— Для меня это честь, Марк Аронович.
Он самодовольно хмыкает и протягивает мне карточку. Я тянусь за ней, но он отдёргивает руку и говорит:
— Даниил, знаете, что в вас наиболее притягательно? В вас нет этой выпирающей похоти.
Марк Аронович вкладывает мне в руку карточку и, погладив, уходит. Я, пунцовый и вспотевший, рассматриваю его визитку. На алой, лощёной поверхности золотым теснением выбито «Марк Аронович Шварцман». На другой стороне от руки написан номер телефона.
Девушка-мишень стонет и пытается подняться с пола. Я помогаю ей и усаживаю в кресло. Набрасываю на голое тело найденную тряпку.
Она смотрит на меня пустыми, красными глазами. Дротиком в неё попал только я. Возможно, у неё есть шанс остаться без вируса. Я осторожно спрашиваю:
— Как вы?
Она улыбается:
— В порядке. Так, значит, вы мой благодетель, подаривший мне вирус. Меня передёргивает от её фразы:
— Для чего вам это?
— Что?
— Быть мишенью для смерти.
— Это же посвящение.
— Ладно, скажу иначе, для чего вам посвящение?
— Меня привела мама.
Её глаза по-прежнему пусты. Как у коровы, жующей целлофан на мусорной свалке. Я понимаю, что её не спасти. В ней ещё нет вируса в крови, но её сознание уже поражено им. Да и какой из меня спаситель?
— Что ж, маме виднее, — говорю я и отхожу.
— Спасибо вам.
Я останавливаюсь, молчу и решаюсь сказать:
— Возможно, тебе это кажется забавным. Но я видел двух девочек, им тоже сначала было весело. Недавно они прыгнули с крыши. На их лицах не было счастья. Вирус не живёт вне человека долгое время. Поэтому ты наверняка здорова.
— Но…
Я не даю ей договорить:
— Просто проверь и реши для себя, как тебе жить.
Не слушая, что она говорит, я быстро выбегаю из комнаты и устремляюсь к выходу с вечеринки. Иду быстрыми шагами, тяжело дыша, путаясь в комнатах и коридорах.
Вокруг трахающиеся люди. Словно одержимый похотью муравейник. Все эти вечеринки всегда заканчиваются оргией. Я замираю и смотрю на совокупляющихся людей. Они прячутся в темноте, чтобы не видеть лиц друг друга; полная анонимность. Видны только силуэты тел, слышны только стоны. Эммануэль Сведенборг в трактате «О небесах, о мире духов и об аде» писал: «Чьей усладой было скрытно ставить сети и строить втайне козни, те живут в норах и пещерах, и притом до того темных, что они друг друга не видят, а, сходясь по углам, друг другу нашептывают в уши».
У тех, кто предаётся оргии, нет ограничений. Именно поэтому все новички так хотят вирус в свою кровь.
Убивает не болезнь. Убивает злоба и глупость людей.
Каждый день телевидение и газеты, политики и люди искусства твердят нам о свободе, выраженной в отсутствии запретов. Йетс писал: «Я есть бессмертная душа, заключённая в тело умирающего животного». Свобода, предложенная нам, животного свойства. Ведь отсутствие запретов ещё не значит наличие выбора. Животное, ничем не ограниченное, свободное в своей физиологии и жизнедеятельности, всегда заключено в клетку собственных инстинктов. И такая свобода — кабала человеческой природы и её страстей; такая свобода — рабство самого себя. Душа же не может быть в рабстве человеческой сути, ибо имеет другую природу и другое назначение, а, стало быть, ровным счётом никак не зависит от тех ограничений и оков, которые нам предлагают сбросить, в том числе, и потому, что на неё эти кандалы не набросишь. Душа априори свободна не в человеческом, животном, а в божественном восприятии.
«Без ада не было бы и веры в Бога», твердят многие. Но если ад, мой ад, нужен для того, чтобы не сгнить заживо, чтобы не потерять веру в собственное «божественное я», чтобы не стать рабом моих страстей человеческой природы, то я принимаю его и говорю «спасибо».
IIМежду своими безумными встречами с одержимыми обществами и людьми я бесцельно сижу дома. Всецело предаюсь лени и апатии. От встречи к встрече. Либо смотрю телевизор, либо дрочу. И много ем.
Я словно гидра. Это моё тотемное животное. Прикреплён к дивану, как к грунту. Мои пальцы — щупальца, способные лишь жать кнопки на пульте телевизора и засовывать еду в ротовую полость. Я сам отравляю пищу своими стрекательными клетками злобы. Ем, напиваюсь портвейном и выбрасываю отходы через ту же ротовую полость. Жалкий, одинокий полип.
Питаюсь в основном лапшёй быстрого приготовления. Бедность — это когда различаешь все её вкусы. Даже не вкусы — запахи. Запах грибов. Курицы. Бекона. Сыра с луком. Креветок.
Согласно опросам, японцы считают лапшу быстрого приготовления самым значительным изобретением двадцатого века. Гораздо значительнее, чем рентгеновский аппарат или получение пенициллина.
Если верить рекламе, лапша быстрого приготовления — натуральный продукт.
Медики предупреждают, входящие в состав лапши эмульгатор-загуститель, ароматизаторы класса Е, глутаматы и красители крайне опасны для организма. Регулярное употребление двух-трёх пакетиков в неделю приводят к язве. Или к раку.
Корм для всех слоёв общества. Секрет успеха — экономия времени.
Я смотрю на полку. Выбираю между вкусами креветки и грибов. Или, правильнее сказать, между ароматизаторами Е-320 и Е-211. Первый вызывает болезнь почек и печени, второй — онкологические заболевания.
Лапшу изготавливают из муки самого мелкого помола. Она дешевле и усваивается моментально. Впервые использована для гамбургеров Макдональдс. Несмотря на высокую калорийность, чувство насыщения от лапши проходит крайне быстро. Съел — заварил ещё.
В день я съедаю пять-шесть пакетиков. Поколение fast food. Или поколение язвы и рака кишечника. Так правильнее.
В моём шкафу самые дешёвые продукты. Не вижу разницы с дорогими. И те, и другие, как правило, генетически модифицированные (ГМ).
ГМ картофель. ГМ помидоры. ГМ персики. ГМ рис. ГМ пшеница. Неважно, что при их потреблении риск онкологических заболеваний увеличивается в четыре раза. Неважно, что они ведут к мутациям ДНК. Важен лишь товарный вид. Эра фашизма красоты.
Для создания сорта пшеницы, устойчивой к засухе, использовался ген скорпиона.
Для создания морозоустойчивого помидора, в его ДНК встроен ген североамериканской морской камбалы.
Для создания ГМ риса, использовался ген человеческой печени.
Для создания ГМ картофеля, который не ест колорадский жук, использовался ген некоторых почвенных бактерий.
Я стал похож на мутанта. Возможно, я слишком много ем. Или ем не те гены.
Доедаю лапшу и размораживаю овощи быстрого приготовления, пережёвывая безвкусное огромное яблоко, похожее на блестящий красный мяч.
IIIВ ту ночь, когда я решил убить Юлю, мне казалось, что всё закончится. Оборвётся моё безумное и безответственное путешествие за наполнителями, за этим Святым Граалем против апатии и пустоты.
Теперь я не могу спать. Просыпаюсь по ночам, с привкусом крови во рту, и больше не засыпаю. Не помогает ни снотворное, ни алкоголь. Я беспрерывно думаю о Юле. О её трупе с изрезанной промежностью. Но ещё чаще мои мысли об убийце. Он где-то рядом. Тот, кто исполнил моё намерение.
Ближе к полуночи мне звонит Яблоков. Предлагает встретиться. Его предложение в приказном тоне. Он заканчивает телефонный разговор словами:
— Выходите по звонку!
К его появлению я успеваю пропустить две порции водки с томатным соком в одном из круглосуточных баров. Наконец, условленный звонок.
Яблоков машет мне рукой из окна чёрного джипа. Я усаживаюсь на заднее сиденье, рядом с ним. Авто мягко трогается с места.
На переднем сиденье, рядом с водителем, здоровенный, наголо бритый детина. Он окидывает меня испытывающим взглядом.
— Доброй ночи! — здороваюсь я.
— Доброй! — бросает Яблоков.
Детина молчит. Яблоков как всегда в своём сером френче. Не видел его в другой одежде. Рыжеватая ленинская бородка, мелкие, мышиные черты лица и колкие, быстрые глазки, бегающие под толстыми линзами очков в пластиковой оправе.
Яблоков молчит. Я не решаюсь начать разговор. Молча, наблюдаю, как за тонированным стеклом проплывает унылый городской пейзаж: сияющие вывески кабаков и казино, узкие улочки и редкие проститутки.
Мы приезжаем на обширный пустырь. Яблоков выходит из авто. Детина с непроницаемым лицом открывает мне двери. Я выхожу вслед за Яблоковым.
Под ногами редкая, жухлая трава вперемешку со строительным мусором. Над головой бледный полумесяц. По всему пустырю раскиданы зловещие, похожие на курганные захоронения насыпи мусора. В кино на таких свалках мафия убивает неугодных.
«Спокойно, Даня, никто тебя не убьёт, не за что», — успокаиваю я себя и тут же нахожу десяток доказательств обратного. Мы стоим лицом к лицу, тет-а-тет, я и Яблоков. Детина скрылся где-то за моей спиной, в ночной мгле.
