– Да ладно, заткнись. Не нравится – уходи. Рынок же. Но тебе, Леха, слабо. Ты остался с нами, значит, ты такой же гондон, такая же тварь продажная, как мы. И нечего скандалить из-за этого.
Леха сидел молча, и был он очень злой. Потом он таки начал отвечать:
– Я вот думаю – мы газету такую сделали, добились успеха, а он продал! Это как матч проданный! Когда футболисты усираются на поле, а матч сдают за деньги, все равно... Некрасиво все это! Да что там футбол! Тут даже не футболом пахнет! Я себе представляю маршала Жукова. Хорошо что хоть он не еврей! А то б взял Берлин, а после за бабки отдал бы его американцам или Кейтелю, это даже смешнее, они ж теперь всем скопом в НАТО, и отвел войска в Москву, а сам бы на эти бабки отдыхал бы где-нибудь в Амстердаме. Или на Ибице. Хорошо что Жуков русский! Вот!
– Не, Леха, не согласен я с тобой. По мне, так лучше б Жуков был еврей! Он бы тогда Берлин вообще бы брать не стал. Он бы его на корню продал американцам. Взял бы бабок.
– Ты что же, гад, мелешь? Как может русский человек такое нести?
– А я, Леха, не русский. Я из хохлов.
– Ну, это все равно.
– Ты отвечаешь, что тебе все равно?
– Да, конечно.
– Ну раз все равно, то ты тогда хохол.
– Почему это хохол?
– Да, блядь, потому, что русские с хохлами – это одно и то же...
– Гм... Не, ну я не это хотел сказать.
– Ну так скажи, что хотел.
– Война, Берлин – это ж святое! Зачем ты говоришь – американцам продать?
– Ну как зачем, Леха? Так бы он продал и сколько б жизней солдатских сберег! А то вон народу сколько положил...
– Но ведь фашизм надо было крушить!
– Так американцы его и крушили. Пусть бы они это на свои бабки делали и своими силами.
– Ну, допустим – но как ты можешь деньгами все мерить, будто жид какой?
– Я тебе сейчас объясню. Вы, русские, ни хера в бизнесе не понимаете, все просираете задаром там, где можно на пустом месте бабок поднять... Результат всегда один, вопрос в том только, сняли бабки или нет.
– Как ты можешь говорить, что один? Ведь мы же взяли Берлин!
– Взяли, да. Но после ж один хуй отдали – задарма. Задурно. А то б хоть денег сняли...
– Как – отдали? Ты чё несешь?
– Да так, что отдали. В 1990-м. Американцам и немцам, кому там из них... Зачем же столько людей положили в 45-м? Вот такие вы, русские...
Доктор в редакции часто слышал термин «вторая сторона». Однажды он потребовал от Зины разъяснений.
– Вторая сторона – чего?
– Чего – чего?
– Ну, позиция второй стороны... Это, типа, обратная сторона Луны?
– Нет, какая Луна! Вторая сторона – это значит: если ты на кого наехал и его козлишь, то обязан дать и другое мнение, того, кто, типа, херовый. А иначе считается, что материал заказной.
– А он не заказной?
– Какая разница!
– Ну, это как в театре или как в кино. Если хорошо человек играет, то и ладно. А если бездарно, неубедительно – то, значит, и врет.
– Ну, так то театр! А тут же вы серьезно.
– Ну, вот телевизор – это ж тоже, грубо, наша работа? А там, если ты не артист, так нечего лезть в эфир, в кадр. Ну вот. А мы от телевизионщиков только чуть в сторонке. Но суть одна, понимаешь?
– Гм... Одно жулье кругом.
– Но ты ведь отродясь газетам не верил, так?
– Ну.
– Вот видишь.
– Да-а-а...
– У нас, знаешь, как высшая квалификация определяется? Сказать?
– Ну скажи. Интересно же.
– Не знаю даже, говорить ли... Как-то неловко, это я ж тебе выдам корпоративную тайну... Неэтично...
– Что значит неэтично?
– Ну вот врачи, которые кодируют, – они ж не выдают секрет, в чем у них там жульничество. А то им перед товарищами неловко будет.
– Да ладно, скажи.
– Ну скажу, только ты мне будешь должен.
– Что?
– Потом скажу. Что скажу, то и будешь, согласен?
– Давай. – Доктор приблизительно так понимал, из какой области человеческой деятельности будет этот должок.
– Ну так слушай. У нас если человек пишет, что ему скажут и как скажут, а выглядит так, вроде это от души – тонко, да? – то этот спец будет самый дорогой. Понял?
– Дорогой?
– Ну и по деньгам тоже, само собой... Такой должен человек быть фанат, и неврастеник, и артист. И тут еще как у шпионов: чтоб у него история была. Ну, что он давно уже фашист, давно в СС, без проколов – а на самом деле это Штирлиц. Чтоб его когда-нибудь за правду шпыняли там сильно, и давили, а он был, типа, такой интеллигент отмороженный, бессребреник – в молодости это легко, кстати. А самая фишка, чтоб на этом имидже удержаться и во взрослом возрасте.
– Что, все у вас такие? Ладно врать!
– Ну почему все. Не все, конечно. Вон Лариса Юдина, пожалуйста, была не такая... Убили ее – и вся история. Но и тут, с другой стороны, нет противоречия. Если человека убили, то он ведь уже не может заниматься журналистикой, понимаешь? Ха-ха. Тонко.
– Не так тонко, как цинично.
– Ну, брат, а чего ты хочешь? Если из журналистики убрать цинизм и еще поверхностность – так от ремесла вообще ничего не останется. И репортеры все разбредутся кто куда: одни в поэты, другие в романисты, третьи начнут бабушкам дрова заготавливать как тимуровцы...
– Ага. А четвертые – и их больше всего будет – в наперсточники.
– Ну и нечего тут смеяться. Честный журналист – это, знаешь ли, не профессия. На работе надо делать то, что скажут. Это и есть профессионализм. Если ты хочешь сочинять, что тебе в голову придет, и трахаться с теми, кого любишь, – делай это в свободное время. Денег за такое нехорошо требовать. Да их за такое никто и не собирается платить. Журналист – это, типа, работник сервиса, грубо – официант. Он может быть лучшим официантом всего кабака, он может лучше всех открывать устриц и разделывать омаров – но он не более чем прислуга, даже если и не берет чаевых. Есть такие, что думают – они-де честные журналисты. Так и танцовщицы в некоторых публичных домах думают, что они не бляди.
– Ну а что ж свобода печати – это что, совсем, значит, туфта? – весело спросил Доктор. – Не, ну я про это всегда знал, конечно, но в профессиональных, в научных терминах мне такого никто еще не растолковывал!
– Ну, как тебе сказать... Тут на примере только и можно объяснить. Свобода, значит, слова... Пресса – это как бы такой юродивый. Если он с утра встанет, выбежит на площадь с умной харей и начнет орать, что царь у нас неправильный, – это точно добром не кончится. А как невинность соблюсти и капитал приобрести? Надо выждать, когда у царя будет лирическое настроение, надо к нему поближе подкрасться и, именно дураком прикидываясь, сказать: «Николку маленькие дети обижают... Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича». И тут нужен точный расчет – чтоб царь был близко и успел остановить горилл из своей security. И когда бояре или там кто заорут: «Схватите дурака!» – ну, как Коржаков наехал на Гусинского, – чтоб царь сказал: «Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка». Ну, типа, чтоб в предвыборной кампании ТВ на царя не наезжало. Вот тут, в таких условиях, в такой вот промежности свобода слова только и может быть.
– Эк ты сказала – в промежности.
– Ну что ты придираешься? Красиво же сказала. Образно. И ты все понял.
– Да-да... А там, когда у юродивого копеечку забрали, он из-за этого требует вышки для мальчишек! Все, стало быть, из-за бабок...
– Ну. О чем я тебе и толкую битый, как раньше говорили, час.
– Так, значит, если я правильно понял, первый журналист был Хам?
– Типа?
– Он опубликовал гениталии своего папаши. Мог бы их прикрыть, а вместо этого предал гласности факт обнажения.
– О! Видишь, все ты понял наконец. Кстати, образ красивый, это я тебе как медик медику говорю...
– Слушай, Леха, а чё у нас Коля с Федей не здороваются? В одном отделе работают, а делают вид, что и не знакомы вовсе...
– А, это у них идет битва за заказы. Они просто враги теперь!
– А что там у них?
– Люди гибнут за металл.
– Типа, какой?
– Алюминий... Там заводы делят, и ребята на разных олигархов работают.
– Но ведь есть и хорошее в этом! Видишь, там где-то за металл люди стреляют друг в друга, а эти просто дуются, а до стрельбы дело не доходит.
– Да просто деньги не те. Помельче.
– Но мне нравится, что оба изображают целок...
– Да, и еще меряются – у кого дача больше и квартира подороже... Ладно-ладно, лишь бы на пользу делу! В результате оба олигарха обосраны, читатель примерно себе представляет, как и на сколько каждый из них своровал, – но и ребята заработали немного. А если б каждый писал свою правду бесплатно, результат бы тот же был, как это ни странно.
– Смешно.
– Ну.
– Ну ладно, вот ты, Леха, монархист и почвенник, – это Женя добродушно накинулся на Леху, который с похмельным, несвежим лицом как раз вошел. – Какого ты вообще хера работаешь тогда на евреев? Если ты такой умный?
– Дурак ты! Сам, что ли, не понимаешь? Что тут непонятного? Детей мне надо кормить? Надо. Вот я и работаю в коммерческой газете. А за идею, настоящие тексты, я пишу в патриотическую прессу... В «Намедни»... Очень, кстати, полезные тексты пишу и нужные...
