладонях пламя, напряженная линия шеи и плеч. Смотрит в одну точку. После третьей вспышки поднимается Юри и начинает звать мутти. Томас тушит спичку и укладывается. Воцаряется тишина. Лора опять засыпает, но тут Томас зажигает новую спичку. Эта история продолжается, пока в прорехах крыши не начинает светлеть небо. Лора поднимается, а Томас ложится спать.
* * *
Солнце припекает голову и руки. Боль не прошла, но притупилась, и Лора выходит наружу, заняться делами.
Лизель боится снимать чулки. Оказывается, это очень больно. Волдыри на ногах воспалились, а кровь запеклась. Лизель кричит, и Лора советует ей опустить ноги в ручей, чтобы чулки было легче снимать. Лора бережно омывает холодной водой воспаленные ступни и распухшие сестрины пальцы. Лизель ложится на спину и греет свои пятки на солнышке. Говорит, так быстрее заживет. Лору это смешит.
Петер спит в траве у ручья, а Лора медленно входит в воду. Вода приятно холодит сухую кожу; Лора снимает одежду, тщательно полоскает ее, стараясь прогнать оттуда болезнь. Еще немного кружится голова, ощущается легкая слабость. Все время хочется есть. Лора оглядывается на сарай, на растущие возле него деревья. Видит, как вокруг сарая носятся братья. Томас собирает дрова на костер. Он стоит среди деревьев к ней спиной. Лора, обнаженная, выходит из воды, надевает платье и быстро застегивается. Потом развешивает на кустах нижнее белье и возвращается к ручью, чтобы постирать все остальное. Подходит Лизель, присаживается к воде рядом с ней.
– Томас говорит, что о Гамбурге говорить опасно.
– Когда он такое сказал?
– Вчера, когда ты спала.
– Что он знает о Гамбурге?
– Я сказала ему, что в Гамбурге наши мутти и фати, а он сказал, что лучше никому о Гамбурге не говорить, потому что у нас нет разрешения на переход границы.
– Какой границы?
– На британскую территорию. Гамбург там. Мы сейчас находимся на территории американцев. А еще есть русская зона и французская.
– Да знаю я, дурочка. Ты ведь не рассказала ему о лагере?
– Нет! Я сказала, что мутти в Гамбурге. Я не дурочка, Лора.
– Три тщательней. Смотри, Лизель. Глянь, сколько еще грязи.
– И все равно это враньё. Мутти всегда учила, что врать плохо.
– Все теперь по-другому, Лизель, вот так вот. Все изменилось.
Боль снова жжет глаза.
– Но Томас немец. Мы даже немцам должны врать?
– Мы его не знаем. Просто мы не должны разговаривать с теми, кого мы не знаем.
– Я его знаю. По-моему, он хороший. Он все время нам помогает. Принес нам еды, когда ты болела, и нашел этот сарай. А еще он говорит, что поможет нам перейти границу. Сказал, что одним нам идти опасно.
– Да что он знает? Разве мутти послала бы нас в Гамбург, если бы это было опасно? Глупости! Неси сюда свои чулки. Мы их тоже постираем.
Лизель неуклюже ковыляет на берег, выворачивая ступни так, чтобы не тревожить ранки.
– Томас говорит, что русские нас ненавидят. Нас все наши враги ненавидят, и никто нам теперь не верит, поэтому Германии больше не будет, а будут только чужие территории. Лора, это правда?
– Лизель, я тебя все равно больше не слушаю, так что можешь успокоиться.
От бликов на воде режет глаза.
– А еще он сказал, что всех накажут. Особенно мужчин. И фати накажут?
– Что ты ему рассказала о фати?
– Ничего.
– Анна-Лиза!
– Я сказала, что он в Гамбурге, с ома. Как ты велела.
– А еще что?
Лора щиплет Лизель так, что у нее на руке синеет кожа.
– Ой! Лора! Я ничего такого ему не сказала. Он спросил меня, где мутти и фати, и я ему сказала про Гамбург. Сказала, что мы идем туда к бабушке, как ты и велела. И все.
Лора отпускает ее руку, вытирает заливающий глаза пот.
– Они ничего плохого фати не сделают, ведь правда?
– Нет. Конечно, нет. Фати в безопасности. Все, хватит. Не будем больше об этом говорить.
Каждая берет по чулку, отмывает от крови и кладет сушиться.
* * *
Томасу удается уговорить их не идти дальше, пока Лора не выздоровеет. Ребятня радуется двухдневному отдыху и вовсю купается в ручье, но Лоре неспокойно, она все время следит за Томасом. Гадает, что ему известно о наказании. Ждет расспросов о мутти, ома, Гамбурге, о фати, но он ни о чем ее не спрашивает. Когда Томас встречается с ней взглядом, он кивает, слегка улыбается, но Лора никак не может понять выражения его глаз.
На третье утро, едва рассвело, Лора, убедившись, что Томас спит, достает из сумки фотографии фати и уходит из сарая к деревьям. Там выкапывает руками ямку поглубже и, похоронив снимки, хорошенько утрамбовывает глину, как следует присыпая сверху веточками и листьями. Потом, чтобы запутать следы, пробегается среди деревьев, а перед тем как вернуться в сарай, тщательно моет в ручье руки.
Томас как спал, так и спит в углу, спиной к стене. Лора ложится рядом с сестрой и братьями и укутывается в одеяло. Фотографий теперь уж точно никто не отыщет, и все-таки она не может сомкнуть глаз.
* * *
Полчаса назад, как только показалась река, дети и Томас свернули с дороги. Шли они по-прежнему к реке, но не напрямик, как раньше. Они подходили к ней наискосок. Двигаясь вдоль реки, они все не решаются переправиться на тот берег. Трава стоит высокая, а земля под ногами сплошь изрыта; бредешь, как будто уже в воде.
Впереди, где-то через полкилометра, должен быть мост. Но из воды торчат только ничем не перекрытые каменные опоры: мост был взорван, а обломки унесло течением. На дальнем берегу поблескивает наполненная водой воронка, дорога вся разбита. От танков в раскисших берегах остались глубокие борозды, теперь засохшие на солнце.
Молча идут они вдоль реки, держась в стороне от заграждений, затопленных вровень с рекой. Речные заграждения разрушены, земля здесь превратилась в болото. Вода просачивается в дырки на ботинках. Томас несет сумку, Лизель – Петера, у Лоры на спине привязан узел. За ней идут Йохан и Юри. Лора слышит, как хлюпают их ботинки, ступая на землю в такт друг другу и в такт ее шагам.
Дорога, по которой они идут, перед мостом резко поднимается вверх. Братья бегом взбираются на вершину и останавливаются там, где дорога обрывается. Из раскуроченных взрывом плит торчат покореженные металлические пруты. Плюхнувшись на живот и свесив головы, мальчишки аукаются с речной гладью. Смех эхом разлетается среди каменных опор. Томас останавливается. Делает шаг назад и берет Петера у проходящей мимо Лизель. Лизель семенит рядом, пытаясь не отставать.
– Взорвали этот мост – значит, взорвали и другие. На день-два пути мостов нет, я думаю.
Лора забирает у Томаса Петера, а близнецы скатываются обратно.
– Может, переплывем ее, а, Томас? Там дно видно.
– Она не глубокая.
– Дно видно?
Томас спускается к воде посмотреть. Чтобы дать отдохнуть спине, Лора садится на корточки, а Петера сажает перед собой. Река широкая. Метров сорок.
– Я не хочу ее переплывать, Лора.
– Да, Лизель, я знаю.
– Она не глубокая. Ну скажи ей, Лора. Мы сверху видели дно.
– А я все равно не хочу.
Томас кричит, чтоб они спускались. Дно и вправду видно, но глубина не меньше полутора метров. Вброд не перейти. Возле опор, из-за широких насыпей, мельче. Томас жестом зовет Лору к воде.
– Плыть придется только между опорами, а возле них уже мелко.
